Настя вырвалась и прибежала в скит с окровавленным лицом и в разорванной рубахе. А этот мудак безбашенный додумался за ней гнаться. Ну, в общем, взяли его братья-спасовцы за белы рученьки, дали несколько раз по чреву, чтобы не разевал он свою хлеборезку смердячую, и повели в лес. И все это - не говоря ни слова.

А там нагнули две подходящие березы, привязали его за каждую ногу по отдельности и приготовились верхушки отпустить. И сделали бы они это, бля буду, и флаг им в руки, так и надо с беспредельщиками поступать, но Настя упала правосудам в ноги и уговорила их не брать греха на душу.

Братья-спасовцы очень неохотно отвязали его от берез, но зато тут же привязали рылом к сосне и хорошенько взлохматили шкуру на спине. После этого, объяснив, что если увидят его еще раз, то ничье заступничество уже не поможет, они развернули его мордой на запад и дали ногой по жопе.

И пошел Студень к бениной матери. И без кольца.

Так ему, гниде, и надо.

Выслушал я эту историю и долго сказать ничего не мог.

Встали мы с Настей с бревешка, на котором сидели, и, как два тихих зайчика, медленно пошли к скиту. Идем, а я все представляю, как этот подонок своими грязными руками Настю хватает и грязные слова ей в лицо выплевывает. И кулаки у меня сами до боли сжимаются.

Найду я тебя, гнида. Ой, найду… Повечеряли мы, потрендели о пустяках до заката и завалились спать. Настя хотела ко мне под бочок подлезть, но я себя строго держал, да и не хотел давать ей распаляться попусту. Ну не моя она женщина. Что тут поделаешь! А просто трахать ее, как соску развязную, - не могу. Ее чистота сильнее моих низменных инстинктов оказалась.

Такого у меня еще не было.

Так что я дрых у себя, а она - у себя. И никаких дел. Строго!

Утром я проснулся рано и стал думать о том, как забрать у Насти кольцо. С одной стороны, вариант Студня - не для меня. С другой стороны, вешать Насте на уши какую-нибудь левую лапшу - язык не повернется. Значит - надо говорить ей правду. Но не всю. Но - все-таки правду. Так я и порешил.

И после завтрака, когда все разбрелись по делам, усадил я Настю за стол под березой и говорю:

- Слушай меня, Настя, внимательно. Сказал я тебе, что искал урку беглого. Так оно и есть. Но искал я его из-за кольца этого. Сам-то он мне и на хрен не нужен. А кольцо это - правду старица Максимила сказала - злое кольцо. И можно было бы утопить его, чтобы никто и никогда его больше не надевал, но висят на нем жизни и смерти очень многих людей. И в первую очередь - моя жизнь и моя смерть. Вот так, Настенька. Я сказал тебе чистую правду. Мог бы поклясться страшной клятвой уголовной, да знаю, что для тебя это - пустой звук. И правильно. Я ведь знаю, как в Библии сказано: "…и будет словом твоим "да - да", "нет - нет", а что сверх того, то от лукавого". Вот и я тебе - что сказал, то сказал. И все. Верь мне. Если ты мне не поверишь, то никто уже не поверит.

Закрыла Настя лицо руками и молчит. Только плечи чуть-чуть вздрагивают. Я тоже молчу и жду, что она скажет.

Долго она так сидела. Я успел две сигареты выкурить.

Но вот наконец она отняла ладони от лица и посмотрела мне прямо в душу. И говорит:

- Я отдам тебе кольцо. Но знай, Костушка, если ты уедешь без меня, я, наверное, умру скоро. Если бы ты с того раза так и не приезжал бы никогда - ничего. Я бы справилась. А теперь, когда мы увиделись снова, я вспомнила все и поняла, как сильно ты мне нужен. И без тебя ждет меня смерть. Я тоже тебе сказала. И ты тоже верь мне.

Она встала со скамьи и ушла в лес.

Пока она ходила, я очень быстро и сильно думал. И надумал. Ладно, черт с ним, возьму я ее с собой на погибель городскую. Может быть, она вспомнит что-нибудь важное о Студне, может быть, просто сможет помочь в чем-то… не знаю. Но быть где-то там и знать, что здесь гибнет девушка, которая этого ну никак не заслужила, было бы для меня невыносимо. А там, глядишь, подцепит она вирус нормального городского цинизма и передумает умирать без меня. И будет без меня жить не тужить.

Минут через двадцать она вернулась и положила перед моим носом тусклое желтое кольцо, внутри которого были выбиты четыре мелких цифирки.

Я подбросил его на ладони, потом сжал кулак и, подняв на Настю глаза, сказал:

- Завтра утром уезжаем.

Она завизжала, бросилась на меня и повалила в мягкую и чистую траву. Я улыбался, как дурак, и думал:

"Ну почему я не могу в нее влюбиться?"

Мы едем в Душанбе.

В Москве Санек выдал мне паспорт на имя Затонского Василия Семеновича, шестьсот долларов (не густо при том, что у Арцыбашева наши четыреста тысяч) и связные телефоны в Душанбе.

Насте документов капитан не дал, сказал, что они не рассчитывали на нее, но пообещал, что с пересечением границы - поможет, сказал, к кому ТАМ обратиться, если возникнут трудности.

И вообще, как мне показалось, Санек избавился от меня с огромным облегчением, сказав, что у таджиков меня будет опекать уже другой человечек…

И вот мы едем с Настей по России-матушке. Уже не леса и болота - уже степь кругом. Вроде бы все нормально, а у меня кошки на душе скребут.

Смотрю я на Настю и думу думаю.

То про Настю, то про этого пидора Арцыбашева.

Мне надо переиграть Арцыбашева.

И начнем с того, что у меня есть кольцо, про которое Арцыбашев ни сном ни духом. Вот на этом кольце я его и…

Чего ждет от меня Арцыбашев? Что я выведу его на Студня. Так мне он и сказал. Выведи на Студня, говорит, - получишь свою сумку с бабками назад. За вычетом издержек.

Но зачем Арцыбашеву Студень?

Не затем ли, что там за Студнем деньги, которые в три, в пять, в десять раз превышают все, что хранилось в пресловутом банке "Северо-Запад"?

И мне еще предстоит это разгадать. И не только разгадать, но и переиграть Арцыбашева. И оставить его с носом, потому что на кону моя жизнь.

И на кону она потому, что не только воры меня на пику подымут, если общак не верну, но и сам Арцыбашев грохнет меня при первой же возможности.

Это я понимаю.

Понимаю, что выполняю для него настолько деликатное и секретное поручение, что он - генерал российских спецслужб - не мог послать ни одного из своих майоров или капитанов - которых у него хоть жопой ешь.