— Наверное. Не знаю, почему.

Я положил фотографию и взял вторую. Снова два мальчика, на сей раз их лица были разрисованы под Человека-паука. На них были надеты костюмы, а в руках они держали наволочки.

— Хэллоуин, — сказал Бишоп, и его глаза блестели. — На этом фото мне тринадцать. Я помню. Бабуля сказала, что если я хочу ходить по домам и просить «сласти или страсти», то я должен взять с собой брата. Джалену было семь. А если бы я отказался, то меня бы не пустили, потому что тринадцатилетние мальчики уже слишком взрослые для такого. Так что я согласился.

— И конечно, Джален захотел такой же костюм, как у тебя?

— Ага. Я весь вечер притворялся, будто он меня раздражает, но мы хорошо повеселились, если честно. Дом на углу раздавал большие шоколадные батончики. Мы были в таком восторге, что спрятались за соседской машиной и съели их до возвращения домой. Бабуля была бы в ужасе, если бы узнала. Она строго следила за нашим потреблением конфет. А дедуля забирал все самое хорошее, говорил нам, что это отравлено, и только он может это съесть, потому что у него иммунитет.

Я рассмеялся.

— И ты ему верил?

— Нет, черт возьми, но этот мужчина был тем еще сластеной и воришкой.

На следующем фото были два мальчика и пожилой мужчина. Они сидели на диване, Бишоп устроился слева от мужчины, а Джален сидел на коленях старика. На мальчиках были пижамы, а мужчина читал им сказку.

Глаза Бишопа смягчились, и он провел пальцем по трем людям на фото.

— Это мой дедуля. Он иногда читал нам перед сном, когда бабуле нужно было отдохнуть. В основном это были сказки доктора Сьюза, потому что их выбирал Джален, но когда бабуля укладывала Джалена, мы делили более взрослые книги и по очереди читали вслух.

Он постучал по стеклу поверх фотографии.

— Мне тут примерно двенадцать. Мы читали самые разные книги и выдумывали иллюстрации. Тогда я впервые прочел «Остров сокровищ».

— Моя мама тоже читала его со мной. Не каждый вечер, но иногда.

Мы просматривали фотографии по одной, и Бишоп все больше делился своим прошлым. Груз заточения покинул его, глаза блестели, он чаще улыбался. Серьезные интонации ушли из его голоса. Принести фотографии — это просто жест, но для него это значило целый мир. Это на время давало ему передышку. Позволяло быть свободным.

Временами я ловил себя на том, что восхищаюсь Бишопом, наслаждаюсь тоном его голоса и упускаю детали его историй. Он был завораживающим и привлекательным. Его улыбки так отвлекали. Это тянуло что-то в моей груди и согревало мою кровь.

Просмотрев три четверти фото, мы наткнулись на Бишопа-подростка, состоявшего как будто из одних рук и ног и сидевшего за столом для пикника, рядом с девушкой, чьи темные кудрявые волосы спадали ниже плеч. То, как она смотрела на него, не оставляло сомнений в том, кем была эта девочка-подросток.

— Это Аянна, — сказал Бишоп почти шепотом. На его лбу пролегла складка, и он убрал руки от стекла, словно почти боялся прикоснуться к ней.

— Она красивая, — это не ложь. Она правда была симпатичной.

— Это было до Кеона. До...

«До того, как ее изнасиловали», — подумал я, мысленно закончив предложение, когда он не смог. Это было до того, как жизнь Бишопа совершила драматичный поворот.

— Мы тогда встречались. Я пригласил ее на ужин. Бабуля сказала, что мне стоит так сделать, потому что так делают бойфренды. Мы сидели за этим самым столом для пикника, когда она впервые поцеловала меня. Не в тот день, в другой, но я едва не свалился со скамейки, когда это случилось. Не ожидал и удивленно отпрянул. Она так злилась, что я испортил наш первый поцелуй, — он усмехнулся, но этот звук был полон печали.

Чувствуя, что он не хочет задерживаться на воспоминаниях об Аянне, я пролистал несколько фото и отложил в сторону. Бишоп не возражал. Ему хватало тьмы в жизни. Настрой был легким и счастливым, и я хотел вернуться к этому.

Показав все фото, полученные от Джалена, я перешел к тем, что сделал сам. Они казались обыденными в сравнении с другими, и я уже собирался отложить их, но тут Бишоп спросил:

— А это что?

Тепло прилило к моей шее и ушам. Я поерзал на сиденье, поудобнее прижав трубку плечом и придумывая объяснение.

— Эм... эти сделал я. До визита к Джалену я подумал, что соберу фото своего района и обыденной жизни, как это делала твоя бабушка, и покажу тебе. Они дурацкие. Забудь.

— Можно мне их увидеть?

— О. Да. Ладно. Конечно.

Всего их было двенадцать. Я показывал их Бишопу по одной, объясняя каждую.

— Это мой дом. Когда я его купил, это место было настоящей дырой. Потрепанной, разваливающейся на куски. Я работаю над тем, чтобы привести его в приличный вид. Я покрасил стены, потрудился над кухней и ванной на втором этаже. Этому дому нужно еще много любви. Новые окна, полы, — семь фотографий давали ему своего рода экскурсию. Два снимка сделаны с улицы, остальные отражали интерьер. Фасад дома со стороны улицы, гостиная, кухня, прихожая, задний двор с барбекю, скрипучая лестница и...

— Это твоя спальня?

В моем животе заплясали бабочки.

— Да, — я не сказал ему, что прибрался, застелил кровать и проследил, чтобы на фото все выглядело аккуратно. Вот ведь невротик. И почему мне важно, что он подумает о моей спальне?

Его внимание было таким пристальным, что я подержал фото у стекла подольше, пока он изучал каждый дюйм. Один раз его язык показался наружу и облизал губы. Моя нервозность усиливалась с каждой секундой.

Сколько раз я представлял Бишопа в моей комнате, в моей постели? Сколько раз я дрочил, представляя, как он вжимает меня в матрас и берет сзади?

Его зрачки расширились сильнее, чем прежде, и я гадал, не думал ли он о тех же вещах. Образ того, как он мастурбировал, не покидал мой разум, и я не раз использовал это воспоминание, чтобы доставить себе наслаждение. Такого больше не повторялось, но я бы не расстроился, если бы снова наткнулся на такое.

— У тебя хороший книжный шкаф. Много книг.

— Да, — мой голос сорвался, и я прочистил горло. Книги. Мы сосредоточимся на книгах. Точно. Да. Это я могу.

— Давно их собираю.

— Я бы с удовольствием взглянул на твою библиотеку.

— Я бы с удовольствием тебе показал.

Он на мгновение задержался на фото, затем глянул на тот снимок, который я уже опустил.

— Ты в последнее время разводил гриль?

— Нет. Надо будет сделать в ближайшее время. Давно хочу хорошего стейка.

Бишоп снова облизнул губы, на сей раз так, будто ощущал вкусы.

— Когда сделаешь, расскажи мне об этом.

— Обязательно.

Между нами воцарилось молчание, пока я убирал фотографии обратно в пакетик. Наше время истекало, но я надеялся вернуться через пару недель для еще одного визита, где мы могли беспрерывно говорить и не так беспокоиться о других.

— Энсон?

Я отложил фото в сторону.

— Да?

— Куда я пойду? Что я буду делать? Ну типа... если меня правда выпустят отсюда, у меня больше нет места в мире. Мне там не место. Я не знаю, с чего начать. Или как начать.

Он впервые заговорил с надеждой на будущее. Я всмотрелся в его лицо и наклонился ближе к стеклу. Понимая, как высока вероятность, что запись нашего визита будут просматривать, я не хотел привлекать внимание к нашей глубинной связи. Как бы мне ни хотелось дотронуться до стекла, ища его пальцев на своих, я сдержался.

— Ты поедешь домой ко мне, если захочешь. Я буду рад принять тебя у себя. У меня есть свободная комната. Я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе адаптироваться. Помогу найти работу, если захочешь, или свое жилье. Помогу встать на ноги.

Такое будущее ему тяжело было представить. Доказательство этого отчетливо виднелось на его лице. Он не мог вообразить, что такой день правда наступит. Мир, о котором я говорил, был иллюзией.

Он не ответил.

— Слушай, я не хотел вдаваться в формальности, но хочу, чтобы ты знал — Джален поможет мне заключить договор с адвокатом. Она хороша в своем деле, Бишоп. Возможно, для тебя это лишь фантазии, но если будет по-моему, то это станет реальностью. Вот увидишь. Верь. Я сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя.

Бишоп нахмурился, переваривая мои слова.

— Что ты сказал Джалену? Про... тебя и меня.

— Что мы друзья. Какие бы предположения он ни сделал на основании этого, это всего лишь предположения.

Я не говорил Бишопу, что Джален наверняка подозревает, но также не сказал, что его брат сам скрывает свою ориентацию. Это уже между ними.

— Ты будешь скрывать, кто ты, когда выйдешь на свободу? — спросил я.

— Если выйду.

— Так будешь?

— Не знаю. Сложно представлять себе другую жизнь. Здесь не остается сомнений, что секреты спасут тебе жизнь. На свободе... все иначе. Мне нравится думать, что я позволил бы себе свободу на всех уровнях, где это будет возможно.

— Стоит это обдумать.

Но это все было слишком абстрактным для него; я видел это по глазам.

По двери позади меня постучали, и Блэр просунул голову.

— Время вышло. Прощайтесь.

В тот же момент со стороны Бишопа за ним пришли два надзирателя. Джин и Сонни. Мы получили ожидаемые странные взгляды, но они ничего не сказали.

Интимного прощания не было. Никаких слов про тоску, которые готовы были слететь с губ. Наш безмолвный обмен взглядами сказал все, что мы не могли произнести. Бишоп медленно моргнул, как я замечал за ним прежде, и это выражало привязанность. Я ответил тем же, давая знать, что я понимаю.

Я повесил трубку со своего конца. У Бишопа трубку забрали, и мужчины открепили его цепи от пола.

Затем его увели.

Было ли глупо надеяться? Может быть. Но у меня не было другого выбора. Я не собирался сдаваться.

***

— Ты не думал, что тебя заводит тот факт, что он недоступен? Тебе нравится секретная фантазия о том, чтобы трахнуть убийцу? А может, у тебя фетиш на то, когда тебя покоряют и заставляют терпеть пожелания жестокого парня. А может...

Я швырнул подушку в голову Хавьера, заткнув его и едва не заставив расплескать пиво. Он расхохотался.