Глава 105. Телесная душа Учителя

Похожий на цветок фонарь ярко сиял в ночи, освещая две мужские фигуры.

Сейчас они уже покинули Зал Мэнпо, и Чу Ваньнин направился к дому, в котором жил Мо Жань. Из-за своей слепоты он не мог ясно видеть дорогу, поэтому Мо Жань взял его за руку и повел за собой.

Утратив две части души из трех, Чу Ваньнин покорно следовал за своим проводником, слабо сознавая, какой сейчас день, где он находится, и что за человек переплел его пальцы со своими. Когда они вошли в комнату, Мо Жань вытер слезы и закрыл дверь за ними.

Чу Ваньнин поставил миску с пельмешками на стол и на ощупь подошел к изголовью кровати.

— Мо Жань еще спит? — шепотом спросил он.

— …

Не получив никакого ответа, Учитель, видимо, пришел к выводу, что Мо Жань на самом деле крепко уснул, и тихо вздохнул. Похоже, он был разочарован.

В этот момент Мо Жаню стало невыносимо больно за него. Испугавшись, что Чу Ваньнин решит уйти, он присел на край кровати и сказал:

— Учитель, я проснулся.

Услышав, что его зовут, Чу Ваньнин чуть сдвинул брови, однако не смог произнести ничего кроме смущенного «гм» и так и остался стоять, не решаясь заговорить.

Мо Жань уже понял, насколько застенчив Учитель. Если он решит, что «Ши Мэй» все еще стоит рядом, то вряд ли решится сказать все, что хотел, и предпочтет просто уйти. Поэтому Мо Жань взял со стола заколку для волос и кинул, имитируя звук захлопнувшейся двери. После этого спросил:

— Учитель, зачем вы пришли? Кто привел вас сюда?

Конечно, в отличие от живого Чу Ваньнина, его неполную душу оказалось довольно просто обмануть. Он ошеломленно замер, а затем неуверенно сказал:

— Меня привел Ши Минцзин. Он ушел?

— Ушел.

— Что ж… — помолчав немного, Чу Ваньнин все же сказал:

— Раны на твоей спине…

— Я не сержусь на вас за эти раны, Учитель, — тихо ответил Мо Жань, — я без спроса сорвал цветы с этого редкого дерева. Учитель должен был меня наказать.

Не ожидавший такого ответа Чу Ваньнин совсем растерялся и замер. Неуверенно затрепетали длинные ресницы, когда, вздохнув, он все же спросил:

— Все еще больно?

— Нет, больше не болит.

Чу Ваньнин поднял руку и ледяными пальцами на ощупь коснулся лица Мо Жаня.

— Прости меня. Не держи обиду на Учителя.

Раньше Чу Ваньнин, даже если хотел, не мог произнести такие нежные слова. После смерти его душа долго скиталась по миру, спустившись до самых глубин Ада. И теперь, когда она вернулась, оказалось, что в той жизни, что осталась позади, у него не было особых сожалений или причин для раскаяния, кроме обиды, нанесенной собственному ученику. Поэтому, получив второй шанс повторить этот эпизод, больше не скованный гордыней и необходимостью сохранять лицо любой ценой, Чу Ваньнин смог произнести то, что на самом деле хотел сказать.

Мо Жань ощутил, как тает лед в его душе и теплые волны омывают сердце. С прошлой жизни в нем жила эта ненависть. Старая рана годами не затягивалась, кровоточила и нагнаивалась, со временем превратившись в непробиваемый панцирь. Но сегодня хватило всего лишь пары слов извинения, чтобы расколоть его и измельчить в мелкую пыль.

Он смотрел на Учителя сквозь свет духовного фонаря, в котором стали почти незаметны мертвенная бледность и кровавые пятна на его лице. Сейчас Чу Ваньнин казался совсем живым и, словно впервые, Мо Жань увидел всю скрытую в нем нежность и уязвимость.

Не в силах сдержать захлестнувшие его чувства, Мо Жань накрыл ладонью ледяную руку Учителя на своем лице.

— Я не ненавижу вас, — сказал он, — Учитель, вы всегда хорошо относились ко мне. Я не злюсь на вас.

Сначала Чу Ваньнин выглядел растерянным, но потом улыбнулся.

Пусть он был мертв, пусть перед ним всего лишь часть души, пусть лицо его лишено красок жизни, но полускрытые длинными ресницами глаза сверкали как настоящий жемчуг, а стоило ему улыбнуться, и лед растаял, и в душе Мо Жаня вновь зацвела весна. Эта сияющая улыбка была по-настоящему светлой и искренней, ведь посмертное желание Учителя исполнилось. Этот гордый, несгибаемый и невероятно красивый человек был похож на пышно цветущую статную яблоню, чьи устремленные в небо величественные ветви украшены похожими на маленькие звезды изящными и нежными цветами, красота и благоухание которых до поры спрятаны за скромным одеянием из зеленой листвы.

Против воли, Мо Жань засмотрелся на него…

Это было впервые за две его жизни, когда он увидел Чу Ваньнина таким расслабленным и открытым. В голове появилась довольно глупая метафора «улыбка подобная цветку», которая даже близко не отражала то, что сейчас видели его глаза, поэтому он сделал еще одну попытку подобрать достойное описание. Однако «одна улыбка прекраснее, чем сто жизней» прозвучало бы слишком напыщенно и фальшиво.

В конце концов, как бы Мо Жань ни напрягал свои извилины, он так и не смог подобрать правильное определение.

Оставалось только, вздыхая, думать о том, что это очень красиво.

Такой привлекательный человек был рядом с ним, так почему раньше… почему раньше он этого не замечал?

Вне себя от счастья и смущения Мо Жань вдруг осмелел и тихо сказал:

— Учитель, я хотел вам кое-что рассказать.

— Да?

— Я не знал, что яблоня госпожи Ван была такой ценной. В тот день я сорвал с нее цветы, чтобы подарить вам.

Чу Ваньнин выглядел несколько удивленным. Голос смущенного Мо Жаня звучал все ниже и тише, но он все же нашел в себе силы повторить:

— Я… я… сорвал их для вас.

— Зачем ты сорвал для меня эти цветы?

Щеки Мо Жаня стали совсем пунцовыми:

— Я... я не знаю. Я просто увидел их и подумал, что они такие красивые. Я…

Он не мог больше произнести ни слова, но в глубине души сам был удивлен тому, что испытывал сейчас. Неужели, спустя столько лет, он все еще так ясно помнит, какие чувства испытывал, когда срывал те цветы, чтобы подарить их Чу Ваньнину?

Утратившая две третьих от целого душа Чу Ваньнина неожиданно оказалась нежной и ласковой, как кошка, у которой вырвали все когти. Теперь перед ним был только беззащитный мягкий пушистый живот и белоснежные круглые лапы.

Учитель погладил Мо Жаня по голове и сказал с улыбкой:

— Такой глупый.

— Угу... — Мо Жань почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Запрокинув голову, он сделал глубокий вдох, а потом выдохнул, — И правда, глупый.

— В следующий раз так не делай.

— Больше не буду.

В этот момент Мо Жань вдруг вспомнил свою прошлую жизнь. Тогда, не в силах повернуть назад, он махнул на себя рукой и сеял повсюду лишь зло, уничтожая целые народы. Он заточил Чу Ваньнина, чтобы вымещать на нем свою злость, унижал и пренебрегал им от начала и до самого конца только за то, что когда-то Учитель в сердцах сказал ту фразу, которую Мо Жань, напитав своей ненавистью, пронес через всю жизнь: «от природы дурной характер почти не поддается исправлению».

В его сердце сейчас теснилось так много чувств, но он смог произнести только:

— Учитель, обещаю, что в будущем никогда не разочарую вас. Я стану хорошим человеком и никогда не сделаю ничего дурного.

Он прочитал не так много умных книг и не мог придумать громких и цветастых выражений, в которые мог бы облечь свое обещание, но он чувствовал, что в этот момент горячая кровь захлестнула его сердце. В юности у него была простая и чистая душа, и сейчас, казалось, часть ее, наконец, очнулась от долгого сна.

— Учитель, ваш ученик такой глупый, раз только сегодня смог понять, что вы всегда хорошо относились к нему.

Его глаза полыхали решимостью, когда он поднялся с кровати, встал на колени перед Чу Ваньнином и поклонился ему до земли.

Когда он поднялся, выражение его лица стало серьезным и торжественным:

— Отныне и впредь Мо Жань больше не опозорит вас.

Учитель и ученик в ту ночь говорили о многом, но в основном, конечно, болтал Мо Жань. Если этому парню кто-то по-настоящему нравился, он умел быть милым и очаровательным. Чу Ваньнин в основном молчал и с легкой улыбкой на лице внимательно слушал его, изредка кивая головой. Время пролетело незаметно, и вот уже тусклый рассвет окрасил горизонт, разбавив чернила ночи блеклыми серыми красками зарождающегося дня.

Эта долгая ночь подошла к концу.

Великий мастер Хуайцзуй стоял у каменного моста. Река в этом месте текла так бурно, что вода забрызгала подол его монашеского одеяния, но он не двигался и смиренно ждал, словно и не чувствуя ничего.

Огненный диск утреннего солнца медленно появился из-за горизонта на востоке. Первые лучи, пробившись сквозь листву, отразились от вод бурного потока, что был дорогой в загробный мир. В одно мгновение река преобразилась и стала похожа на расплавленное золото, а гребни волн и пена — на сияющие всеми цветами радуги чешуйки спрятавшегося в пучине дракона.

К этому моменту монах уже пересек границу небытия и находился за гранью смертного мира, поэтому увидеть его мог только тот человек, который найдет и принесет душу Чу Ваньнина. По этой причине, несмотря на то, что Ши Мэй и Сюэ Мэн в оговоренное время пришли к мосту, стоящего на берегу реки монаха они не заметили. Хотя на первый взгляд образцовый наставник казался невозмутимым, однако с каждой минутой пальцы перебирали четки все быстрее и быстрее.

Цзин!

Внезапно прокрученная бессчетное количество раз медная нить порвалась, и бусины солнца и луны посыпались на землю, как первые капли дождя.

Глаза Хуайцзуя широко открылись, плотно сжались губы, а лицо вмиг утратило краски.

Подобное было плохим предзнаменованием. Он погладил оставшиеся на нити бусины, посмотрел на те, что лежали на земле, а затем перевел взгляд на реку. Брызги воды в лучах восходящего солнца блестели, как рассыпанный жемчуг… Лицо ушедшего в свои мысли монаха постепенно становилось все более бледным и лишенным жизни.

— Образцовый наставник! — неожиданно кто-то позвал его. — Образцовый наставник! — этот юный голос был полон ликования и живого тепла.