В этот момент, когда на этом мече они зависли между небом и землей, он сам вдруг оказался в плену неясной иллюзии.

Словно им обоим удалось, наконец, избавиться от прошлой любви, ненависти, вражды, освободиться от оков этого мира и оказаться в новом — таком же светлом и чистом, как свет луны, пробивающийся сквозь легкие облака.

Мо Жань почувствовал, как нежный саженец в его груди превратился в огромное дерево и теперь, когда его толстые корни глубоко проникли в мертвую землю, воздух наполнился густым запахом плотского желания.

Заметив, что Мо Жань слишком долго молчит, Чу Ваньнин повернул к нему голову и спросил:

— Что случилось?

Мо Жань молчал. У него кружилась голова от невыносимой жажды обнять и поцеловать его, прямо сейчас завладев им целиком и полностью.

Он непроизвольно наклонился вперед и внезапно осознал, что, несмотря на благотворное влияние защитного барьера, Чу Ваньнин переменился в лице, а его плотно сжатые губы побледнели до синевы. Неосознанно скрестив руки на груди, он вцепился побелевшими пальцами в тонкую ткань одежды.

Даже напуганный Чу Ваньнин продолжал держаться и надеяться только на себя.

На мгновение Мо Жань словно окаменел.

Опасный огонь в его глазах погас, превратившись в тлеющие угольки, похожие на фонари рыбацких джонок в ночном море.

Осталась только нежность.

Изначально Мо Жань хотел просто схватить Чу Ваньнина за талию и, прижав к себе, впиться поцелуем в его сладкие губы, но вместо этого он только горько улыбнулся.

Он хотел бы схватить эти холодные руки и согреть их своим теплом, но после небольшой заминки лишь аккуратно накрыл своей ладонью руку Чу Ваньнина с тыльной стороны.

— Ты… — на бледном лице Чу Ваньнина тут же появился яркий румянец, но он быстро опомнился и, не теряя бдительности, хрипло спросил, — что ты делаешь?

Он хотел убрать руку, но Мо Жань не спешил ее отпускать. Чу Ваньнин почувствовал, как его ледяные пальцы утонули в уютном тепле этой горячей и широкой ладони.

— Не нужно всегда полагаться только на себя, — сказал Мо Жань. — Я рядом, и вы можете опереться на меня.

Даже если бы Чу Ваньнину удалось остаться спокойным и невозмутимым, он бы не смог проигнорировать теплоту и заботу, которые были вложены в эти слова.

А ведь были еще и эти смущающие сердце черные как смоль глаза, торжественно и серьезно смотревшие на него с нежностью и любовью. От охватившей его паники сердцебиение Чу Ваньнина стало похоже на капли обрушившегося на землю проливного дождя, что с каждой секундой становился все яростнее и сильнее.

Не осмеливаясь взглянуть в глаза Мо Жаню, он отвернулся и опустил голову.

Как же жарко.

Как может быть так жарко на высоте в тридцать пять метров над землей?

Чу Ваньнин всегда сохранял спокойствие и высоко держал голову, но сейчас, лишенный брони, с обрезанными когтями, он словно ступил на неизвестные земли. Столкнувшись лицом к лицу с открытостью Мо Жаня, он оказался застигнут врасплох и все его обычные способы защиты перестали работать.

Распахнув неприступную раковину моллюска, Мо Жань обнаружил дрожащую нежную плоть. Белый жемчуг и обнажившаяся мякоть оказались прямо перед его носом.

Лишившись своей раковины, этот надменный и сдержанный мужчина вдруг испытал панический страх и беспомощность.

Что же делать...

Что ему нужно сказать?

Он...

Чу Ваньнин вдруг четко осознал, что его ладонь все еще крепко сжимает рука Мо Жаня.

Он не знал, что делать, был слишком взволнован и растерян, чтобы мыслить ясно. Его глаза покраснели, и он инстинктивно попытался выдернуть захваченные в горячий плен кончики пальцев.

Но ничего не получилось, ведь Мо Жань даже не думал отпускать его.

Ладонь Чу Ваньнина стала влажной от пота.

— Не убирай.

— …

В хватке Мо Жаня было столько силы, настойчивости и отчаянного упорства, что в какой-то момент Чу Ваньнин вдруг всем сердцем ощутил скрытую в этих его словах горечь.

Не сводя с него лихорадочно горящих глаз, через какое-то время Мо Жань произнес своим сводящим с ума низким и хриплым голосом:

— Чу Ваньнин...

— ...Как ты меня назвал?

— ...Да, я был непочтителен.

Сердце грозилось прямо сейчас выскочить из груди Чу Ваньнина и пуститься в бега. Он так не нервничал, даже когда пытался взлететь, стоя на мече. Все эти эмоции были слишком непривычными и пугающими, но он все еще отчаянно боролся, бросив все силы на то, чтобы устоять и не упасть в эту бездну.

Спрятав глаза, ему удалось выдавить:

— Что ж, хотя ты и допустил ошибку, но все не настолько...

В этот момент сердце Мо Жаня достигло точки кипения и, отбросив все сомнения, он просто выпалил:

— Ваньнин.

«...безнадежно…[179.1]» — это последнее слово Чу Ваньнин так и не успел произнести.

Стоило ему снова услышать этот бархатный голос, как в ушах загудело и в голове в один миг стало пусто.

Осталось только слово, что он так и не смог сказать.

Безнадежно.

Ему не спастись...

Они так долго барахтались в трясине своих эротических фантазий, что в итоге отяжелевшие сердца утянули их в темный омут, из которого им было не выбраться[179.2].

Не сводя глаз с Чу Ваньнина, Мо Жань хрипло сказал:

— Ваньнин, на самом деле есть одна вещь, про которую я хотел спросить у тебя все эти дни.

— ...

Жар в сердце Мо Жаня стал нестерпимым. Он лишь еще сильнее сжал дрожащие пальцы Чу Ваньнина и продолжил:

— Хотя, нет, я не буду ни о чем спрашивать тебя.

Чу Ваньнин только вздохнул с облегчением, как услышал следующую фразу.

— Я не спрошу тебя ни о чем. Я просто сам все тебе расскажу.

Набравшись решимости, Мо Жань не собирался отступать.

На одном дыхании, исчерпав на этом всю свою храбрость, он выпалил:

— Я люблю тебя.

Казалось, еще немного и его сердце выпрыгнет из груди.

— Я люблю тебя, и это не та любовь, что испытывает ученик к своему учителю. Да... да, я дерзкий и наглый, но я... я люблю тебя.

Чу Ваньнин закрыл глаза. Согретые влажным теплом чужой ладони пальцы постепенно перестали дрожать.

Разве такое могло с ним случиться?

Это ведь невозможно?...

Должно быть, он просто ослышался. Он ведь такой некрасивый, жестокий, косноязычный, занудный, ни на что не годный дурак. Кто захочет полюбить его?

— Я люблю тебя.

Чу Ваньнин был настолько ошеломлен, что не знал, что сказать. Его разум был так потрясен случившимся, что все слова просто вылетели у него из головы. В этот момент он мог чувствовать только едкую горечь и панический страх. Он понимал, что сейчас правильнее всего было бы как обычно раздраженно взмахнуть рукавом и сказать «какая чушь» или «дурацкая шутка», но ни одно из этих слов так и не сорвалось с его губ.

После долгого молчания, все еще не пришедший в себя Чу Ваньнин бездумно хрипло пробормотал:

— ...У меня дурной характер.

— Ты очень добр ко мне.

— Я... я старше тебя.

— Но выглядишь моложе.

Взволнованный Чу Ваньнин от ощущения собственной беспомощности и убогости совсем пал духом:

— Я такой уродливый...

На этот раз настала очередь Мо Жаня остолбенеть от изумления. Широко открытыми глазами он уставился на невероятного мужчину перед собой. У него в голове не умещалось, как такой красивый человек может стыдиться себя?

Заметив, что он не проронил ни слова, Чу Ваньнин окончательно сник и, опустив голову, тихо сказал:

— Я некрасивый.

— ...

— Не так хорош собой, как ты.

Пока он бормотал эти слова себе под нос, внезапно его щеки ласково коснулась теплая ладонь Мо Жаня, а потом он услышал его тихий вздох, что был мягче, чем свет луны этой ночью:

— Можешь заглянуть мне в глаза?

— Тебе в глаза?..

Когда в его теплых и влажных глазах отразился человек в белых одеждах, Мо Жань спросил:

— Ты видишь? Это самый красивый человек в мире.

Чу Ваньнин пристально посмотрел на него. Хотя сейчас в его в сердце бушевал шторм, на застывшем лице не отразилось никаких эмоций.

Рука Мо Жаня, державшая его ладонь, стала влажной от пота, но он все равно тихо повторил:

— Я тебя люблю.

Чу Ваньнин выглядел так, словно его ударили ножом. Его пальцы задрожали, и он поспешно опустил голову. Когда это «я тебя люблю» острым клинком вонзилось в его сердце, так долго сдерживаемые желания, словно горячая кровь, окончательно вырвались из-под контроля. Глаза Чу Ваньнина покраснели от волнения. Он столько времени мечтал об этом признании, но оказался совершенно не готов к нему и теперь не знал, как реагировать и что сказать. Почти плача от волнения и переполнявших его чувств, он выдавил:

— Я скверный человек. Меня не... меня никто никогда не любил.

Меня никогда никто не любил.

Никто никогда не пытался добиться меня, не проявлял ко мне симпатию, не гордился и не дорожил мной.

Тридцать два года.

Никто не любил меня.

После этих слов Мо Жань будто впервые увидел человека перед собой. Наблюдая, как Чу Ваньнин низко опускает голову, пряча глаза, он внезапно почувствовал такую сильную ​​боль, словно его сердце треснуло и раскололось на мелкие кусочки.

Безо всякого сомнения перед ним было настоящее сокровище, но оно половину жизни находилось под толстым слоем пыли.

Ему стало так больно за него, что он никак не мог подобрать правильные слова.

В конце концов, неловко сжимая руку Чу Ваньнина, он мог лишь твердить:

— Это неправда, все не так.

«Кто-то точно любит тебя. Я люблю тебя.

Для кого-то ты самый дорогой и желанный. Перестань так принижать себя! В этом мире нет никого лучше тебя, так что прекрати вести себя как идиот, утверждая, что ты и гроша ломаного не стоишь.

Чу Ваньнин, ты такой дурак!

Я люблю тебя!»

Завершив свою мысленную тираду, Мо Жань все же решился спросить:

— А что насчет тебя?

— ...Меня?

Потупив взгляд, Мо Жань поспешил скрыть свое смущение за опущенными ресницами:

— Я... я такой глупый, такой невежественный, такой безответственный, я... я совершил много поступков, за которые мне никогда не расплатиться.

Он сделал паузу, прежде чем очень тихо спросить: