— Я об этом доложу, — сказал Эзра едким, полным ярости тоном.

— Ага, я тоже, и Филипп тоже не в восторге от твоего поведения, так что не сомневаюсь, что от него тоже будет отчет.

Филипп ничего не сказал, но продолжал наблюдать, не отпуская руки Эзры. Я видел в его глазах отвращение и не нуждался в словесном подтверждении его взглядов.

— А теперь ты сам уйдешь и возьмешь перерыв, или мне надо вызвать Рея из блока Е? Обещаю тебе, он будет не в восторге.

Эзра вырвался из хватки Филиппа и выпрямился, пытаясь запугать меня, но я вторил его угрожающей позе и не отводил взгляда, пока он не развернулся и не унесся прочь.

— Бл*дский уе*ан, — проворчал Армандо.

Как только Эзра скрылся за ближайшими дверьми-решетками, я посмотрел на Армандо. Его кожа сделалась ярко-красной от раздражения, и он постоянно тер глаза. Я сомневался, что к этому моменту он хоть что-то мог видеть. Получить перцовым спреем в лицо — это просто ужасно.

— Его одежда осмотрена? — спросил я у Филиппа.

— Да, — он собрал вещи с места, где выронил их в ходе перепалки. — Эзра не позволял мне вернуть их.

Кто бы мог подумать.

— Мочу на анализ взяли?

— Да, его можно переводить.

— Ты готов к трансферу, Армандо.

— Да я ослеп, бл*ть. Проклятье, это дерьмо жжется.

— Не сомневаюсь. Вставай. Филипп отдаст тебе одежду. Как окажешься в камере, промой все большим количеством воды. В следующий раз не ведись и держи рот на замке. Он хотел сделать это и ждал, когда ты дашь ему повод.

Армандо щурился, глядя меня и снова скаля зубы.

— Да, но он...

— Никаких но. Знаю, он вел себя как мудак, но ты угрожал надзирателю. За это тебя могут наказать, и ты это знаешь. Я напишу честный отчет, и может, Рей проигнорирует твою роль в этом и разберется с Эзрой, но это не от меня зависит.

Армандо уступил и поднялся на ноги, используя стену клетки как опору. Филипп через люк вернул Армандо одежду, и мы подождали, пока он оденется. Он без проблем позволил надеть оковы на его руки и ноги, и пока мы с Филиппом вели его обратно к камере, он повернул голову и изучал меня щурящимися, налившимися кровью глазами.

— А ты ничего, Миллер. Вот бы все были такие, как ты.

Как только Армандо вернулся в камеру, Энджело вскинул бровь и понизил голос.

— Что случилось, бл*ть? За что в него брызнули спреем?

— Это Эзра, и он ушел на перерыв, если у него есть голова на плечах. Кто следующий?

Энджело показал на камеру Десмонда, виновника, чье поведение и внешность спровоцировали всю эту ситуацию. Дуг вернулся, и это хорошо, поскольку у нас опять оказалось на одного человека меньше. К сожалению, это означало, что больше никто не получит перерыв.

— Дай мне пять секунд. Я свяжусь с Реем по рации и сообщу о случившемся. На его месте я бы отпустил Эзру домой. Он сейчас слишком взвинчен, и его смена почти закончилась.

Рей был вовсе не в восторге и сообщил, что разберется в ситуации.

Остальной обыск прошел нормально, если не считать пакетика кокаина в камере Десмонда. Всегда поражало, как заключенные умудрялись доставать подобные вещи с такими строгими мерами безопасности. Десмонд получил наказание в виде понижения на 2 уровень на 90 дней. Его вещи конфисковали по протоколу и зафиксировали все в отчете.

Последний обыск был в Б21, у Бишопа. Все время я избегал зрительного контакта и придерживался профессионального поведения. Я не раз чувствовал на себе жар этих ониксовых глаз. Он не разговаривал и не спорил. Он как всегда был покладистым и сговорчивым.

Рей увел меня с этажа, чтобы написать отчет о ситуации с Эзрой, и только после одиннадцати часов я сменил Энджело. К тому времени мне казалось, будто я уже отработал полную смену. Я провел личный пересчет, поскольку я заступал на этаж. Большинство парней спало, не считая Армандо, который сидел на кровати, согнувшись пополам и прижимая пальцы к глазам, и Бишопа, который опять читал.

— Ты там в порядке, Армандо? — спросил я, помедлив у его окна при следующем обходе.

— Бл*дские глаза все еще горят.

— Ты их промыл?

— Да, я их промыл, — рявкнул он. — За идиота меня держишь?

— Просто спрашиваю.

Его злость не утихла, так что я оставил его в покое, не желая нарываться на злость заключенного.

Ночь выдалась тихой, и я порадовался этому. После пересчета в два часа ночи я поднимался обратно по стальной лестнице, сверившись с Джином, и тут услышал мягкий баритон Бишопа. Я замер и слушал. Его голос нес в себе больше благодаря тихому тону.

Слова были неразборчивыми, так что я приблизился к камере и прижал ухо к двери так, чтобы не было видно в окошко. Душераздирающие эмоции в его словах омыли меня.

— «И ни ангелы неба, ни демоны тьмы,

Разлучить никогда не могли,

Не могли разлучить мою душу с душой...»

— «Обольстительной Аннабель-Ли», — прошептал я.

Я закрыл глаза, тут же узнав стихотворение. Я одними губами повторял все следующие строчки, всем сердцем чувствуя печальные слова Эдгара Аллана По. И еще печальнее было слышать это от мужчины в камере.

Когда Бишоп умолк, я бездумно заговорил, повысив голос ровно настолько, чтобы он услышал.

— «Аннабель Ли», Эдгар Аллан По. Он в числе моих любимых, — я оттолкнулся от стены и встал так, чтобы меня было видно в окно. Бишоп наблюдал. — В старших классах нам поручили сделать независимый исследовательский проект по известному автору. Мне пришлось написать пять тысяч слов о нем и его работе. Это было мое первое знакомство с Эдгаром Алланом По. И больше я с ним уже не расставался. В его стихотворениях и историях есть нечто западающее в душу. Я не мог начитаться им. Заглатывал одно произведение за другим. Заучивал и запоминал. «Падение дома Ашеров», «Бочонок амонтильядо», «Ворон», «Черный кот». Все.

Бишоп закрыл маленькую книжку на коленях и помахал ею, показывая мне, затем положил обратно.

— Брал ее уже раз сто. Знаю наизусть.

— Тебе нравится читать, — это было утверждение, основанное на наблюдениях, а не вопрос.

— Тут больше и нечем заниматься. Легче сбежать в написанный мир, чем думать о будущем, которого у меня больше нет. Не у всех этих парней есть такая роскошь. Они не очень хорошо читают и не могут дисциплинировать себя, чтобы научиться.

— Но не ты.

— Нет. Не я. Бабуля научила меня читать еще в детстве. У нас было мало денег, и она говорила, что чтобы потеряться в книге, деньги не нужны. Библиотека...

— Была вратами в приключения, выходящие за пределы самого безумного воображения.

Бишоп склонил голову, и его лоб изумленно нахмурился.

— Моя мама говорила мне то же самое, — ответил я. — В детстве библиотека была мне вторым домом. Познакомила с возможностью сбежать от мира. Дала место, куда можно пойти, если реальность оказывалась слишком сложной.

— От чего тебе надо было сбегать, босс?

Я закусил щеку изнутри и глянул на ряд других камер. Я ни за что не собирался делиться тем, как в детстве запутался и пугался собственной ориентации, не знал, как я могу (и могу ли) вписаться в ряды других мальчиков моего возраста, когда мы так отличались.

Все было тихо посреди ночи. И пусть я не был готов ответить на его вопрос, я пока не хотел уходить.

— У тебя есть любимые? — спросил я вместо этого. — Вообще книги, не только у По. Любимые книги?

Бишоп приподнялся и сел на краю маленькой кровати, опустив ноги на пол. Он взял ту книгу, что читал, и посмотрел на обложку. Она явно видала лучшие дни.

— В основном мне нравятся старые произведения. Не то чтобы у нас был большой выбор. В здешней тюремной библиотеке около тысячи книг. Я их все читал по несколько раз. Не уверен, что у меня есть любимая. Все зависит от настроения. Несколько лет назад у меня была фаза Чарльза Диккенса. Тут доступны четыре произведения. «История двух городов», «Большие надежды», «Оливер Твист» и «Рождественская песнь в прозе». Я каждое читал по шесть раз. Пока не выучил каждое слово.

Он помедлил, погладив большим пальцем потрепанный сборник произведений По, после чего посмотрел мне в глаза.

— Иногда мне нравятся приключения в духе Марка Твена; в другие периоды я жажду более темных вещей вроде По, — он потряс книгой и положил ее обратно, затем пожал плечами.

— Я люблю Диккенса и заставлял маму читать мне «Приключения Гекльберри Финна» еще задолго до того, как сам научился читать. Отличный выбор.

На лице Бишопа загорелась искра интереса, и слегка приподнявшиеся уголки губ изогнулись в улыбке. Боже, я хотел увидеть эту улыбку... которая сама по себе была загадкой, которую я еще не готов был изучать.

— Что еще тебе нравится, босс?

Я прислонился к стальной двери, оставаясь в пределах видимости, и задумался. Я редко встречал того, кто хотел говорить со мной о книгах. Большинство моих друзей закатывало глаза от мысли, что иногда вечерами я предпочитал читать, а не ходить по клубам.

— Я помню, как в подростковом возрасте читал «Над пропастью во ржи» Сэлинджера. Когда мама узнала, то довольно сильно разозлилась. Она посчитала, что четырнадцатилетнему ребенку такое нельзя. Мне было все равно. Это заставило меня искать другие книги, которые она могла посчитать неприличными. Боже, я так много считал, что и сложно все упомнить.

— Старые книги. Расскажи мне про них.

Я пошарил в воспоминаниях.

— Ну не знаю. Я читал много Бронте, «Граф Монте-Кристо» Дюма был хорош, «Приключения Гулливера» Свифта, «Робинзон Крузо»...

— Дефо. Это я читал. Здесь есть.

— А Джорджа Оруэлла ты читал?

Бишоп покачал головой.

— Серьезно? «1984»? Слышал о ней?

— Не могу сказать, что слышал.

— Как жаль. Она сейчас — моя любимая. У меня бывают такие периоды, когда я раз за разом перечитываю какую-то книгу для успокоения. Особенно в стрессе. На протяжении последнего года это «1984». Отличная. Заставляет тебя думать.

— Это как я и Диккенс.

— Да, наверное.

— Почему ты испытываешь стресс?

Так небрежно заданный вопрос вбил в меня немного здравого смысла. Почему я общаюсь с заключенным на личные темы? Я выпрямился, потер шею сзади, снова окинул взглядом коридор, внезапно занервничав, будто за моим мечтательным разговором с Бишопом следили. Нет ничего плохого в том, чтобы поболтать с заключенным, но чувства, которые Бишоп будил во мне, выбивали меня из колеи.