Молодой господин Нянь среагировал мгновенно и заорал во все горло:

— Ловите его!

Мо Жань не мог соперничать в силе и беге с этими детьми. В два счета его догнали, скрутили и приволокли к молодому господину Няню.

Кто-то тихо сказал:

— А-Нянь, что нам делать? Плохо дело.

— Бежать поздно, этот пацан нас видел.

— Может, и его тоже…

Мо Жань понятия не имел, о чем они говорили, однако при виде этих искаженных звериной жестокостью юных лиц у него появилась одна очень четкая ассоциация — «злые демоны».

Молодой господин Нянь опасно прищурился. Удивительно, но среди этих испуганных парней он был самым угрюмым и спокойным.

Поразмыслив немного, он сказал:

— Не будем его убивать.

Затрепетав от ужаса, Мо Жань испуганно вскинул голову.

Убивать?

Эти люди и раньше бранили и били его, но он никогда и подумать не мог, что когда-нибудь услышит от подростков четырнадцати-пятнадцати лет такое слово, как «убивать».

Он так растерялся, что даже не сразу отреагировал.

— Заприте его на мельнице, — распорядился молодой господин Нянь.

— … — у стоящих вокруг парней на лицах застыло выражение недоумения. Первым среагировал уродливый парень с длинным носом и впалыми щеками. Кровь прилила к его бледному лицу, глаза заблестели, ноздри, из которых текли густые сопли, раздувались:

— Отлично! Это отличная идея! — завопил он.

Постепенно до всех остальных тоже начало доходить:

— О! Оказывается, вот какой был план! Все-таки А-Нянь невероятно крут!

Если в самом начале эти люди смотрели на Мо Жаня с лютой ненавистью, как на смертельного врага, то сейчас они уставились на него, словно умирающие от голода волки, заметившие пасущегося на лугу упитанного ягненка.

Без дальнейших разговоров Мо Жаня затащили на мельницу и заперли.

Поначалу он бился в дверь изо всех сил, но ее наглухо заблокировали снаружи. На деревенской мельнице не было окон, только лишь отдельные узкие полоски солнечного света проникали через щели между старыми досками.

— Выпустите меня! — закричал Мо Жань. — Выпустите!

Снаружи кто-то крикнул:

— Нужно сообщить властям! Быстрее сообщите дежурному офицеру!

— Быстрей! Мы здесь присмотрим, а вы сообщите властям о преступлении! Быстро, чтобы одна нога здесь, другая там!

Какое-то время Мо Жань еще кричал и бился в закрытую дверь, но в конце концов обессилел и сдался. В оцепенении он повернулся и в тусклом свете заметил человека, лежащего в другом конце комнаты. Точнее сказать, это была девушка, чье лицо показалось ему знакомым. Наконец, он вспомнил, что это дочь из семьи хозяина лавки тофу, за которой какое-то время волочился молодой господин Нянь.

Вся одежда девочки была разорвана в клочья, еще не до конца оформившееся обнаженное тело сиротливо лежало на земле, раскинув руки и ноги. Вся кожа была в синяках, но хуже всего выглядело оскверненное интимное место…

Она была изнасилована и замучена до смерти этими грязными животными. Ее глаза были широко открыты, на щеках все еще не высохли дорожки слез. Пустой взгляд был направлен в сторону двери, перед которой стоял Мо Жань.

Он на мгновение замер, а потом издал вопль ужаса и попятился, ударившись спиной о запертую дверь. В сузившихся зрачках отразилось понимание… теперь он знал, что сделали и что собираются сделать те звери.

В прошлом молодой господин Нянь не раз выражал этой девушке свое особое расположение, однако взаимности не добился. Именно тогда в его сердце зародились дурные мысли. Он знал, что эта девушка слабая и беззащитная, словно мягкая хурма, и не имеет поддержки даже в собственной семье, поэтому при желании с ней можно сделать все, что угодно. Вместе с несколькими приятелями они поймали ее и отнесли на мельницу, где по очереди надругались над ней. Тело этой девушки было слабым, а негодяи настолько грубы и жестоки, что в процессе учиненного над ней насилия жертва умерла.

— Нет… нет! — пробормотал Мо Жань и, повернувшись, начал безумно ломиться в закрытую дверь. — Откройте дверь! Откройте! Это не я! Откройте дверь!

Словно в ответ на его жалобные мольбы, дверь распахнулась.

Мо Жань попытался выбежать, но тут же несколько парней грубо скрутили ему руки. Стоявший во главе этой шайки молодой господин Нянь, чье сердце не знало жалости и стыда, сказал:

— Чуть не забыл, надо ведь сделать кое-что еще.

Он приказал парням раздеть Мо Жаня и измазать его тело в крови, слизи и сперме, что они взяли с трупа девушки.

Мо Жань рыдал и боролся изо всех сил, но он был слишком слаб и не мог противостоять толпе крепких парней, которые любой ценой хотели спасти себя. В сумраке мельницы их глаза тускло мерцали, словно у диких зверей, что были слепы и глухи к мольбам и слезам этого ребенка. Дошло до того, что когда Мо Жань укусил одного из них, тот несколько раз ударил его по лицу, злобно приговаривая:

— Рот закрой, блядина! Именно ты убийца! Ты насильник! С таким количеством улик и людей, свидетельствующих против тебя, думаешь, что сможешь кого-то переубедить?!

— Нет… это не я! Не я…

Но разве мог он оказать хоть какое-то сопротивление? Раздев донага, они избили его до синяков, расцарапали все его тело и потом опять заперли на мельнице с обнаженной мертвой девушкой. После этого, чтобы отвести от себя подозрения, они донесли на него властям.

У Мо Жаня не было ни одного доказательства, чтобы оправдать себя. По указу местного магистрата он еще в зале суда получил тридцать ударов большой палкой, от которых у него лопнула кожа. После этого в ожидании окончательного приговора окровавленного и растерзанного Мо Жаня заперли в тюрьме. Заключенные насмехались и бранили его. У некоторых из них были дочери и, узнав о его поступке, они не стали сдерживаться и избили его. Кто-то даже хотел изнасиловать самого Мо Жаня… но тут вмешались тюремщики, которые не хотели еще сильнее раздувать этот скандал, так что в итоге его оставили в покое.

Той же ночью в тюрьму пришла Мо Нянцзы. В глубине души она прекрасно понимала, что на самом деле произошло, и, конечно же, была недовольна недостойным поведением своего не оправдавшего ожидания никчемного родного сына. Но что с того? Она была его матерью. Что бы ни случилось, мать всегда будет защищать и выгораживать своего ребенка.

Так что больше всего эта женщина боялась, что дознаватели проведут более тщательное и справедливое расследование, и если по каким-то деталям или мелким уликам они выйдут на ее дом, карающий меч правосудия неминуемо нависнет над головой семьи Мо. Разве смогут тогда мать и сын, подпрыгнув с высокой ветки, обернуться фениксами? Письмо того сыскаря, должно быть, уже доставлено на Пик Сышэн, и скоро глава Сюэ пришлет людей, чтобы забрать их. Она так много лет этого ждала, что от волнений и переживаний даже волосы на висках поседели. Слава и почет, статус и достойное положение в обществе — она и ее сын это заслужили. В последний момент она просто не могла позволить себе оступиться и допустить роковую ошибку.

Поэтому под прикрытием ночи она поспешила дать взятку начальнику тюрьмы и расследующим это дело чиновникам, умоляя их не углубляться в расследование этого дела, и всю вину списать на одного Мо Жаня.

Однако, возможно, из-за того, что совесть ее была нечиста, раздав взятки, Мо Нянцзы пришла навестить Мо Жаня в тюрьме. Кроме того, она принесла ему целую миску тушеной свинины.

— Мясо не отравлено, я не собираюсь тебя травить.

Сжавшись в углу, Мо Жань смотрел на нее. В паре черных с фиолетовым отблеском глаз, что устало и беспомощно смотрели на нее, она видела горечь, печаль и страдание. Так смотрят на людей быки, бараны, свиньи и собаки, которых привели на убой: со страхом и тоской, но в то же время со смирением, которое приходит, когда уходит надежда.

Мо Нянцзы вдруг почувствовала, что ее сердце дрогнуло и в душе что-то перевернулось. Ее так напугали собственные чувства, что она, быстро вскочив на ноги и ожесточив сердце, тихо и зло сказала:

— Так или иначе, ты все равно круглый сирота. Пусть и жаль тебя, но когда ты умрешь, никто не будет горевать. Я столько лет растила тебя, пришло время отплатить за мою доброту.

Мо Жань не проронил ни звука, не ответил ни да, ни нет.

Мо Нянцзы процедила сквозь зубы:

— Эту миску жареного мяса я даю тебе на дорогу. Съешь и в загробном мире не ропщи на меня… у меня нет другого выхода.

Голос затих, взметнулась длинная юбка, Мо Нянцзы развернулась и пошла прочь.

Еще никогда в своей жизни Мо Жань не ел тушеную свинину.

А теперь перед ним стояла целая миска. Какое-то время он смотрел на нее, но в итоге не стал есть и перевернул миску вверх дном, так что подлива из соевого соуса с красным перцем растеклась повсюду. Замерев, Мо Жань уставился на нее, вспоминая, как кровь вытекала из-под той изнасилованной девушки. В этот момент он вдруг почувствовал невыносимую тошноту и поспешил отвернуться, чтобы ухватиться за стену, прежде чем его вывернуло наизнанку.

Но чем его могло вырвать? Он был тем человеком, который ел одну рисовую лепешку в день. Лепешка давно уже переварилась, так что из него вышла лишь желчь и желудочный сок.

В ту ночь он так и не смог заснуть. Все его тело тонкой коркой покрывала засохшая кровь. Постепенно высыхая, она становилась ломкой и при малейшем прикосновении осыпалась словно старая ржавчина.

Он не разговаривал с другими заключенными, сидевшими с ним в одной камере, поэтому никто из них не знал, не только о чем он думает, но и жив он или уже умер.

Свернувшись калачиком, Мо Жань лежал в полном одиночестве. В полном одиночестве он медленно перебирал в голове множество воспоминаний, пытаясь переосмыслить и постичь то, что с ним случилось.

Там, во мраке грязной тюремной камеры, наполненной кислой вонью, смешанной с ароматом тушеного мяса, умер честный и наивный Мо Жань. Тем, кто выжил и снова открыл глаза, был Наступающий на Бессмертных Император Тасянь-Цзюнь, который впоследствии заставил в ужасе трепетать весь мир совершенствования… Именно тогда и так он обрел свой первоначальный облик.