В феврале 1834 г. республиканцы из Осера устроили такую хариваризацию мэра, что в дело пришлось вмешаться вооруженным силам. В феврале следующего года (опять карнавал!) из другого города Йонны, Тоннерра, поступило сообщение об аналогичных проблемах. Супрефект жаловался, что в сельских коммунах Масленица используется как повод для песен, переходящих в политику.
Что касается самого Тоннерре, то здесь можно услышать много песен, как личных, так и политических (ведь они были практически идентичны), которые звучали в период с 18 по 23 февраля, а также плакаты с политическими мотивами. 24 февраля мэр запретил использование барабанов с 18 до 20 часов, надеясь тем самым воспрепятствовать шумным демонстрациям, которые прошли под их марш. Но толпа маршировала без барабанов и плавучих средств, и, что еще хуже, распевая "Марсельезу". Полицейский комендант не смог их разогнать, национальная гвардия отказалась вмешиваться, так как все жители знали друг друга. Вместо того чтобы послать войска, власти решили переждать карнавал и дождаться его окончания".
Февральская революция 1848 г. и последовавшие за ней выборы также не обошлись без участия "харивари", хотя в каком количестве - сказать невозможно. Мы слышим об одном из них в Страсбурге, направленном против непопулярного консервативного депутата Ренуара де Бюссьера; о другом - в Беллее (Айн) против Адольфа д'Анжевиля, автора новаторского труда "Essai sur la statistique de la population frangaise", осужденного в городе и деревне как мальтузианец, "худшее из оскорблений в Юре 1848 г." Скудность свидетельств может отражать редкость использования. Но, возможно, и то, что такие традиционные формы нападок не заслуживали упоминания.
Примечательно, что политические харивари в значительной степени ограничивались городами с политической общественностью. В более мелких населенных пунктах даже "политические" волнения оставались на привычной почве. В 1828 г. в Арфёйе (департамент Аллье) был поднят харивар против начальника маленькой семинарии, уволившего понравившегося ученикам преподавателя; в 1832 г. в Кюссе (департамент Кюссе) харивар напал на нового мирового судью. В Кунлате (Пюи-де-Дем) большой шарварий был направлен против сборщика налогов и местного врача, обвиненных в том, что они использовали свое влияние в пользу непопулярного кандидата в депутаты Генерального совета департамента. Только в Бретену, небольшом городке на северо-востоке Лота, мы слышим о действительно политическом случае, когда "представитель народа", месье де Сен-Прист, был обманут, а местные власти ничего не предприняли. Но это был 1849 год, а Бретену находится всего в паре миль от замка Кастельно. Политические настроения должны были быть сильны и односторонни".
Это почти последнее политическое харивари, которое мне удалось найти. Если не считать одной, которая так и не состоялась. Речь идет о Жюле Фавре, адвокате-республиканце, который, находясь в Морле для дачи показаний по делу в августе 1866 г., был избавлен от этого испытания, когда местный магистрат предотвратил организацию харивари против него. Религиозная борьба рубежа веков вызвала оживление, в частности, в Аллье, где был силен антиклерикализм и где в годы после 1877 г. часто ломали придорожные кресты и публично оскорбляли священников. Песни, направленные против священников, пользовались большим успехом, а перед деревенскими церквями устраивались харивари, как это произошло в Доммерате, недалеко от Комметри, во время
Великий пост 1884 года. С другой стороны, продолжались и откровенно социальные харивари. В январе 1853 г. капрал жандармов в Бельи (Айн) сообщил о значительном харивари в одной из деревень, в котором участвовало около 100 человек обоего пола, чтобы преследовать вдову Готье. Жандармы вмешались, чтобы разогнать толпу, арестовали одного человека, затем возникли проблемы, когда остальные попытались его освободить, но "сила осталась [sic] за законом". В марте того же года командующий армией в Лионе писал о шарваре в Сен-Мартене (Луара), недалеко от Монбризона, "по случаю женитьбы вдовца на молодой девушке", причем шарварщики продолжали свои шутки даже после того, как им заплатили 20 франков. Хуже того, мэр поддержал их против беспомощных жандармов. Дело дошло до министра внутренних дел, и мэр заявил, что жандармы создают лишние проблемы".
Но Империя не терпела незаконных сборищ, которые нередко заканчивались трагически, как, например, в Герсе, где в августе 1853 г. под Ломбезом женатый мужчина, обвиненный в том, что оставил девушку на семейном пути, был заколот шилом и умер после того, как чаривари переросло в драку. Тем более, надо полагать, государство не стало бы мириться с теми, кто не просто бросает вызов служителям закона, а направляет свои колючки прямо на них. Так, в Лиможе в 1857 г. попытки задержать местных проституток провалились из-за того, что женщины убегали из больницы, где их содержали, а при дальнейших домогательствах устраивали хари-вари, которые получали сочувственную поддержку из близлежащих казарм.
Можно предположить, что в ряде мест этот обычай был пресечен усилиями полиции. В Фуа и Сен-Жироне в 1840-х годах действовал суд корнуэло, приговаривавший провинившиеся пары к публичному осмеянию. Фольклорист из Лимузена полагает, что последняя харивари в Тюле произошла в 1850-х годах, но добавляет (после Первой мировой войны), что "в сельской местности они все более редки", что говорит о том, что там, где полиция была удалена, а местная автономия сильна, эта традиция сохранилась. В Стране Басков, писал наблюдатель в 1857 г., полиция пыталась подавить "эти традиционные игры, которые стали слишком развратными" в течение 15 или 20 лет. Но безуспешно. Традиционная игра просуществовала до Великой войны, получив одобрение населения. В Агос-Видалосе (Верхние Пиренеи) жених, отказавшийся от предложенных на свадьбе "почестей" и, что еще хуже, не захотевший за них платить, стал объектом харивари в 1858 году. Другие случаи произошли в Аржелесе - против вдовцов, вступивших в повторный брак, и против мужчины, избивавшего жену (1861 г.); в Лау, где возражения не уточнялись, и в Тильхаузе, недалеко от Ланнемезана.
Местные баскские поэты (Roblakart) часто импровизировали серенады для чаривари на какую-нибудь традиционную мелодию, которую подхватывала собравшаяся толпа или пела по деревне. Но особой особенностью харивари были песни на местном диалекте, специально сочиненные для этого случая: мы слышим о них в Ардеше и Лораге, где имена наиболее известных исполнителей песен сохранились далеко за пределами их жизни. Они, несомненно, были такими же развратными, как и фарсы харивари, исполнявшиеся на карнавале и вызывавшие крики о непристойности, непристойности, грубой неподобаемости. Изнасилования, роды, кастрация разыгрывались на сцене и комментировались.
Этого делать было нельзя. Оскорбительные пьесы запрещались. Молодые вынуждены были маскировать свои фарсы под приемлемые пьесы-мистерии или трагикомедии, которые могли пройти мимо цензоров далеко в префектуре. Таким образом, власти могли заявить, что такие грубые фарсы мертвы (субпрефект Молеон, 1903 г.), а сами они продолжали существовать sub rosa. Тем не менее, по мере истончения свидетельств или изменения их тона, создается впечатление, что обычай сползал в шалость, а суть улетучивалась. К 1891 году песни-чаривари Лорагэ "утратили свой первобытный колорит для нас, не понимающих их специфического смысла". И на их месте не появилось ни новых песен, ни новых поэтов".
В 1860-х гг. в Бауме (Ардеш) во время шарвары, организаторы которой были приговорены к штрафу и тюремному заключению, объект их внимания мог выкупить их за сетье вина (21 л). Человек, вспоминавший об этом в 1880-х годах, радовался, что "такие странные и непростительные обычаи исчезают со дня на день; огни обучения ... учат всех уважать свободу своих товарищей." И, верно, в школах учили, что харивари - это неприлично. Принятый в 1880-х годах учебник по гражданскому праву для первого класса предупреждал: "Те, кто устраивает у чужих дверей харивари (шум кастрюль, котлов, свист и крики) с оскорбительной целью, наказываются штрафом до 15 франков и даже тюремным заключением". В основном к этому времени можно встретить уцелевшие, укрывшиеся в сельской местности харивари. В Нантейе (Сена-и-Марна) последний харивари состоялся в 1870 году, в Вилье-сюр-Морен - примерно десять лет спустя. В Праде (Пиренеи-Ориенталь) в 1896 году мы слышим: "харивари у вдовы, собиравшейся выйти замуж во второй раз. Сам мэр следил за порядком". В Шатолене в 1896 г. местный священник, "очень непопулярный в религиозном городе", запланировал шествие, которое должно было помешать веселью Марди Гра. Местная молодежь решила проследовать за религиозной процессией, переодевшись, и устроила харивари. Полиция и мэр города уговорили священника отказаться от своего плана. В 1908 г. на возвышенности Бурбоннэ самодельный бычий рог "сурлуар", сделанный из местного букового дерева, все еще использовался для харивари; а в 1943 г. в Вараньяке, в нескольких милях от Монтобана, состоялось харивари против вдовы, которая снова вышла замуж".
В сущности, как и костры, как и карнавалы, частью которых они так часто были, харивари сохранились то тут, то там, всплывая время от времени. В Ангу-муа, где, как и в Кверси, о харивари можно было слышать вплоть до Второй мировой войны, были места, где большие промежутки между спорадическими возрождениями заставляли всех считать, что харивари умерло. Были и такие места, где от нее отказались в начале х годов и где память о ней умирала или уже умерла, поскольку мало кто из детей слышал о ней от своих родителей. В Луаре во многих деревнях в 1930-е годы еще сохранялись харивари, но многие другие сообщили об их исчезновении с началом века или Первой мировой войны.