Глава 114. Соглашайтесь[114.1], Учитель

Тук. Тук. Тук.

Сердце под его рукой билось сильно и размеренно.

Чу Ваньнин моргнул, в его глазах отразились удивление и радость, быстро сменившиеся неловкостью и смущением. Но старейшина Юйхэн по праву носил это звание[114.2]. За долгие годы он привык соответствовать образу безупречного и отстраненного небожителя, поэтому очень быстро смог взять под контроль выражение лица, на котором отразилось слишком много эмоций. Казалось, что это совсем другой человек только что изливал свой гнев и разочарование на Мо Жаня.

— Если ты не умер, то зачем спустился?

Стоило Чу Ваньнину озвучить вопрос, и он тут же пожалел о своих словах.

Взглянув украдкой на Мо Жаня, он подумал, что тот пришел, чтобы спасти его. Но если Мо Жань сейчас скажет это вслух, Чу Ваньнин чувствовал, что сердце его остановится, а самообладание разобьется вдребезги[114.3].

От волнения он даже забыл, что уже мертв и у него просто нет сердца.

Мо Жань же только пристально смотрел на него и молчал.

Он приблизительно представлял реакцию Учителя, если вот так прямо скажет: «Я пришел ради тебя». Это точно застанет Чу Ваньнина врасплох и поставит его в неудобное положение.

Поэтому после некоторого колебания он потеребил губу и, опустив ресницы, мягко спросил:

— Учитель не догадывается, зачем я спустился?

— …ты спустился, чтобы искать неприятности[114.4] на свою голову.

— Учитель, когда вы успели сменить имя на Неприятности[114.5]? – рассмеялся Мо Жань. — И ведь ничего мне не сказали.

Чу Ваньнин, пораженный этой неизвестной доселе нежностью, быстро отдернул руку и от смущения снова впал в ярость:

— Что за чушь, совсем стыд потерял!

Но Мо Жань уже раскрыл его секрет.

Он уже понял, что гнев Чу Ваньнина был всего лишь маской. Этот человек был слишком неловок и упрям и предпочитал скрыть свое лицо за театральной маской, демонстрируя всем звериный оскал[114.6], лишь бы спрятать свои настоящие эмоции: ласку и нежность, радость и восторг, тоску и смущение, горе и печаль.

Какое глупое упрямство.

Да, Чу Ваньнин вел себя глупо, без устали нося эту маску всю свою жизнь.

Но и Мо Жань сам-то был не умнее. Ему потребовалось прожить две жизни, чтобы что-то понять о нем.

Эта шутливая перепалка разрядила атмосферу, и напряжение между ними почти исчезло. Мо Жаню удалось найти все четыре души Чу Ваньнина, а значит, появилась надежда на его скорое возрождение, от чего он пришел в отличное расположение духа.

Мо Жань снова крепко схватил Чу Ваньнина за руку и начал рассказывать о том, как он спустился в ад, про Великого Мастера Хуайцзуя и прочие свои похождения. Стоило ему начать говорить, и он уже не мог остановиться. С красными глазами, задыхаясь, он все продолжал болтать, не умолкая ни на миг. В этом потоке слов были три, которые встречались чаще всего: «мне так жаль[114.7]».

Чу Ваньнин просто не понимал, что он мог бы сказать в ответ.

Когда он хорошо относился к людям, то совсем не думал получить за свое хорошее отношение что-то взамен. Также он не хотел, чтобы люди, которым он помог, чувствовали себя неловко или считали, что должны ему.

На самом же деле Чу Ваньнин просто боялся своей пылкости и импульсивности, которые были другим полюсом демонстрируемой им холодности и выдержки.

Поэтому, будучи от природы справедливым и открытым, он не предавал огласке свои добрые поступки, предпочитая скрывать их от других людей.

Чу Ваньнин носил маску всю жизнь.

Но однажды человек, который ему нравился, протянул руку, сорвал с него эту разрисованную в темных тонах злую маску и вытащил его из крабового панциря.

И в этот момент он просто остолбенел, не зная, как поступить в подобной ситуации.

Пока Чу Ваньнин растерянно молчал, Мо Жань уже встал перед ним на колени. Он так и не выпустил из рук его ладонь, словно боясь, что Учитель может снова исчезнуть. В этот момент в голову Чу Ваньнина невольно закралась абсурдная и весьма постыдная мысль...

Этот его ученик всегда был безрассудным и часто шел против заведенного порядка, и тут он вдруг так крепко хватает его за руку, нарушая все нормы приличия. Тут невольно задашься вопросом, а не задумал ли он сотворить что-то непотребное?

— … – Чу Ваньнин сам испугался своих мыслей и, бессознательно маскируя свое смущение, помрачнел еще сильнее. Не зная иного способа «сохранить лицо», он мог только прикрыться привычной надменной отчужденностью.

Вот только Мо Жань и не собирался делать ничего «такого», а просто вцепился в него, как в потерянное и обретенное вновь сокровище.

Верно, ведь в прошлой жизни он сам выбросил этого человека, как стоптанные сапоги.

— Учитель.

Вся ненависть осталась позади, он стоял перед ним на коленях, исполненный искренности и почтения, даже какой-то слишком раскаленный и опаляющий.

— В прошлом я ошибался. В будущем, если вы скажете мне пойти на восток, я сразу отправлюсь на восток, скажете идти на запад – я немедленно пойду на запад. Я сделаю все, лишь бы вы были довольны, – может быть от того, что эти слова были сказаны с любовью и шли от сердца, хотя Мо Жань все еще улыбался, в его глазах стояли слезы. — Вы же вернетесь со мной, ладно?

Чу Ваньнин по-прежнему молчал. Его лицо было спокойным, как водная гладь, но сердце, объятое пламенем войны, подавало тревожные сигналы[114.8].

— Учитель.

Полный очарования юности голос звучал так мягко и кротко.

Если Мо Жань ненавидел человека, то ненавидел искренне и всей душой.

Но если ему кто-то нравился, то он отдавал этому человеку всего себя без остатка.

Так вышло, что он всегда был склонен впадать в крайности, идя на поводу у собственных страхов и навязчивых идей.

— Пообещайте, что вернетесь со мной, ладно?

Чу Ваньнин даже не шелохнулся, лишь равнодушно смотрел на него, как будто с головой погрузившись в свои мысли.

Мо Жань испугался, что Учитель совсем не обрадован его предложением. Поэтому, несмотря на то, что на душе у него было тяжело, сохраняя на лице лучезарную улыбку, он предпринял еще одну попытку, стараясь при этом не слишком наседать, чтобы не расстраивать его еще больше. Он взял его за руку и начал трясти, словно бы поддразнивая его:

— Учитель должен согласиться. Просто кивните разочек.

— …

Мо Жань, испугавшись, что он так и не кивнет, чуть подумав, сказал:

— Может, я досчитаю до трех?

— …

— Если Учитель ничего не скажет, будем считать, что вы пообещали мне, — очень мягко и кротко сказал Мо Жань и после небольшой паузы начал медленно считать:

— Один, два, три.

Но Чу Ваньнин сейчас напоминал человека, которого вдруг опустили в теплую воду, после того как он долгое время провел на морозе. Сейчас он чувствовал не тепло, а только сильную боль.

Раньше, когда он был одинок, холод был привычен и не доставлял неудобств, однако, стоило появиться человеку, который окутал его своим теплом, он испытал сильнейшую боль, когда каждый кусочек его оттаявшей плоти, каждый сантиметр его замороженной кожи потрескался и начал кровоточить.

Чу Ваньнин испытывал невыносимые сердечные страдания.

Кончики его пальцев в потной ладони Мо Жаня чуть дрожали.

Из-за его молчания Мо Жань занервничал все больше. Он очень боялся, что Чу Ваньнин совсем пал духом и не хочет возвращаться с ним в мир живых.

Мо Жань не осмеливался даже шевелиться, боясь, что Учитель бросит его и уйдет. Все еще сохраняя на лице невозмутимое выражение, он с деланным весельем сказал:

— Я считал слишком быстро. Вы не были готовы, поэтому я начну считать снова. Один, два, три.

— …

Мо Жань судорожно глотнул и содрогнулся всем телом. Его улыбка стала умоляющей:

— Учитель, вы меня слышите?

В глазах феникса, наконец, появился намек на эмоции, но Чу Ваньнин все еще выглядел очень отстраненным. Застывшим взглядом он смотрел на Мо Жаня и молчал.

— Я еще раз медленно посчитаю. Боюсь, вы можете не расслышать. Один, два, три.

— …

— Давайте, в последний раз?.. Один, два, три.

— …

— Теперь точно в последний раз. Один... Два… Три…

Чу Ваньнин смотрел на стоящего на коленях Мо Жаня, как на пустое место. А он считал снова и снова… Как самый последний дурак, он повторял: один, два, три... один, два, три… Как будто словами можно вернуть плодородие выжженной почве, повернуть время вспять, заставить зацвести сухое дерево и оживить умершего любимого человека.

Но этот ученик перед ним, такой глупый и упрямый, продолжал считать с таким упорством, словно подсчитывал и собственные грехи, и все то хорошее, что сделал для него Учитель.

В конце концов, у него задрожал голос, а натянутая улыбка превратилась в паническую гримасу:

— Учитель.

Мо Жань запрокинул голову. Глаза у него были красными, но он уже причинил столько страданий Чу Ваньнину, и не хотел еще и разрыдаться перед этим благородным и сдержанным человеком, тем самым еще больше расстроив его.

Поэтому он сдержался и снова улыбнулся через силу, стараясь говорить спокойно и непринужденно:

— Я посчитаю еще раз. Просто позаботьтесь обо мне, ладно?

Услышав эти слова, Чу Ваньнин почувствовал себя так, словно ему всадили нож в сердце.

Содрогнувшись всем телом, он попытался медленно выдернуть пальцы из руки Мо Жаня, но тот только сжал их сильнее, продолжая говорить. Этот юноша не сводил с него немигающего горящего решимостью взгляда, своим упорством и хваткой напоминая пса.

— Один. Два…

Вдруг снаружи послышался топот множества ног, крики и ругательства. Чу Ваньнин поднял голову и увидел море огней во дворе. Многочисленная призрачная стража окружила здание, намереваясь пойти на штурм.

В конечном итоге Жун Цзю нашел удобный случай расквитаться и донес на них.

— Они там, наверху! Все наверх!

— Схватить этого мелкого бандита!

— Этот нарушитель законов небес, он здесь!

Вокруг царил хаос, держащие в руках факелы призраки все прибывали, готовые в любой момент, подобно приливной волне, захлестнуть и раздавить две мятежные души, навеки лишив их шанса переродиться вновь.