Взгляд Лорены бродит по Рену.

— Не знаю, Фрэнки. Я предлагаю тебе уведомить начальство за две недели, а потом трахнуть его изумительную задницу.

Энни тоскливо вздыхает. Её тарелка с едой даже не накреняется, прочно покоясь на её круглом животе.

— Ло права. Дерзай. Он тебе нравится. Вы двое ладите.

— Вау, какая убедительная причина накинуться на него, — сухо произношу я. — По таким критериям я должна позвать на свидание нашего официанта.

Энни стонет, встречается взглядом с Лореной, затем смотрит обратно на меня.

— Фрэнки, он милый. И до абсурда хороший.

Я бросаю на неё взгляд.

— Ты виделась с ним всего один раз. Он с тобой поздоровался и улыбнулся. И всё.

— И что? — выпаливает она в ответ. — Его приветствие было очаровательным и запоминающимся. И ты сказала, что вы двое считаете друг друга друзьями. Я просто хочу сказать, что по-моему Ло дело говорит.

— Дамы. Он во мне не заинтересован. Он — воплощение вежливости и дружелюбия, вот и всё. К тому же, мы знаем, что Фрэнки не встаёт на путь любви.

Маленькая ладошка Энни ложится поверх моей.

— Мы обсуждали, что парни для тебя — слепое место.

— И это ты сказала, что не встаёшь на путь любви, — говорит Ло, выгнув проколотую бровь. — А мы говорим — хрень собачья.

Я мрачно смотрю на неё.

Ло берёт меня за другую руку.

— Мужчина, достойный твоей любви, не будет обращаться с тобой так, как это делала твоя семья. Ты выдающаяся женщина, Фрэнки, но тебе, похоже, нужно напоминание, что взаимосвязанные отношения в паре могут быть обоюдно доверительными, придающими сил и ответными...

— Понеслось, — бормочу я.

— Пора оставить позади этот негативный настрой, — беззаботно продолжает она. — Поговори об этом с психологом, пожалуйста. Пора приготовиться к любви. Потому что, поверь мне, когда любовь придёт, ты захочешь быть готова к ней. Ты не испытывала тех бабочек, кульбитов внутри, ощущения, будто сердце готово выпрыгнуть из груди. Когда ты это почувствуешь, всё изменится.

Моя пицца комом оседает в желудке. Большую часть этого я чувствовала, просто глядя на Рена. Я оставляю эту нервирующую крупицу информации при себе.

— И если парень не заваливает тебя в кровать, это ещё не означает, что ему этого не хочется, — добавляет Энни. — За неимением попыток соблазнить тебя давайте рассмотрим тот факт, что Рен воплощает важные качества хорошего кандидата на роль бойфренда, — она поднимает руку и начинает загибать пальцы. — Он джентльмен. Он рыжий.

Ло хохочет.

— Фрэнки просто тащится по рыжим.

Я пинаю её под столом.

— Он любит читать, — продолжает Энни. — Он работает на благо общества. Ради всего святого, после этого ланча ты пойдёшь снимать, как он читает книжки больным детишкам!

— К чему ты ведёшь? — я заталкиваю в рот кусок пиццы и жую.

Энни моргает, глядя на меня через свои очки как сова.

— К тому, что он особенный. Он сидит в кафе явно не потому, что голоден, а потому что предпочёл терпеть пристальные взгляды всего ресторана и поехать с тобой, а не избежать этой фигни и встретиться с тобой на месте. Я думаю, он не просто фантастический человек. Я думаю, ты кое-что значишь для него.

— Это... это... это по работе.

— Знаешь, в науке, — говорит Энни, — есть логический принцип под названием «Бритва Оккама».

Я кошусь на неё.

— И?

— Ну, он гласит, что если нет причин поступать иначе, то всегда нужно считать, что твои исходные данные вызваны самым логичным и потому самым вероятным объяснением. Этот принцип имеет широкое применение, как мне кажется. В жизни, в чувствах.

— Энни, я не учёный. Мы с Реном — не эксперимент.

— Ну, ты права, конечно, — она крадёт кусок моей пиццы и откусывает немножко. — Но вот тебе простая правда: вы с Реном нравитесь друг другу, вам комфортно вместе. Так?

— Да, — ворчу я.

— Так изучи, к чему это может привести. Ну то есть, если тебе хочется. А мне кажется, что тебе хочется... Я ошибаюсь?

Я смотрю на свою пиццу и вздыхаю.

— Нет. Ну типа, он мне нравится.

Нравится. Ладно, может, он мне не просто нравится. Но это просто нечто примитивное, нет? Эта ходячая сладкая булочка с корицей так меня привлекает, что просто с ума сойти.

Энни наклоняется ближе.

— И тебя к нему влечёт?

— Да, — признаюсь я. — Но я правда не думаю, что он воспринимает меня в таком плане, и мы работаем вместе...

Лорена хлопает в ладоши.

— Аллилуйя, она переспит с ним. И может, тогда она не будет такой сварливой в книжном клубе.

Моя пицца принимает на себя натиск моих эмоций. Я свирепо кусаю и отдираю от неё кусок.

— Не сварливая я. Просто та книга была дерьмовой. Там, типа, шестьсот страниц ничего не происходило.

Лорена резко втягивает вдох.

— Что? — я прослеживаю за её взглядом до столика Рена и едва не давлюсь пиццей, отчего мои щёки делаются надутыми как у хомяка.

Над ним нависает женщина. Она прислонилась задницей к столику Рена, положила руку на пинку его стула. Он максимально откинулся назад, подальше от неё, и почёсывает шею сзади. Он нервничает. Загнан в угол.

Всё перед моими глазами окрашивается красным.

— Эта чёртова хоккейная зайка...

— Воу, леди, — тянет Лорена. — Это ещё откуда взялось, Мисс Ну-Он-Мне-Вроде-Как-Типа-Нравится?

Я проглатываю до боли большой кусок пиццы и пристально смотрю туда.

— Ну... Он мой друг. Он стеснительный. Он ненавидит такое внимание к его персоне.

— Он большой мальчик, — мурлыкает Лорена. — Ему не нужно, чтобы ты за него вступалась. Если только ты не хочешь поставить на место женщину, которая явно выражает свой интерес...

Я воюю сама с собой. Лорена права. Рен — взрослый мужчина. Он может о себе позаботиться. Но Рен обычно не ведёт себя так с фанатами. Он всегда вежлив. Слишком вежлив.

Встав, я подхватываю трость и пересекаю кафе. Рен поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, пока я иду по помещению, и энергия и целеустремленность вибрируют во мне с каждым шагом. Он удерживает мой взгляд со смелой напряжённостью, от которой у меня слабеют колени, и я рада, что можно опереться на трость.

Голос женщины стихает, когда я останавливаюсь у столика. Рен встает, вынуждая её отпустить его стул и сесть обратно на край стола. Его взгляд не отрывается от моего лица, на губах играет лёгкая улыбка.

— Здрасьте, — говорю я женщине, пытаясь изобразить улыбку. Она немножко отшатывается, так что я полагаю, что моя фальшивая улыбка, как всегда, оказывается блистательным провалом.

Мой желудок совершает странный кульбит, когда я опираюсь на свою трость и переключаю внимание на Рена.

— Привет, Зензеро.

Он сипло сглатывает.

— Привет, Фрэнки.

— Должно быть, ты не увидел меня, когда вошёл, — я киваю на свой столик, где Энни и Лорена машут с чрезмерным энтузиазмом. — Четвёртый стул так и зовёт тебя.

Плечи Рена расслабляются. Он улыбается, подхватывает книгу и оставляет на столике 50 баксов.

— Прошу прощения, — говорит он женщине, вежливо кивнув и сделав шаг в мою сторону. — Мне пора.

Мы разворачиваемся, и вновь Рен кладёт ладонь на мою поясницу, показывая, что мне стоит идти первой. Это всего на долю секунды, и потом его рука отстраняется, но клянусь, что за этот крохотный отрезок времени мое сердце пробежало марафон.

— Спасибо, — говорит он тихо. — Мне надо научиться получше сбегать из таких ситуаций.

Я улыбаюсь ему через плечо.

— Какова твоя обычная тактика?

— Выдумать причину, по которой мне нужно уйти.

— Аа. И в этот раз ты не ушёл, потому что...

Он останавливается как вкопанный.

— Потому что я ждал тебя. Естественно, я не ушёл.

— Ты мог бы подождать в машине, Рен, — я разворачиваюсь к нему лицом. — Тебе не нужно было терпеть такое из-за меня.

Губы Рена изгибаются в легчайшей улыбке.

— Давай ты позволишь мне самому позаботиться о том, как и где мне ждать тебя, Франческа?

— Как пожелаешь, Сорен, — я шутливо щипаю его за бицепс. — А теперь помоги мне доесть пиццу, чтобы мы поехали к детям, а потом домой. Пока Пацца не накакала на твой вычурный диван.

***

— Твои подруги потрясающие, — говорит Рен.

Я мрачно смотрю в окно машины.

— Они в немилости.

Когда в следующий раз приду на водную аэробику, расскажу Энни ту ужасную шутку про овощи, от которой она всё никак не может отойти. Она от смеха описается в бассейне — поблагодарим за это последние месяцы её беременности. Но Лорена провинилась сильнее всего. Пошлю к ней на работу стриптизёра. В рабочее время. Поделом ей.

Рен смеётся.

— Фрэнки. Ты крутая и невозмутимая. То, что твои подруги рассказали несколько слегка смущающих и абсолютно уморительных историй, лишь дополняет картину в целом.

Я бурчу себе под нос и ёрзаю на сиденье, пытаясь найти комфортное положение. Это сложно, когда оба твоих бедра болят.

Рен держит руль в идеально правильном положении и отпускает его одной ладонью ровно настолько, чтобы поправить зеркало заднего вида, пока мы стоим на светофоре.

— Ты же шутила насчёт Паццы, какающей на диван, верно?

— Конечно. В течение дня она в своём мини-вольере. Ну то есть, прошли годы с тех пор, как она в последний раз прогрызла себе дырку в вольере и разодрала всю мебель в моей гостиной.

Рен издаёт сдавленный звук и с опаской косится на меня.

— Ты же подшучиваешь надо мной, да?

Я широко улыбаюсь.

— Тебя так забавно дразнить, Зензеро. Ничего не могу с собой поделать.

— Поверь мне, я не раз такое слышал.

Чувство вины накатывает на меня, тяжело оседая в животе. И потому, что я сама слишком часто не понимала шутки или поддразнивания (такое постоянно случается, когда твой мозг понимает всё слишком буквально), и потому что вчера он сказал мне, что старшие классы для него были настоящим кошмаром. Наверное, над ним подшучивали столько раз, что хватит на две жизни.

— Эй. Извини, — я кладу ладонь на его бедро, и О Милостивый Санта-Клаус, Застрявший в Дымоходе, ноги этого мужчины твёрдые как гранит. Я отдёргиваю руку так, будто обожглась.

Рен прочищает горло и жмёт на газ, когда светофор переключается на зелёный.