На более высокой фазе коммунистического общества, когда исчезнет порабощающее подчинение личности разделению труда, а вместе с этим и противопоставление умственного и физического труда, когда труд станет не только средством жизни, но и главной жизненной потребностью, когда с всесторонним развитием личности возрастут и производительные силы, и все родники совместного богатства потекут более обильно, - только тогда узкий горизонт буржуазного права будет пересечен во всей своей полноте и общество сможет начертать на своих знаменах: От каждого по способностям, каждому по потребностям!

Кооперативы играли, в лучшем случае, инструментальную роль. Отчасти это относится и к концепции кооперации Дю Буа, но, в отличие от Дю Буа, кооперативы не играли никакой роли в окончательной концепции справедливого общества Маркса. Для Маркса кооперативы были в лучшем случае временным средством подъема рабочих и создания возможности движения к действительно справедливому обществу, ступенькой на пути к последней, революционной стадии развития общества. Да и то не все кооперативы подходили для этого. Маркс подчеркивал, что рабочие кооперативы полезны только тогда, когда они создаются самими рабочими: "Что касается нынешних кооперативных обществ, то они имеют ценность лишь в той мере, в какой они являются самостоятельными творениями рабочих, а не ставленниками правительства или буржуа"

Вместо того чтобы отменить всю собственность, как предлагал Прудон, Маркс и Энгельс выступили за ликвидацию частной собственности, "экспроприацию экспроприаторов" и уничтожение государства. В "Коммунистическом манифесте" они описали последний этап и свои радикальные требования в виде пронумерованных пунктов: отмена собственности на землю, отмена наследования, централизация кредита и всех средств связи и транспорта, полная конфискация всего капитала у буржуазии. Их конечной целью была радикальная, революционная программа, подробно изложенная для всеобщего обозрения и восприятия. В этой программе не было места кооперативам.

Эта критика продолжалась и в дальнейшем. Другие радикальные мыслители, например Луи Огюст Бланки, выступали за такие предложения, как создание коммуны или государственная собственность на средства производства, но при этом скептически относились к кооперативам. Парижская Коммуна 1871 года вывела многие из этих споров и разногласий на первый план. Хотя Коммуна отразила многие аспекты кооперации и привела к созданию множества кооперативов и рабочих мастерских, она также стала центром политической борьбы по этим вопросам. Нападки на кооперативы продолжаются и по сей день, приводя к трениям даже внутри кооперативного движения, например, по вопросам объединения рабочих в профсоюзы или синдикализма. И сегодня существует критика, согласно которой кооперативы подрывают классовую борьбу, как, например, в книге Шэррин КасмирМиф Мондрагона". Касмир так завершает свой эмпирический анализ Мондрагона: "Оценивая кооперативную систему, мы должны, следовательно, мыслить в идеологических терминах, в том числе представлять себе, что было бы, если бы рабочие были активны в более крупных политических движениях и если бы в наш век гибкого накопления мы могли создать организации, которые действительно передавали бы власть рабочим и действительно создавали более справедливые рабочие места". «Сама идеологическая позиция кооперативов как гармонично интегрированных команд рабочих и менеджеров смягчает проявление антагонизма, основанного на структурной оппозиции, которая сохраняется в этих условиях». Говоря простым языком, она смягчает классовый конфликт.

Маркс категорически не хотел никого обманывать и скрывать свои планы. "Коммунисты не скрывают своих взглядов и целей", - писали Маркс и Энгельс. Они открыто говорили о свержении буржуазии путем революции и наводили страх на своих противников. "Пусть господствующий класс трепещет перед коммунистической революцией", - заявляли Маркс и Энгельс. "Одним словом, вы упрекаете нас в том, что мы намерены покончить с вашей собственностью. Именно так; именно это мы и имеем в виду"

Я тоже верю в честность и не скрываю никаких целей. Но дело в том, что все эти надуманные представления о пролетарской революции и отмирании государства на данном этапе истории являются иллюзиями. Во-первых, рабочего класса как революционного потенциала на Западе уже практически не существует. В такой стране, как США, Рональду Рейгану и неолибералам чикагской школы удалось уничтожить и без того сокращающиеся профсоюзы. На данный момент синдикализм в США - это несбыточная мечта. Хотя есть некоторые обнадеживающие признаки, например, в компаниях Amazon, REI или даже в Колумбийском университете с объединением в профсоюз студентов-выпускников, общий уровень профсоюзного движения в США резко упал. В 2021 г. доля наемных работников, состоящих в профсоюзах, снизилась до 10,3% с 20,1% в 1983 г., первом году, когда были получены сопоставимые данные о профсоюзах. Белые "синие воротнички" сейчас стекаются к авторитарным белым супремасистам в духе Дональда Трампа (таким, как Рон ДеСантис, Джош Хоули, Тед Круз и Марджори Тейлор Грин), в основном по принципу идентичности. Большинство белых работающих мужчин, независимо от их социально-экономического положения, опасаются, что их пожизненные привилегии и иммунитеты ускользают. Сегодня почти не осталось общего классового сознания между белым рабочим классом в сельской Америке и его афроамериканским коллегой в городской Америке. Культурные и идентификационные расхождения берут верх над классовой верностью. Это справедливо и для других западных стран, например, для Франции, где традиционные оплоты рабочего класса, бывшие коммунистические кварталы во внешних городских районах, перешли на сторону реакционной партии Мари Ле Пен "Национальное объединение". Движение "Захвати Уолл-стрит" в 2011 г. имело классовое измерение, отраженное в лозунге "99 процентов"; однако и там 99 процентов включали в себя скорее обездоленное население (то, что классические марксисты назвали бы люмпенпролетариатом) и большую часть тех, кого можно было бы назвать "буржуазией", в отличие от традиционного пролетариата. Между тем восстания #BLM летом 2020 года и далее выходят за рамки классовой борьбы, даже при наличии социально-экономических факторов. Классовый конфликт сегодня - это совсем другое животное.

Во-вторых, проблемы масштабируемости практически непреодолимы. Идея коммунизма, а не кооперации, может работать на розничном уровне, в коммуне или кибуце, но она не очень хорошо масштабируется на совокупный, муниципальный или национальный уровень, в отличие от кооперативной формы, которая, как мы видели, может привести к образованию огромных конгломератов. Концепция общинности достойна восхищения, но на данном этапе она неуправляема. Если верить истории, его невозможно масштабировать без централизованного государства, которое слишком часто склоняется к авторитаризму. Кооперативная форма, напротив, может быть масштабирована и развиваться по принципу снежного кома.

В-третьих, нет необходимости рассуждать о будущем за пределами кооперирования. Я не верю в конец истории. Я подозреваю, что после установления кооперизма появятся новые вопросы и проблемы, которые нужно будет решать. Кто знает, куда это нас приведет? Жить в более справедливом мире, построенном на принципах кооперирования, будет настолько радикально иным опытом, что мы можем оставить то, что будет потом, на более позднее время. Для справедливого общества не существует конечной стадии, оно всегда находится в процессе строительства. Сначала нам нужно испытать на себе действие прочного кооперизма; нет смысла рассуждать о том, что будет потом. Нет смысла возвращаться и к дебатам XIX века об отмирании государства. Внутренние споры между Прудоном и Марксом о собственности или между Прудоном и Луи Бланом об организации рабочих цехов и роли государства теоретически богаты и информативны. Но, опять же, мы так много узнали с тех пор, и кооперация так сильно эволюционировала с XIX века, что нет смысла возвращаться к этим идеологическим дебатам. Необходимо расчистить почву, особенно сегодня, когда реальность и практика взаимных и кооперативных предприятий, от рабочих кооперативов до кредитных союзов, доказали свою эффективность и даже большую жизнеспособность, чем традиционные частные корпорации.

В конечном счете, возможно, именно критика Маркса со стороны Ленина является более убедительной. Ленин обратился к Марксу по вопросу о кооперативах в контексте собственной критики утопистов, таких как Роберт Оуэн, в двух статьях "О кооперации". Эти статьи служат широкой реабилитацией кооперативных обществ, которые Ленин, вслед за Марксом, ранее презирал или, по крайней мере, не уделял им должного внимания. Возвращаясь к этому вопросу в 1923 году, Ленин пересматривает свою точку зрения и предлагает использовать кооперацию как основной механизм привлечения массы сельскохозяйственных рабочих в лоно социальной справедливости.

В контексте этой аргументации Ленин критикует утопистов ("старых кооператоров") как "нелепо фантастических", "романтических", "даже банальных". Он считает, что утописты, такие как Роберт Оуэн, были "фантастичны", потому что не учитывали классовой борьбы. Они стремились к мирному переходу к кооперативному обществу, не признавая, как Маркс, что сначала необходимо провести классовую коррекцию, выровнять социальное поле. Без предварительной расчистки почвы от классового конфликта классовая борьба будет проникать и разлагать любые новые формы экономического обмена, основанные на кооперации. Об этом Ленин пишет во второй статье, датированной 6 января 1923 года: