— Заткнись и смотри игру. Он не убийца, и у меня нет фетишей, — я помедлил. — Этим я готов поделиться.

— О! Круто. Выкладывай.

— Нет, — я усмехнулся в свое пиво и сделал глоток.

Было воскресенье, и «Далласские Ковбои» играли против Филадельфии. Хавьер настоял, чтобы я пришел в гости посмотреть игру, поскольку у нас обоих был выходной. Мелани сидела на кухне с подругой с работы, потому что не любила футбол.

Уже наступил ноябрь. Погода сделалась холоднее... по крайней мере, так утверждал Хавьер. Как по мне, +18 — это роскошь. Дома в это время года вполне часто выпадал снег, так что техасская версия холодной погоды меня не смущала.

Джален дважды связывался со мной после моего визита и сказал, что заполнил все необходимые бумаги для получения выплаты по страховке его бабушки. Но потребуется время для соблюдения всех формальностей. Тюремное заключение Бишопа создавало осложнение, поэтому они разбирались с деталями. Я предложил приехать несколько раз и забрать бумаги, которые Бишопу нужно было подписать. Мы надеялись разобраться с этим к декабрю.

Так что ситуация с адвокатом пока стояла на паузе.

За это время я еще раз навестил Бишопа и отработал смену в его секции. Четыре раза я брал дополнительные смены, чтобы побыть рядом с ним. Пока никто ничего не говорил. Ходили слухи, я чувствовал на себе взгляды и сталкивался с несколькими разговорами, резко обрывавшимися, когда я входил в комнату для персонала.

Среди надзирателей назревали подозрения. Хавьер говорил, что не слышал ни слова про мою ориентацию. Пока что. Их спекуляции пока касались лишь моих мотивов. Но он каждый день предупреждал меня, что это скоро изменится. Стоит лишь кому-то одному предположить, что я гей, и все рванет.

Я играл с огнем. Поздней ночью, когда мне не спалось, мой бок ныл, напоминая мне, почему я изначально оставил прежнюю жизнь позади.

— Ребята, хотите закажу пиццу? — крикнула Мелани с кухни.

— Было бы здорово, куколка, — сказал Хавьер и спросил у меня: — Какую начинку ты предпочитаешь в пицце?

— Да я непривередлив.

— Это я уже понял, но это не отвечает на мой вопрос.

— У меня уже заканчиваются подушки, чтобы кидать в тебя.

— «Мясное трио» устроит?

— Да. Но без ананаса. Это уже ни в какие ворота.

Хавьер запрокинул голову и крикнул своей девушке:

— Мясное трио и с двойной порцией ананасов, детка.

Я запустил в него свой последний снаряд, но он ожидал этого и со смехом отбил атаку.

Мелани заглянула в гостиную.

— Фу, Энсон, ты серьезно? Ананасам не место на пицце.

— Никаких ананасов. Твой парень ведет себя как мудак.

— Хавьер, будь лапушкой. Крылышки тоже хотите?

— Да, пожалуйста, — хором ответили мы.

На следующие тридцать минут мы увлеклись игрой. Из меня еще не сделали фаната «Ковбоев», но Хавьер купил мне кепку и настоял, чтобы я надевал ее на каждую игру, что мы смотрели вместе.

Когда доставили пиццу, мы пошли на кухню, чтобы наполнить тарелки. Мелани передала нам салфетки. Когда Хавьер потянулся к кусочку, я остановил его руку.

— Секунду. Дай я сфоткаю, — я вытащил телефон и подготовил кадр, подвигая коробку крылышек, чтобы все влезло.

— Ты что делаешь? Ты же не из тех людей, которые выкладывают все приемы пищи в соцсети?

— Нет, — я усмехнулся. — Это кое-что другое.

Я не делился деталями визитов к Бишопу. Это было личным, а Хавьер раз за разом доказывал, что не понимает этого.

Мы снова уселись на диван и поедали пиццу и крылышки, пока шла игра. Уже в четвертом периоде мой телефон завибрировал от входящего сообщения. Я вытащил его и нахмурился. По венам пробежал холодок.

— Что такое?

— Рей хочет, чтобы я завтра пришел за полчаса до смены и поговорил с ним.

Хавьер покачал головой.

— Я же сказал, что это дерьмо укусит тебя за задницу.

— Нет правила, утверждающего, что я не могу навещать заключенного. Я проверил.

— Да, но твое поведение чертовски подозрительно. Люди переговариваются, и лишь Богу известно, что именно услышал Рей.

Я напечатал ответ, говоря, что буду в назначенное время, и снова убрал телефон в карман.

— Я разберусь.

— Чувак, он написал тебе в воскресенье. Скажу тебе так, он явно недоволен.

Сейчас я не мог об этом беспокоиться. Разберусь с этим завтра и буду надеяться, что не навлек на себя слишком много проблем.

Глава 19

Я сидел за столом в комнате для персонала, постукивая ногой и барабаня пальцами по своему бедру. Все внутри меня нервно тряслось. Сегодня утром Рей прислал сообщение и сказал подождать его здесь. На этой неделе я работал в смену после обеда и приехал раньше, чем он просил, чтобы взять себя в руки. Хреновая идея. Теперь я переживал еще сильнее, чем когда расхаживал туда-сюда по дому.

В своей голове я придумывал худшие сценарии, и реальность пугала меня. Могли ли меня отстранить? Уволить? Сделать официальный выговор? Я понятия не имел. Поднимут ли они записи моих прошлых смен, чтобы посмотреть, что я делал, пока работал в секции Бишопа? Они увидят те несколько раз, когда я открывал его люк лишь ради физического контакта и успокоения?

— Миллер, — голос Рея от двери застал меня врасплох, и я подскочил, одергивая униформу и готовясь к нашему разговору.

— Привет.

Он показал на дверь.

— Пошли.

Его лицо было непроницаемым. Я последовал за ним по лабиринту коридоров до его кабинета и сел, как только дверь за нами закрылась. Рей садиться не стал. Он пристроился на углу своего стола и вытянул ноги, скрещивая руки на груди.

— Ты знаешь, почему я попросил тебя прийти?

Мне изобразить неведение или сказать правду? Как много он знал или подозревал?

— У меня есть свои догадки.

— Не хочешь поделиться?

— Полагаю, это связано с моими повторяющимися визитами к заключенному.

— Верно. Есть два пути. Ты расскажешь мне все, что происходит, ничего не скрывая, или же я использую свою рабочую теорию и доказательства и буду действовать с опорой на это. Что выбираем?

Мой бок заныл. Запульсировал. Я потер старый шрам, не в силах сдержаться. Рей уже в курсе, что я гей. Я не знал, как сильно правда навредит моей карьере, но его предположения могли оказаться катастрофическими в сравнении с правдой.

— Энсон.

— Я расскажу сам.

— Хорошо. Приступай.

— Я…

С чего мне вообще начать?

— У меня завязалась дружба с Бишопом Ндиайе. Больше, чем дружба. У меня... сильные чувства к нему, и полагаю, что эти чувства взаимны. В те разы, что я работал в его ряду, мы общались и рассказывали о своей жизни. Мы сблизились.

— И он — причина, по которой ты менялся сменами несколько месяцев назад?

— Да, сэр.

— А визиты?

Я смотрел на свои руки и старался не ерзать.

— Потому что я перестал меняться сменами, как вы посоветовали, и мы мало виделись. Сейчас он на втором уровне ограничений, как вы знаете. Он в депрессии, и я подумал, что могу подбодрить его визитом. Его бабушка, единственная, кто приходил к нему помимо адвоката, скончалась. Ему одиноко, — я посмотрел на Рея. — Я нигде не видел упоминания, что надзирателям нельзя навещать заключенных.

Рей поджал губы.

— Ты ставишь меня в очень сложное положение. Я беспокоюсь о безопасности других моих надзирателей, о тебе и о том, что решения, принимаемые тобой при исполнении, могут исказиться из-за чувств к этому мужчине. Заключенному.

— Я не позволяю этому влиять на свою работу.

Это ложь. Такое случалось.

— И если я решу пересмотреть записи твоих смен в той секции, я увижу надзирателя, исполняющего свои обязательства без предвзятости и нарушения правил?

Черт. Он уже это сделал?

Моя задержка с ответом оказалась необходимым ему доказательством. Он кивнул, словно я признался в своих грехах, затем провел рукой по подбородку.

— Каковы твои дальнейшие намерения в отношении этого заключенного? Какова твоя конечная цель? К чему это идет, по-твоему? У него ведь не просто пожизненное, Энсон. Он в отсеке смертников.

— Знаю. За него борется новый адвокат, — ну, или будет бороться, когда мы с Джаленом найдем деньги. — Я верю, что он невиновен, и надеюсь, что она сможет исправить ситуацию и дать ему шанс в жизни.

— Ты же понимаешь, насколько это маловероятно? Люди не так-то часто выходят из камеры смертников.

— Знаю.

— Так откуда эта тяга к нему? Зачем? Разве в жизни не хватает других кандидатов? Я не гей, но точно знаю, что у тебя есть и другие варианты. Почему он?

— Не знаю. Мы похожи. Мы ладим. Разговаривать с ним легко и комфортно. Может, ничего другого никогда и не будет. Я соглашусь на то, что могу получить.

Рей оттолкнулся от стола и обошел его, сев на стул и закинув лодыжку на колено.

— Это подводит меня ко второму поводу для опасений. Среди моих надзирателей ходят слухи. Мне надо их как-то пресечь. Боюсь, они скоро придут к выводу, и твоя ориентация окажется в самом разгаре этого бардака, — он поднял ладонь в успокаивающем жесте. — Опять-таки, твоя личная жизнь — твое личное дело, и я не осуждаю тебя за выбор партнеров. Не мое это дело. Однако, как ты видел ранее, если такая информация всплывает в тюрьме строгого режима, это угрожает твоей безопасности. Мы можем быть какими угодно понимающими и инклюзивными. Я могу отчитывать надзирателей, которые будут иметь что-то против или начнут дискриминировать тебя, но я ни хрена не смогу сделать, если заключенный решит вырваться и побить тебя или вонзить тебе еще один нож в почку. У нас куча мер в безопасности, но и в Ай-Максе они тоже были, и ты знаешь исход.

— Знаю.

— Так что мне делать?

Я покачал головой. Я понятия не имел, поскольку любое решение сократит мое время с Бишопом, а мысль о разлуке с ним причиняла слишком сильную боль.

Рей опустил обе ноги на пол и подвинулся ближе к столу.

— У тебя больше не будет смен в его секции, и тебе самому запрещено брать смены в его секции. Я официально запрещаю тебе работать с ним, ты меня понял?

Мое сердце ухнуло в пятки.

— Так что пока ты и этот заключенный состоите в неком подобии каких бы то ни было отношений, я не могу позволить тебе работать с ним.