Глава 23

Теология

Нора любезно позволила Ноа присоединиться к ней в душе. Она также милостиво позволила ему вымыть ее тело изнутри и снаружи. Потом Нора надела свой черный шелковый халат и поцеловала его на прощание у входной двери. Она не возражала, если их увидят соседи. Они казались милыми людьми, и ей нравилось дать им тему для разговора за ужином.

Он повернулся, чтобы уйти, но снова обернулся.

— Это было на одну ночь, верно? — спросил он.

Нора обхватила ладонями его лицо. Никакой щетины. Никакой полуденной щетины. Никакой вечерней щетины.

— И одно утро.

— Значит, полагаю, мне не стоит звонить тебе позже?

— Очень мило с твоей стороны предложить это. Если бы я не была собой, а ты не был так юн...

— Я не настолько молод. В этом году я буду учиться на втором курсе в Йорке.

— Ты молод. Моя жизнь и так достаточно сложна, чтобы добавлять к ней еще одно осложнение — очень милого, очень красивого, очень молодого человека. К тому же... мы должны работать, помнишь?

— Понимаю. — Он застенчиво улыбнулся ей в ответ. — Увидимся как—нибудь в кофейне?

— Ты единственный, кто правильно выполняет мой заказ.

— Дополнительно взбить, — ответил он.

— История моей жизни.

Ноа поцеловал ее в последний раз и вышел через парадную дверь к своей машине. Он был не первым мужчиной—девственником, которого она лишила девственности с тех пор, как стала Госпожой, и она знала, что он не будет для нее последним. Поскольку это вошло у нее в привычку, она выработала личную философию относительно своих встреч с неопытными молодыми мужчинами. Она покажет им, что в мире секса больше ароматов, чем в ванили, и попрощается на следующее утро, сделав своих мальчиков лучше, чем, когда она их нашла. Мудрее, опытнее и с идиотской ухмылкой.

Но Ноа не ухмылялся как идиот, когда уходил. Как и она. Она чуть было не позвала его обратно. Ужасная идея, безусловно. Ему было девятнадцать. Ей тридцать. Он был милым и невинным. Нора была... Норой.

И все же... возможно, было бы неплохо иметь в своей жизни кого—то, кто приходил бы к ней домой не только ради перепихона, а уходил после душа. Кого она обманывала? Она работала на двух работах. Она редко бывала дома. Последнее, на что у нее оставалось время, — это домашний питомец.

Нора наблюдала, как Ноа уезжает. Может, ей стоит найти новую кофейню? Ради блага Ноа, конечно же. Не ради ее. Она была в порядке.

С меньшим энтузиазмом, чем обычно, Нора организовала свой день. Она упаковывала одежду для своих различных клиентов — Шеридан хотела костюмы, судье Би нравились ее туфли на шпильках, а раввину Фридману было все равно, что на ней надето, лишь бы она била его хлыстом до тех пор, пока ему не пришлось выползать из ее темницы — в буквальном смысле. Одевшись и собрав вещи, Нора направилась в город. В своей усталости она винила августовскую жару. Город изнемогал от жары на грани плавления. Она могла представить себе тротуары, пузырящиеся, как расплавленная лава. Солнце палило прямо на нее, как будто хотело что—то доказать. Она постаралась как можно быстрее сесть в машину с кондиционером.

По дороге в город ее телефон горячей линии снова зазвонил.

— Кинг, я тут занята. Сегодня у меня три сессии. У меня нет времени на ШПК. Снова.

Она услышала смех на другом конце провода. Смех Джульетты, теплый и медовый, бесконечно забавляющий ее любовника.

— Прости, Джульетта. Я думала, это Кинг.

— Что значит «ШПК»?

— Шлепать на коленке.

— Ах, я все еще учу термины. Monsieur просил меня позвонить тебе. У него заняты руки.

— Я не хочу знать, чем заняты его руки, не так ли?

— Он купает Макса. Мы не заметили, как щенок сбежал и играл в куче мусора.

Нора услышала жалобный крик несчастного животного на заднем плане, взрослого ротвейлера, которого только Джульетта назвала бы «щенком». Она услышала и кое—что еще — это звучало так, словно все ругательства на французском языке вылились в одно длинное мрачное предложение.

— Кинг знает, что может платить людям за то, чтобы они купали его собак, верно?

— Ему слишком весело, чтобы позволить кому—то заниматься этим.

— Чего, скажите на милость, теперь хочет от меня его Королевский собачий грумер?

— Твоя Шеридан звонила. Она не сможет присутствовать на сегодняшней встрече. Ее агент пригласил ее на прослушивание. Она хотела бы перенести встречу на завтра, на девять.

— Это прекрасно.

— Кроме того, мне нужно узнать, есть ли в твоем расписании на сегодняшний вечер место для сессии с новым клиентом.

— Новый клиент? Сегодня вечером?

— Он хочет самое раннее время.

Нора достала из сумки записную книжку в красной кожаной обложке.

— В четверг днем, — сказала Нора. — В два у меня встреча с Троем. Поставьте его на 3:30.

— Готово. Merci.

— Без проблем. Кстати, кто этот новенький?

— Он...

Нора услышала, — Merde! — за которым последовал топот мокрых ног.

— Мне нужно идти, — ответила Джульетта.

— Дай угадаю — Макс сбежал от Кинга и бегает по всему дому, разбрызгивая воду?

— Один из них не переживет этот день, — ответила Джульетта. — Оба, j’espère.

— Bonne chance, — сказала Нора и повесила трубку.

У нее была прекрасная сессия с судьей Би, жестокая сессия с раввином Фридманом. Она поужинала в городе с Гриффином, прежде чем отправиться домой. Но когда в тот вечер Нора вернулась к себе домой, она не смогла заставить себя открыть входную дверь своего дома. Как только ключ оказался в замке, она поняла, что последнее место, где ей хотелось бы находиться, — это наедине с собственными мыслями и в пустой кровати. Вместо того, чтобы пойти домой, она перешла улицу и прошла квартал.

Когда она вошла в боковую дверь церкви Святого Луки, то чуть не споткнулась от чистой сенсорной перегрузки. В воздухе витал слабый запах ладана, который она узнала бы где угодно. И не было света, похожего на вечерний свет, проникающий сквозь витражи со святыми и ангелами, и не было звука, похожего на стук высоких каблуков по церковному полу. Она поднялась по ступеням хора и села на одну из скамеек. В своем ежедневнике она записала, что у нее назначена встреча на четверг. Обычно она записывала инициалы своего клиента, чтобы лучше подготовиться к сцене, но она не знала, кто это был. Не то чтобы это имело большое значение. Она порола всех возможных мазохистов, какие только существовали на свете. Чего бы он ни захотел, она могла ему это дать.

Закончив обновлять расписание, она достала из сумки ноутбук. Ей следовало думать о Ноа. Она провела с ним ночь и утро. Но, как всегда, ее мысли были заняты Сореном. Она начала записывать воспоминания просто для того, чтобы немного овладеть ими. Когда она запечатляла Сорена на бумагу, он снова принадлежал ей. Совсем ненадолго.

 

***

 

Он сидел с их королем за столиком в баре клуба и пил из бокала красное вино. Они говорили по—французски слишком быстро, чтобы она могла разобрать больше нескольких слов. Впрочем, неважно, о чем они говорили. Ничто не имело значения, кроме Его бедра под ее подбородком и Его левой руки на ее затылке, ласкающей нежную кожу под воротником. Она сидела на полу у Его ног, положив белую подушку между коленями и полом.

Он не заговорил с ней, но похлопал ее по подбородку. Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Он обмакнул два пальца в красное вино и поднес их к ее губам, и она выпила вино с его руки.

Их король что—то сказал, за чем последовало слово, — parfait. — Прекрасно. Он говорил о ней, их король говорил о ее подчинении Ему. Идеальный сабмиссив. Неправда, хотя она была польщена. Совершенством была не она, а Он. Не называйте картину идеальной, даже если вы видите ее именно так. Картина не создавалась сама по себе. Назовите художника совершенным. Если она была совершенна, то только потому, что Он был совершенен первым.

Он поднялся на ноги, а она ждала. Она не поднималась, пока Он не приказал ей встать. Она осталась бы там на всю ночь, если бы ей пришлось ждать приказа.

— Пойдем, Малышка, — сказал Он, касаясь кончиками пальцев ее щеки.

Он не сказал ей, куда они направляются, потому что это не имело значения. До тех пор, пока она не потеряет Его из виду, она никогда не собьется с пути.

Она последовала за Ним в Его подземелье, что было ужасным словом для описания прекрасной комнаты. В былые времена заключенных содержали и пытали в подземельях. Но задолго до этого это слово имело другое значение. Оно пришло из латыни, от слова «доминус», что означало господин или повелитель. Крепость мастера — вот что такое подземелье. Место, где хозяин замка хранил свои драгоценные вещи, а не сырая темная дыра для заключенных.

Он был господином, а она была тем, что Он охранял.

Оказавшись в безопасности внутри Своей крепости, Он поцеловал ее требовательным поцелуем, поцелуем победителя, поцелуем хозяина. Он назвал ее по имени, и имя, которое Он назвал, было «Моя». Он снял с нее белые туфли, белое платье, белые чулки, пока на ней не осталось для Него ничего, кроме белого ошейника. Он наполнил ванну теплой водой и опустил ее в нее. Пока она сидела в воде, Он закатал рукава Своей черной рубашки, обнажая сильные предплечья, крепкие запястья, светлую прядь волос и маленький белый шрам, оставленный Его отцом.

— Не смотри на шрам, Малышка, — сказал Он, намыливая руки мягким мылом.

— Мне неприятно думать, что вам причинили боль, сэр. Жаль, что меня не было рядом.

Он поставил ее на четвереньки. Ее соски затвердели от соприкосновения с водой.

— Ты еще даже не родилась, — сказал Он, раздвигая руками ее бедра и входя в нее. Он сказал ей, что произойдет сегодня вечером, поэтому она напряглась, когда два влажных пальца вошли в нее анально.

— Даже когда я родилась, я еще не родилась.

— Когда ты родилась? — спросил Он и раскрыл два пальца внутри нее, расширяя ее. Мышцы внутри нее запротестовали против проникновения, и она прикусила губу, чтобы подавить крик дискомфорта.