Лицо Мо Жаня стало пепельно-белым, рвотные позывы усилились и тошнота стала просто невыносимой.

Но он не издал ни звука, не склонился, моля о пощаде и даже не позволил себе проронить ни слезинки. Половину жизни он не жил, а существовал, с его низким статусом с рождения судьба не баловала его добрыми днями, но это не значит, что у него не было достоинства.

Когда все зелье было проглочено, тот мужчина отпустил его, и он смог отдышаться.

Пусть его крылья ослабели, и тело накрыла бесконечная усталость, он все еще обладал свирепой яростью умирающего одинокого орла.

Человек Цитадели Тяньинь по обычаю начал давать пояснения собравшимся посмотреть на суд…

— Это Вода Оправдания[270.5].

Опустив глаза, Мо Жань чуть усмехнулся совсем потерявшими цвет бледными губами.

Вода Оправдания… ха! Вода Оправдания, ему ли не знать что это?

Невинный человек никогда не должен был даже пробовать зелье, предназначавшееся исключительно для осужденных Цитаделью Тяньинь преступников. Стоило выпить этот отвар, сознание затуманится, и ты как на духу признаешься во всех грехах и ошибках, что совершил в своей жизни.

Когда человек из Цитадели Тяньинь закончил разъяснять как действует зелье, он подошел к Мо Жаню и коснулся его губ, чтобы наложить заклинание усиления звука. Теперь абсолютно все присутствующие на суде могли слышать каждое его слово.

Мо Жань закрыл глаза и нахмурился, чувствуя себя так, словно в его желудке раз за разом проворачивали нож.

Он терпел, но это было слишком болезненно и изнурительно, так что очень скоро все его тело начало дрожать так сильно, что кандалы на руках и ногах громко зазвенели. Его лицо побледнело, глаза закатились, он упал на помост, извиваясь в конвульсиях и корчась в судорогах...

Он все еще был в сознании, однако, его разум то прояснялся, то снова затуманивался. Он быстро израсходовал все оставшиеся силы и волю на борьбу с наркотиком, однако все-таки не смог противостоять ему…

— Я… много убивал, — в конце концов, зажмурив глаза от боли, хрипло признал он, и его дрожащий сорванный голос разошелся по всей площади, достигнув каждого отдаленного уголка.

Толпа притихла. Теперь все взгляды были устремлены только на человека на помосте.

Стоя на высокой платформе над ним, Му Яньли презрительно взглянула на него сверху вниз:

— «Много убивал» — это сколько?

— Слишком много… не помню…

Многие из тех, кто стоял внизу, изменились в лице.

— Сколько тебе было лет, когда ты впервые кого-то убил?

— Пятнадцать.

— Убитый был совершенствующийся или обычный человек?

— Обычный.

— Это было убийство из мести или чтобы спасти свою жизнь?

— И то и другое.

Пока один человек спрашивал, а другой отвечал, зрители, среди которых было очень много тех, кто пришел просто поглазеть и ничего не знал об этом деле, едва услышав, что Мо Жань из мести в пятнадцать лет впервые убил человека, а впоследствии погубил так много людей, что и сам не мог вспомнить точного количества, были напуганы и разгневаны.

— Поверить не могу! Выходит, этот прославленный образцовый наставник Мо — настоящий монстр, который убивает, даже глазом не моргнув!

— Как же страшно… этот человек действительно слишком опасен.

— В пятнадцать лет я боялся даже курицу зарубить, а он уже принялся за людей! Действительно, выродок…

Словно не слыша их пересуды, Му Яньли холодно сказала:

— Продолжай исповедоваться в своих преступлениях.

— Я… — чувствуя, что его кости вот-вот треснут от напряжения, Мо Жань не выдержал и надтреснутым голосом признал, — я… выдавал себя за другого… выдавал себя за племянника главы Пика Сышэн…

— Как долго?

— Восемь лет…

— Продолжай каяться.

— Я… — Мо Жань медленно выдавливал из себя каждое слово, — практиковал… третью[270.6] великую запретную технику... Чжэньлун… Вэйци…Чжэньлун…

Многие из зрителей на трибунах в этот момент изменились в лице и потеряли дар речи.

Кто-то с сарказмом посмотрел в сторону трибуны школы Пика Сышэн и с издевкой сказал:

— После этого Сюэ Чжэнъюн все еще намерен оправдывать это животное? А я говорил, что нужно было сразу напоить его чашей Воды Оправдания, чтобы он сказал нам правду… тогда как Сюэ Чжэнъюн пытался воспрепятствовать тому, чтобы в соответствии с законом провести допрос Мо Жаня в Цитадели Тяньинь. По мне так странно, что этот старый хрыч настолько нюх потерял[270.7], что не желает даже отомстить за смерть собственного кровного племянника. Если ученики Пика Сышэн могут свободно изучать запретные практики, почему этот орден все еще не сгинул? Зачем его оставлять? Чтобы они могли и дальше взращивать монстров?

— Я тоже давно уже говорил, что он полностью виновен! А на Пике Сышэн разорвал свое духовное ядро, чтобы вызвать сострадание и отвести от себя все подозрения[270.8]. К счастью, тогда мы его не отпустили!

— Так и есть, должно быть он именно это и задумал, ведь не зря говорят, был бы лес, а дрова найдутся. С его-то силой и талантом для достижения великой цели можно на время отбросить духовное ядро, а потом найти какой-нибудь кривой путь, чтобы впоследствии его восстановить. Похоже нам и правда очень повезло, ведь если бы не настойчивость главы Цитадели Тяньинь, мы могли бы по ошибке и отпустить эту коварную тварь!

На открытом помосте стояли огромные весы, по которым струился золотистый свет… это было то самое непревзойденное божественное орудие Цитадели Тяньинь. Весящие сотни тонн весы стояли здесь тысячи лет с самого основания Цитадели Тяньинь и передавались из поколение в поколение.

Говорили, что оставленные в этом мире богами, эти весы могут справедливо оценить все людские грехи и вынести самое беспристрастное и честное решение.

Не успел Мо Жань и рот открыть, чтобы признаться в первом грехе, как Му Яньли приказала адепту опустить на чашу весов гирю, что образовалась из сгустившейся золотистой духовной силы. Упав на чашу весов, эта искусно созданная гиря тут же увеличилась в размере, склоняя противовес в сторону соответствующего преступлению наказания.

Когда он поведал о своем первом преступлении, весы уже указывали на «вырезание духовного ядра».

После того, как он закончил говорить о Вэйци Чжэньлун, весы указали на самое суровое наказание…

— Раздробление всех трех душ.

Лицо сидевшего на трибуне Сюэ Мэна мгновенно стало бескровным.

Он пробормотал:

— Раздробление всех трех душ?..

После этого на земле и на небе больше не будет Мо Вэйюя, больше не будет Мо Жаня. Его старшего брата, и уже не важно настоящего или поддельного.

И даже войдя в бесконечный цикл перерождений, он больше никогда не сможет увидеть его.

Разум Сюэ Мэна опустел, а руки онемели.

В этот момент со своего места поднялся Сюэ Чжэнъюн и с почтением обратился к Му Яньли:

— С момента основания Цитадели Тяньинь никто и никогда не подвергался наказанию в виде раздробления всех трех душ. Глава Цитадели Му, боюсь, вы потеряли беспристрастность в суде.