— А что тогда?

— Первое, что ты попросил меня научить тебя писать, было слово «мама».

Снаружи гремел гром, сверкали молнии и заунывно завывал ветер. Казалось, бесчисленные призрачные когти скребутся в окна, пытаясь порвать оконную бумагу и сломать деревянные рамы. Вспышка молнии залила все вокруг сине-зеленым светом.

Наступающий на бессмертных Император пробормотал:

— Ты… в самом деле учил меня?.. Почему я совсем этого не помню… совсем ничего не помню.

Ветер гнул стонущие деревья и их тени раскачивались из стороны в сторону, порождая ощущение, что всю гору заполонили тысячи неупокоенных душ и злых духов.

Лицо Чу Ваньнина смертельно побледнело. Уставившись на Мо Жаня по-соколиному острым взглядом, он спросил:

— Ты совсем этого не помнишь?

Его сердце стучало, словно боевой барабан. После нескольких томительных секунд молчания совершенно растерявшийся Мо Жань ответил ему вопросом на вопрос:

— Помню что?

Барабанный бой прекратился. Маленький клюв страха, наконец, пробил скорлупу, небеса раскололись и всепоглощающий ужас осознания стремительным потоком устремился наружу, девятым валом обрушившись на единственного трезвомыслящего человека в этой комнате!

Кожа на голове Чу Ваньнина онемела… Он и правда не помнит? Как он может этого не помнить?!

Когда-то Мо Жань сказал ему, что желает собственноручно писать письма матери, и даже написал больше трехсот. Он говорил, что хочет собрать тысячу посланий, а затем в день поминания умерших[248.1] сжечь их, чтобы передать ей в загробный мир…

Больше трех сотен писем! Как можно так легко забыть о подобном?!

Губы Чу Ваньнина чуть дрогнули. В этот момент его посетила ужасная догадка. Севшим голосом он тихо спросил:

— Ты… помнишь, что сказал мне, когда в первый раз увидел Тяньвэнь?

— А я что-то говорил? — ответил Мо Жань. — Это было так давно, как я могу это ясно помнить?

— Ты сказал, что мечтаешь о таком же непревзойденном божественном оружии, — сказал Чу Ваньнин. — Ты тоже хотел владеть Тяньвэнь…

С ясно читаемой насмешкой в глазах, пьяный мужчина перед ним спросил:

— И для чего же я хотел Тяньвэнь? Для допроса людей или для их убийства?

— Для дождевых червей, — прошептал Чу Ваньнин.

В тот год на лестнице у Павильона Алого Лотоса еще совсем незрелый и нежный юноша с улыбкой поднял зонтик из промасленной бумаги и сказал ему:

— Оно ведь может спасать дождевых червей.

Однако сейчас, прищурив свои по-звериному хищные глаза, Тасянь-Цзюнь смотрел на него с явным непониманием:

— Какие еще дождевые черви?

Снаружи раздался раскат грома, фиолетовая молния пронзила ночную тьму. Громыхнуло. Чу Ваньнин сжал губы, в его карих глазах отразилось смятение, зрачки резко сузились. Тело сковал могильный холод, который, казалось, проник до костей.

На самом деле, в тот вечер Мо Жань ничего не сделал с Чу Ваньнином. Может, император и правда очень много выпил, но после он еще долго в задумчивости перебирал письма, словно забыв о его существовании.

Он так и уснул на письменном столе, даже в дреме продолжая бормотать:

— Что за дождевые черви?.. Не помню никаких дождевых червей…

Вдруг шквальный ветер распахнул окно. С грохотом и воем в комнату ворвался горный ветер с дождем, погасив стоящую на столике масляную лампу. В комнате тут же стало темно.

Опустив голову, Чу Ваньнин стоял рядом с Мо Жанем. Чувствуя, как его губы сводит от холода, он смотрел на спящего мужчину. Неясная идея, что возникла в его голове, начала оформляться, становясь все более ясной и отчетливой… По какой причине Мо Жань не может вспомнить некоторые события из своего прошлого? Почему он так избирательно выкинул из памяти самые хорошие и добрые воспоминания?

Он слишком много выпил? Это просто случайное совпадение? Или… все-таки кто-то намеренно стер из его души все прежние добрые помыслы.

Крепко уснувший на столе Тасянь-Цзюнь тихо простонал:

— Холодно…

Кровь Чу Ваньнина застыла в жилах, все тело онемело, но услышав, как Мо Жань сказал, что ему холодно, он, не раздумывая, сразу подошел к окну и, подняв руку, закрыл створки, отгородившись от ветра и дождя снаружи.

Разобравшись с распахнутым окном, Чу Ваньнин, однако, не спешил отходить от него. Все еще в оцепенении, с гулко стучащим сердцем в груди, он прислонился лбом к вырезанному на ставне узору в виде оленя и сжал пальцы так, что костяшки стали похожи на светящийся в темноте белый нефрит.

Он еще долго стоял так, прежде чем медленно достал из-за отворота воротника мятый талисман. Заклятье Парящего Дракона.

У него больше не было духовного ядра, из-за чего Мо Жань посчитал, что он совершенно не способен использовать какие-либо магические заклятия и не потрудился забрать у него бумажные талисманы. На самом деле, Мо Жань, конечно, не так уж и ошибался. Чу Ваньнин прикусил кончик пальца и капнул на бумагу десять капель крови. Стоило крови впитаться в талисман, как из него неохотно вылез очень вялый маленький дракончик. Его тело испускало слабое свечение, и даже голову он поднял с большим трудом:

— А?.. Чу Ваньнин… давно не виделись…

Маленький дракончик с трудом стоял на ногах, а когда его когтистые лапы с бумаги шагнули на стол, то тут же подогнулись, и он с глухим треском рухнул обратно на бумагу. Ничего не понимая, огорченный малыш пожаловался:

— Ты почему так долго не призывал этого достопочтенного? Почему дал ему так мало духовных сил… У-у, на самом деле твоя духовная сила… да ее даже духовной не назовешь… что с тобой?

— Это долгая история, давай отложим разговор об этом, — Чу Ваньнин осторожно подхватил его и положил себе на ладонь. — Пожалуйста, помоги мне в одном деле.

— Ага, как по делу, так сразу Чжунли Чунь, а как отдыхать, так Ся Инчунь[248.2], — маленький дракончик тяжело вздохнул, но из-за тесной духовной связи с Чу Ваньнином у него не было сил даже жаловаться, так что в итоге он вяло пролепетал, — ну, говори, как этот достопочтенный на этот раз может оказать тебе милость?

Чу Ваньнин положил его на висок спящего Мо Жаня.

После этого его пальцы сжались в кулаки, да с такой силой, что ногти впились в ладони. И без того болезненно бледное лицо Чу Ваньнина стало совсем серым:

— Приложи все силы, чтобы узнать, есть ли на его теле магические заклятья, которых там не должно быть.

Если подумать, не мог же тот талантливый и послушный ребенок, который даже дождевого червя не бросил на погибель, в итоге без причины просто взять и превратиться в демона.

А сам он, как его Учитель, почему ни разу не заподозрил неладное?

Он ведь видел, как его ученик у него на глазах убивает Сюэ Чжэнъюна, госпожу Ван, Цзян Си и Е Ванси, под корень вырезает Духовную школу Жуфэн и поднимается на вершину мира по костям погубленных им людей.

Он видел, как Мо Жань убивал, видел руки Мо Жаня по локоть в крови и его лицо залитое кровью, когда, стоя на горе мертвых тел, он, оглядевшись вокруг, злобно рассмеялся.

Почему, кроме скорби, он еще тогда не заметил ничего необычного?

Ведь изначально Мо Жань был не таким человеком.

Однако, когда маленький бумажный дракон, стараясь изо всех сил, попытался нарисовать для него руну заклинания, даже несмотря на то, что внутренне он был к этому готов, Чу Ваньнин был потрясен.

Тайный Заговор на Преданную Любовь.

На Мо Жане в самом деле был Тайный Заговор на Преданную Любовь[248.3]?!

После того как маленький дракончик дорисовал последнюю черту, он тут же утратил все силы и, превратившись в струйку голубого дыма, опять исчез в Талисмане Парящего Дракона. Чу Ваньнин тут же схватил и расправил листок с заклятьем. В этот момент, казалось, внутри его головы сошла каменная лавина, полностью сокрушив остатки его самообладания.

С большим трудом Чу Ваньнин заставил себя успокоиться. Еще раз изучив нарисованную руну, он понял, что этот Тайный Заговор на Преданную Любовь начертан неправильно… К своему величайшему удивлению он обнаружил, что правый и левый символ кто-то поменял местами.