Глава 261. Цитадель Тяньинь. Грязное клеймо преступника

Дослушав до этого момента, настоятель Храма Убэй Сюаньцзин вздохнул:

— О, Амитабха, молодой господин Мо действительно не родной племянник главы Сюэ. Подобное невезение не иначе как злой рок!

— А… это он? — раздался голос из толпы.

Другие заклинатели в недоумении загомонили:

— Что значит «это он»?

— Это ведь упомянутый ранее ребенок, который предложил запереть Мо Жаня в собачьей клетке, — пояснил человек из толпы. — Они с Мо Жанем приблизительно одного возраста, к тому же тот был родным сыном Мо Нянцзы, — высказав свои мысли вслух, он замер от посетившего его озарения. Хлопнув себя по лбу, он объявил. — Я понял! На самом деле, Мо Жань убил мать и сына, а потом выдал себя за него, не потому что жаждал наживы, а по причине ненависти и жажды мести!

Услышав эти рассуждения, некоторые люди посчитали их очень здравыми, и теперь смотрели на Мо Жаня не только с презрением, но и с долей жалости.

— В данном случае это и правда имеет смысл.

— Ох, пусть даже смертельно обижен на человека, все равно нужно уметь быть милосердным.

В разгар этого бурного обсуждения и печальных вздохов Му Яньли вдруг демонстративно прочистила горло, и тут же все вокруг умолкли.

— Молодой господин Мо, — сказала она, — я слышала, что проживая в Тереме Цзуйюй вы постоянно недоедали, кроме того, там вы подвергались жестокому обращению. Вне зависимости, был ли для этого повод, Мо Нянцзы постоянно бранила и била вас, это все правда?

— Правда, — ответил Мо Жань.

— Это сын Мо Нянцзы предложил запереть вас в собачьей клетке, верно?

— Верно.

Убедившись, что их предположения подтверждаются одно за другим, все больше людей вздыхали, охали и кивали головами:

— Ох, видите, из затаенной обиды родился замысел убийства. Наверняка он до смерти ненавидел тех мать и сына.

Конечно, эти люди были правы: разве можно было не ненавидеть их? Мо Нянь был ровесником Мо Жаня, но гораздо крепче по сравнению с ним, а поскольку он являлся сыном Мо Нянцзы, никто в доме не осмеливался бросить ему вызов. Этот ребенок с детства был очень злобным и непослушным, кроме того, ему нравилось вымещать свою злость на Мо Жане. Иногда просто от скуки Мо Нянь мог побить его плетеной корзиной или обвинить в собственном проступке, например, украсть что-то по мелочи, а затем свалить вину на Мо Жаня.

Однако тогда Мо Жань был очень терпеливым и непритязательным, и даже несмотря на то, что с ним обходились несправедливо, он не смел и думать о мести молодому господину А-Няню.

В то время ему ежедневно полагалась лишь одна рисовая лепешка, и если бы он позволил себе слишком много болтать, то, пожалуй, и этот скромный паек могли бы урезать. Поэтому, даже если его били и на него возводили напраслину, он просто терпел и молчал. Если становилось совсем уж невыносимо, Мо Жань сворачивался в клубочек в том дровяном сарае, где обычно спал, чтобы тихонечко поплакать.

Плакать в голос Мо Жань тоже не осмеливался, ведь если бы он разбудил остальных слуг, ему могли задать хорошую трепку.

— Вы очень сильно ненавидели их? — спросила Му Яньли.

Мо Жань поднял глаза, в его взгляде сквозила почти осязаемая холодная усмешка:

— Ну а как иначе?

— Однако ваша фамилия такая же, как у госпожи Мо. Вы так сильно ненавидели эту женщину, но впоследствии и не подумали сменить ее фамилию?

— Фамилия Мо — это фамилия Терема Цзуйюй. Очень много людей, кто продал себя в это место, взяли эту фамилию. Мы все называли Мо Нянцзы «приемной матерью» или «матушкой». Так делали все, и я тоже привык, так к чему что-то менять.

— Она ко всем относилась одинаково плохо?

— Нет, — ответил Мо Жань, — просто меня она сразу невзлюбила, а потом, когда я отпустил Сюнь Фэнжо, и вовсе возненавидела.

— В таком случае расскажите, насколько плохо относилась к вам Мо Нянцзы?

На самом деле был хороший ответ на этот вопрос. За столько лет, что Мо Жань прожил в этом доме, ему только раз в году, в канун Нового года, разрешали съесть кусочек мяса с нижней части свиной ноги, пока гости угощались жирным и сочным окороком. Кроме того, за одну рисовую лепешку в день он выполнял самую тяжелую работу по дому, а за каждую провинность был выпорот плетью.

Однако он не имел никакого желания это обсуждать, поэтому просто сказал:

— Я не хочу об этом говорить.

— Хорошо, ничего страшного, можно поговорить о другом. Это из-за того, что эта женщина так плохо с вами обращалась, вы солгали ей, когда она спросила, куда пошел Мо Нянь? — спросила Му Яньли. — В тот момент вы начали планировать обернуть эту ситуацию в свою пользу?

— Нет, — ответил М Жань.

В то время разве он осмелился бы солгать? Вся его жизнь, все, что у него было: одежда, кров, еда, — все было в руках Мо Нянцзы. Поэтому, услышав ее вопрос, маленький Мо Жань, словно собака, привыкшая к постоянным побоям, тут же съежился, а потом прошептал:

— Молодой господин Нянь пошел в школу…

Мо Нянцзы отлично знала своего сына и про себя она, конечно, подумала: «как такое возможно?». Обычно этот мальчишка не любил учиться и большую часть своего времени посвящал сумасбродным развлечениям и проказам. Однако господин сыскарь все еще сидел рядом, поэтому она, прочистив горло, чуть кивнула:

— Ах, этот ребенок такой добросовестный и умный. Сами видите, господин, он снова ушел, чтобы дополнительно позаниматься.

Торговец информацией с улыбкой ответил:

— Эх, прилежность и любовь к учению — для юного отрока это поистине лучшие качества. Тогда я напишу письменный доклад и отправлю его уважаемому главе Пика Сышэн. Когда придет время, дядя и племянник смогут познакомиться друг с другом, впрочем, спешить нам особо некуда.

Взволнованная госпожа Мо встала, чтобы поклониться ему напоследок:

— Большое спасибо, господин. Во времена благоденствия и процветания я не забуду вашу услугу и доброту.

После того как сыскарь отбыл, Мо Нянцзы еще долго сидела в оцепенении, то плача, то смеясь, предаваясь мечтам и вздыхая.

Так прошло довольно много времени, пока краем глаза она не зацепилась за Мо Жаня, который так и стоял в углу комнаты и испуганно смотрел на нее.

Может, дело было в том, что жизненный опыт Дуань Ихань был слишком похож на ее собственный, а может, по причине того, что этот маленький наглец настолько распоясался, что когда-то отпустил ее главный источник дохода, но при виде Мо Жаня она сразу вспомнила, что ей очень не нравится этот ребенок, и чем дольше она на него смотрела, тем больше он ее раздражал и бесил…

Пристально уставившись на него, она зло спросила:

— Что смотришь?

Маленький Мо Жань поспешно спрятал глаза за длинными ресницами:

— Простите.

— На губах «простите», а про себя, должно быть, смеешься над тем, что я то плачу, то смеюсь без повода.

— …

Увидев, что он молчит и только еще ниже опустил голову, Мо Нянцзы, смерив его презрительным взглядом, с ненавистью и отвращением сказала:

— Ладно, забудь. Плевать на тебя, что ты вообще можешь знать? Ты ненасытный, двуличный[261.1], неблагодарный сукин сын.

Мо Жань давно уже привык к тому, что Мо Нянцзы называла его сукиным сыном, поэтому, склонив голову, по-прежнему молчал.

— Хватит тут стоять. Сегодня у меня хорошее настроение, так что я не буду бить тебя, — сказала Мо Нянцзы. — Разыщи молодого господина Мо Няня… и даже не думай мне врать, я прекрасно знаю, что он не в школе... приведи его сюда. Я хочу обсудить с ним одно важное дело. Живо, одна нога тут, другая там.

Услышав, что он должен найти ее сына, Мо Жань инстинктивно содрогнулся, но в итоге лишь послушно кивнул головой и тихо сказал:

— Да, приемная мать.

— Впредь не зови меня приемной матерью, — поморщилась Мо Нянцзы. — Этот Терем Цзуйюй я очень скоро… ладно, не о чем мне с тобой говорить, иди уже.

Выполняя распоряжение госпожи Мо, в подступающих сумерках Мо Жань начал обследовать окрестности Терема Цзуйюй, пытаясь разыскать молодого господина. Он даже сам не мог сказать, желает ли он найти его побыстрее или хочет искать как можно дольше. В одном он был совершенно уверен: когда он найдет его, раздосадованный тем, что он испортил ему веселье молодой господин Нянь, наверняка, отругает его или побьет. Однако, если он не найдет его, то по возвращении Мо Нянцзы будет бранить его на все лады за никчемность и нерасторопность.

Под последними лучами заходящего солнца маленькая понурая фигурка медленно брела по дороге.

В то время Мо Жань даже представить не мог, что вскоре судьба поменяет его и молодого господина Няня местами.

Мо Жань обошел всю округу, честно пытаясь разыскать сына хозяйки. Он зашел во все места, которые обычно посещал молодой господин… речная отмель, игорный дом, публичный дом, двор для петушиных боев… везде его высмеивали и гнали прочь.

Наконец, расспросив разных людей, он узнал, что после полудня молодой господин Нянь в компании шайки подхалимов и прочего сброда[261.2] отправился на мельницу за город. Говорили еще, что они несли большой холщовый мешок.

Мо Жань без колебаний тут же направился в указанном направлении.

Та мельница оказалась давно заброшена, вокруг нее было кладбище, и в обычный день тут редко можно было встретить людей. Весь путь Мо Жань пробежал бодрой рысцой. Еще не дойдя до самой мельницы, он услышал какой-то подозрительный шум внутри, прежде чем наружу вывалилась шумная группа растрепанных подростков во главе с молодым господином Мо Нянем, пояс на штанах которого был развязан.

Мо Жань поспешно затараторил:

— Молодой господин, приемная мать зовет тебя, чтобы поговорить…

Он не закончил фразу и осекся, заметив ужас, написанный на лицах всех этих юнцов. Казалось, над их головами нависла большая беда, некоторые из них даже плакали от страха, кто-то, съежившись, дрожал всем телом.

Мо Жань на миг остолбенел. Годы издевательств развили в нем интуицию и бдительность, поэтому заметив, что красные глаза молодого господина Няня пристально смотрят на него, он содрогнулся от нехорошего предчувствия и, развернувшись, бросился бежать.