Глава 211. Учитель поднимается на гору Цзяо

Оставив лошадей, они начали восхождение, и первые сутки прошли практически без происшествий, но вечером второго дня, когда, остановившись для привала, люди отдыхали и медитировали, произошел несчастный случай.

Посреди ночи один из заклинателей отошел в лес помочиться. В процессе он почувствовал, как зудит его бедро и, опустив голову, обнаружил гигантского ядовитого комара, который, пристроившись у него между ног, с воодушевлением пил кровь. Одним шлепком прибив тварь, парень по привычке пробормотал:

— Блядь какая, смеешь кусать уважаемого меня!

Как только замолкло эхо его слов, из-за деревьев послышался странный шум. Испуганный заклинатель сразу же вспомнил предостережение Наньгун Сы перед восхождением на гору и, даже не натянув штаны, в ужасе бросился бежать, не разбирая дороги, громко выкрикивая:

— Спасите! Учитель! На помощь!

Этот заклинатель из Палаты Цзяндун был одним из личных учеников Хуан Сяоюэ, сопровождавших его в походе. Его громкий истеричный вопль, подобно каменной глыбе, упавшей в спокойные воды бездонного омута, вмиг поднял людскую волну и взбудоражил всю округу. Спокойно отдыхающие в тишине люди повскакивали со своих мест и теперь в изумлении наблюдали, как ученик Палаты Цзяндун со спущенными штанами в ужасе бежит из леса прямо к ним.

Сверкая голой задницей и размахивая хуем, он рыдал и орал, пытаясь убежать от несчетного множества мелких черных змей, часть из которых уже обвила его ноги.

Хуан Сяоюэ испуганно воскликнул:

— Мой ученик?

— Не ходите туда! — предостерег его Наньгун Сы.

Как бы быстро он ни бежал, на воющего в голос незадачливого ученика с каждой секундой забиралось все больше змей. В конце концов, он споткнулся и растянулся на земле, истошно вопя:

— Учитель! Учитель, спасите меня!

Хуан Сяоюэ хотел было броситься ему на помощь, но тут вмешался Наньгун Сы:

— Эти змеи — волоски с усов и бороды водяного дракона. Убьете одну — она тут же превратится в двух, чем больше уничтожите, тем больше породите и тем сильнее будет их жажда мести. Если уважаемый даос не боится бросить вызов духу дракона, то, конечно, вы можете вмешаться и вступить в бой.

Услышав это, Хуан Сяоюэ струсил и отступил, продекламировав для очистки совести:

— Общее благо важнее личных интересов[211.1].

После этого он совершенно бесстрастно наблюдал, как на глазах у множества людей похожая на прилив волна из змей накрыла его ученика. Страдая от невыносимой боли, он корчился под накрывшим его копошащимся покрывалом из змей, превратившись в низкий черный холмик. Буквально на глазах этот холмик сдулся, и когда черный прилив схлынул, на месте человека, кроме лужи крови, не осталось ничего... ни единой косточки…

После этого происшествия люди предпочитали помалкивать, чтобы не сболтнуть лишнего.

Длинный язык до добра не доведет. Теперь эта истина стала очевидна для всех.

Во избежание проблем Сюэ Чжэнъюн наложил заклинание безмолвия не только на себя, но и на Сюэ Мэна. Просто так уж вышло, что в повседневной жизни отец и сын были склонны выражаться очень свободно, откровенно и цветисто, а теперь сказанное шепотом крепкое словцо, вроде «сукин сын», в один миг могло превратить этих достойных мужей в обед для тысячи змей.

Так, соблюдая предельную осторожность в словах и поступках, на третьи сутки, глубокой ночью, люди пересекли горную гряду Паньлун и подошли к Кургану Героев Духовной школы Жуфэн под горой Цзяо.

Магический барьер горы Цзяо отличался от барьера на горе Хуан. Так как водный дракон презирал обман, этот барьер был полностью прозрачным и снаружи можно было в подробностях рассмотреть, что творится у подножия горы.

Осмотревшись, Цзян Си спросил:

— Так это и есть место захоронения героев многих поколений Духовной школы Жуфэн?

Лунный свет ясно освещал неподвижное лицо Наньгун Сы. Помолчав немного, он ответил:

— Верно.

Гора Цзяо была образована из плоти и крови водяного дракона. После того, как основатель школы Жуфэн подчинил этого злого духовного зверя, он заключил с ним кровный контракт, согласно которому после его смерти тот должен был принять вид горы и оберегать души погибших героев, сокровища, родовой храм и зал предков[211.2] Духовной школы Жуфэн.

Сколько он себя помнил, Наньгун Сы каждый год в день зимнего солнцестояния поднимался на эту гору вместе с отцом, чтобы почтить умерших предков. В прошлом, когда он приходил сюда, то видел уходящие ввысь величественные белые каменные ступени и стоявших в карауле с двух сторон от горной тропы тайных стражей ордена Жуфэн. Он все еще помнил развевающиеся на ветру темные одежды и журавлей на штандартах в их руках…

— Добро пожаловать, молодой господин.

Он снова как наяву услышал приветственные крики и увидел, как люди из его ордена преклоняли перед ним колени, а на самом верху в храме предков Тяньгун[211.3] его отец уже готовился совершить ритуал жертвоприношения и поклонения духам предков.

— Молодой господин Наньгун, оставьте сантименты на потом[211.4], грядет большая битва и сейчас не время мешкать. Вы должны как можно скорее открыть магический барьер, чтобы мы смогли сразиться со злом и восстановить высшую справедливость.

Наньгун Сы резко повернулся, чтобы взглянуть на говорившего, которым оказался Хуан Сяоюэ.

В эпоху расцвета Духовной школы Жуфэн подобные люди и рта открыть не посмели бы, даже если бы Наньгун Сы взбрело в голову наградить их десятком пощечин. Сегодня же прямо перед могилами его предков они смотрели на него свысока, бахвалились и демонстративно бряцали оружием.

Наньгун Сы был вынужден это сносить, потому что это был его долг!

До боли сцепив зубы, он держал себя в руках и терпел.

— Все, отступите немного назад, — с этими словами он вышел вперед и встал перед горными вратами.

Слева и справа стояли сделанные из духовных камней скульптуры отгоняющих злых духов божественных стражей, которые были настолько огромны, что только большой палец ноги каждого из них был размером с шестилетнего ребенка. У этих божественных изваяний было по три лица, отражавших спектр эмоций от благосклонности до гнева, а в руках, украшенных от предплечья до запястья многочисленными браслетами — по ритуальному сосуду. Странное дело, подобного рода статуи божественных стражей обычно имели выпученные глаза леопарда, веки же этих статуй были смежены, а брови нахмурены, отчего казалось, что они задумали что-то недоброе.

Не моргнув глазом, Наньгун Сы уколол стрелой кончик пальца и, начертав кровью на духовном камне магический символ, произнес вслух:

— Кровный потомок основателя Духовной школы Жуфэн в седьмом поколении Наньгун Сы имеет честь кланяться.

Со страшным грохотом задрожала земля.

Какой-то невежественный человек закричал:

— Глаза открылись! У той статуи!

Стоя в толпе людей, Мо Жань, так же как и все, запрокинул голову.

Если бы обстановка не была такой напряженной, он бы точно возразил тому человеку: «Не у одной, а у двух».

Оба стража, слева и справа, открыли глаза цвета янтаря с узким змеиным зрачком.

Изваяние с левой стороны неторопливо открыло рот и из каменной дыры полился звук, похожий на звон гигантского колокола:

— Наньгун Сы, хорошо ли ты помнишь семь табу Жуфэн?

— Жадность, ненависть, ложь, убийство, блуд, воровство, грабеж — семь недопустимых вещей для благородного человека! — ответил Наньгун Сы.

Позади него Хуан Сяоюэ холодно усмехнулся:

— Лучше говорить, чем петь[211.5].

На самом деле, не только Хуан Сяоюэ, но и многие другие свидетели этой сцены, проговаривая про себя эти семь табу, не могли не подумать о том, что сейчас эти слова были самой большой насмешкой над сгинувшим орденом Жуфэн.

Статуя справа тоже открыла рот и до них донесся голос, который, казалось, пришел из глубины веков:

— Наньгун Сы, высоко подвешено чистое зеркало[211.6], внизу бездонные адские глубины, ты идешь по жизни с чистой совестью?

От переводчика: статуя требует ответа у Наньгун Сы «перед всевидящими Небесами и бездонными глубинами Ада».

— С чистой совестью.

Эти два вопроса Наньгун Сы помнил с детства. Чтобы войти на земли Кургана Героев, любой человек из рода Наньгун должен был услышать эти два вопроса и дать эти два ответа.

Когда основатель ордена Жуфэн учредил эту традицию, скорее всего, он надеялся, что, поднявшись на гору для поклонения духам предков, услышав эти вопросы, его потомки вспомнят оставленные им заветы, задумаются о своих поступках и образумятся.

В этот момент Наньгун Сы не мог не подумать об отце, который каждый год в день зимнего солнцестояния, поднимаясь на гору для проведения церемонии поклонения духам предков, отвечал на эти два вопроса. Был ли он хотя бы немного взволнован, испытывал ли хотя бы намек на угрызения совести?

Или же воспринимал эту традицию двух вопросов только как ключ к дверям семейного склепа, считая, что это всего лишь заклинание, открывающее магический барьер на гору Цзяо, и ничего более?

Магический барьер открылся.

Каменные изваяния с двух сторон вдруг затряслись и одновременно опустились на одно колено.

— Покорно просим, хозяин, поднимитесь на гору.

На какое-то время Наньгун Сы застыл на месте, но так как он стоял спиной к толпе, никто не видел выражения его лица, даже Е Ванси.

Наобайцзинь громко завыл, пытаясь выбраться из колчана, зацепившись за его край своими белоснежными лапами с золотыми когтями:

— Вууу, ууу…

— Входите!

Придя в себя, Наньгун Сы произнес это лаконичное приглашение и взял на себя инициативу, первым ступив на территорию горы Цзяо.

— Здесь нам все еще нужно быть осторожными в словах и делах? — спросил Сюэ Чжэнъюн, сняв с себя заклятье безмолвия.

— Нет необходимости, — ответил Наньгун Сы, — этот запрет действует только в окрестностях горной цепи Паньлун, ведь, на самом деле, главное его назначение — оградить гору от людей, держащих камень за пазухой или обиду на орден Жуфэн. После того, как водный дракон признал, что мы не враги, он не будет обращать внимания на нашу речь.