Почему планы старых кооператоров, начиная с Роберта Оуэна, были фантастическими? Потому что они мечтали мирно переделать современное общество в социализм, не учитывая таких фундаментальных вопросов, как классовая борьба, захват политической власти рабочим классом, свержение господства эксплуататорского класса. Поэтому мы правы, когда считаем совершенно фантастическим этот "кооперативный" социализм, романтической и даже банальной мечту о превращении классовых врагов в классовых коллаборационистов, классовой войны в классовый мир (так называемое классовое перемирие) путем простого объединения населения в кооперативные общества.
Ленин утверждал, что сначала должна произойти политическая и социальная революция, и только после этого возможен переход к кооперации. Переход к кооперации должен был состоять из нескольких этапов. Первым из них было свержение господствующего класса и захват средств производства, поскольку это создавало нейтральную среду, избавлявшую последующие преобразования от возобновления классовых конфликтов. Ликвидация классового конфликта была, по мнению Ленина, необходимым условием: "социализм не может быть установлен без классовой борьбы за политическую власть и государство". Этого не было ни ко времени, ни в проекте, скажем, Нового взгляда на общество" Роберта Оуэна(1813 г.). Но в России к 1923 году это было достигнуто, и это сыграло решающую роль. Именно это позволило Ленину перейти к следующему этапу - кооперативам. Политические изменения сделали возможными культурные преобразования, или то, что Ленин называл "культурной революцией". Он пояснил:
Радикальная модификация заключается в следующем: раньше мы делали и должны были делать основной упор на политическую борьбу, на революцию, на завоевание политической власти и т.д. Теперь акцент меняется и смещается в сторону мирной, организационной, "культурной" работы. Я бы сказал, что акцент смещается на воспитательную работу, если бы не наши международные отношения, если бы не тот факт, что нам приходится бороться за свое положение в мировом масштабе. Если же оставить это в стороне и ограничиться внутренними экономическими отношениями, то акцент в нашей работе, безусловно, смещается в сторону образования.
Такой поворот к образованию, по мнению Ленина, был необходим для того, чтобы сделать сельскохозяйственных рабочих грамотными и организовать их в кооперативы: "Экономическая цель этой просветительской работы среди крестьянства - организация последнего в кооперативы".
В итоге Ленин реабилитировал кооперативы с марксистской точки зрения. К.Л.Р. Джеймс также использовал этот аргумент в пользу кооперативов при анализе ситуации в Гане во времена Кваме Нкрумы, взяв за образец труды Ленина. Этот подход нашел отражение и в работах других африканских лидеров, например, в Арушской декларации Джулиуса Ньерере, посвященной африканской идее кооперации, или уджамаа. Видя, что происходит с сотрудничеством в Танзании, Джеймс в 1977 г. заключил: "Сейчас я, как и тогда, более чем когда-либо, убежден, что в Африке вновь появилось нечто новое, указывающее путь не только Африке и африканцам, но и всем тем, кто стремится вырваться из тяжелых условий нашего рушащегося века"
Течение времени изменило ситуацию. Оно создало новую форму полной и абсолютной взаимозависимости людей. Оно также показало вездесущность сотрудничества. С ростом движения за кооперативы, солидарную и экологическую экономику, новые формы мутуализма стало ясно, что теперь мы можем представить себе кооперативное общество без радикальной политической революции, к которой призывал Ленин и другие. Произошла инверсия культурного и политического, а может быть, и встраивание, что означает, что теперь мы можем достичь кооперирования благодаря нашему сознательному выбору. Нам не нужно ждать революции. Мы можем выбрать кооперирование уже сейчас.
О вызове утопизму
Многие возразят, что идея коэперизма, заменяющего парадигму наказания парадигмой сотрудничества, является запредельно утопичной. Скептики будут утверждать, что идея общества сотрудничества без наказания нереальна. Как вообще можно представить себе современное постиндустриальное общество, в котором нет наказаний?
Прежде чем отбросить этот аргумент, стоит рассмотреть несколько моментов, которые в совокупности дают понять, что расстояние между нынешним карательным обществом и обществом, карающим справедливо, возможно, такое же, если не большее, чем между нынешним обществом и обществом, основанным на сотрудничестве. Другими словами, для создания общества, приближающегося к справедливому наказанию, как бы оно ни определялось, вероятно, предстоит проделать больше работы, чем для общества, которое не наказывает. В конечном счете, стремление к миру сотрудничества, вероятно, менее утопично.
Во-первых, по факту подавляющее большинство жертв преступлений в США не получают наказания от своего виктима. Менее чем об одном из трех имущественных преступлений и четырех из десяти преступлений, связанных с насилием, даже сообщается в полицию. Из них только часть приводит к расследованию и аресту. Коэффициент раскрываемости зарегистрированных преступлений, то есть только тех, кто был арестован за совершение преступления, минимален: 17,2% для всех зарегистрированных имущественных преступлений в 2019 году, 30,5% для зарегистрированных грабежей, 32,9% для зарегистрированных изнасилований и 45,5% для всех зарегистрированных насильственных преступлений. Это означает, что менее 20% насильственных виктимизаций приводят к аресту. И, как правило, только две трети арестов за насильственные преступления приводят к судебному преследованию. Другими словами, подавляющее большинство людей, ставших жертвами преступлений, даже насильственных, не испытывают удовлетворения от наказания. За большинство преступлений, за те формы принуждения и мошенничества, которые окружают нас сегодня, наказания не существует. Мы не наказываем, мы делаем козла отпущения. Мы находим одного-двух человек - или два миллиона - и жестоко наказываем их. Мы сажаем их в клетки на двадцать шесть лет и более, мы помещаем их в одиночные камеры на десятилетия. Что касается всех остальных правонарушений, то в большинстве своем мы даже глазом не моргнем, мы оставляем все как есть. И это реальность, которая вряд ли изменится в ближайшее время.
Во-вторых, наказание в Соединенных Штатах не только ужасно, но и осуществляется явно расистским образом. На каждом этапе уголовно-правового процесса цветные люди подвергаются остановке, аресту, задержанию, судебному преследованию, осуждению, тюремному заключению и даже казни, причем непропорционально не только их доле в общей численности населения, но и их доле в преступной деятельности. От самых крайних до самых незначительных форм наказания, практически по всем показателям и измерениям, наказание осуществляется расистским образом. Так, например, смертная казнь в США в непропорционально высокой степени применяется в делах об убийствах, жертвами которых становятся белые, при неизменности всех других вероятных ковариаций. Расовая проблема смертной казни, на самом деле, простирается глубже, чем просто расовая принадлежность, вплоть до специфического цвета кожи и стереотипно черных черт лица обвиняемых. Другая крайность - полицейские остановки и фризы в таком городе, как Нью-Йорк, в непропорционально высокой степени направлены против цветного населения.
В-третьих, как с теоретической, так и с эмпирической точек зрения традиционные обоснования наказания не имеют под собой достаточных оснований. Например, не существует достоверных социально-научных доказательств сдерживающего эффекта наказания. Избирательное лишение свободы также является скорее мифом, чем реальностью; в значительной степени оно лишь способствовало росту массового лишения свободы, которое должно было быть ликвидировано. Утилитаристские теории наказания - это, по большому счету, только теории. Более того, не существует честного способа разделить религиозные или деонтологические обоснования наказания, то есть определить, является ли иудео-христианский принцип "око за око" или кантовский принцип jus talionis правильным или неправильным. Для того чтобы обосновать это, мне потребуется целый трактат, и я не смогу сделать это в рамках данной книги, но правда заключается в том, что для общества в целом просто не существует способа договориться о наборе условий истинности, которые позволили бы нам определить, являются ли ретрибутивные оправдания наказания правильными. Религиозные аргументы в пользу наказания требуют прыжка в веру; аналогично деонтологические аргументы в пользу наказания требуют прыжка в разум. Таким образом, традиционные обоснования наказания оказываются несостоятельными.
В-четвертых, существует ряд веских причин для скептического отношения к наказанию вообще. Так, например, когда речь идет о наших детях, партнерах, членах семьи, сверстниках и коллегах, мы, как правило, стараемсяизбегать наказания. В основном мы делаем все возможное, чтобы не наказывать своих детей, близких, тех, кого мы уважаем и к кому относимся с одинаковым достоинством. Иными словами, когда мы имеем дело с людьми, к которым мы относимся с достоинством и уважением, мы стараемся их не наказывать. Кроме того, мы не разрешаем частным лицам наказывать. Мы считаем это самосудом или просто местью и оставляем наказание государству. Фактически мы определяем государство как власть наказывать и легитимную монополию на насилие. И это несмотря на то, что американское государство показало себя уникально плохим в решении этой задачи. Это, как минимум, должно вызывать сомнения в отношении наказания (а также в отношении обязательств государства: вместо монополии на насилие почему бы нам не определить государство в терминах обязательства обеспечивать наше благосостояние?) Более того, с утилитарной точки зрения наказание - это плохо. Как наиболее четко сформулировал Бентам, наказание - это преднамеренное причинение боли, а боль - это, по сути, дискомфорт. Бентам не мог выразить это более четко: "Всякое наказание есть зло: всякое наказание само по себе есть зло". С утилитарной точки зрения наказание оправдано только в том случае, если оно увеличивает общее социальное благосостояние. Это означает, что сторонникам наказания придется проделать большую эмпирическую работу, чтобы доказать, что американская практика наказания действительно делает мир лучше.