— Детка… Пейтон, я знаю, что ты его поцеловала, — он трет лицо, а я потрясенно моргаю.

— Подожди, что? — тупо спрашиваю я. — Ты знал? Ты знал, что в ночь похорон моего отца я поцеловала твоего брата?

Когда он молчит, я придвигаюсь ближе, и слова рвутся из меня. Мне нужно, чтобы он понял, пусть даже это будут не оправдания, потому что никто не сможет оправдать то, что я сделала.

— Я была пьяна и безрассудна, но самое страшное? Мне захотелось поцеловать его снова, и это убило меня. Я ненавидела себя и отстранилась, а когда ты сделал предложение, все, о чем я могла думать… думать, что ты заслуживаешь кого-то лучшего. Того, кто мог бы любить тебя целиком и полностью. Ты заслуживал женщину, которая не вожделела бы твоей семьи.

Вот, все раскрыто. Я чувствую, что снова могу дышать.

— Я знаю, что ты поцеловала его, но твой отец только что умер, и тебе было больно, — начинает он, оправдывая меня. Он не услышал, что я сказала.

— Хватит оправдывать мои действия! Злись! Ненавидь меня! Скажи мне, что я ужасный человек, что я изменила и что я гребаная больная сука! — кричу я, нуждаясь в том, чтобы он отчитал меня, чтобы он презирал меня за это так же, как я презираю себя.

Он смотрит на меня с минуту, выражение его лица суровое, и я готовлюсь к его гневу.

— Но вот в чем дело, Пейтон, ты не можешь решать, чего я заслуживаю, это делаю только я. Я знал о поцелуе, он рассказал мне о нем той ночью, как только ты уснула. Конечно, он рассказал мне, детка, он же мой брат. Я был так зол, я ударил его, и знаешь что?

Он качает головой с горьким смехом.

— Он даже не защищался. Даже когда я схватил его и избил за попытку украсть тебя… или даже когда он сказал мне, что любит тебя, а я сломал ему нос.

Я задыхаюсь от его признания. Кален любит меня… любил меня? Но Тайлер продолжает говорить.

— Я знал, что он любит тебя, детка, знал, и я пытался украсть и удержать тебя при себе. Сделать тебя своей, потому что боялся, что ты влюбишься в него и бросишь меня, — он снова горько смеется, и я утираю слезы, когда он смотрит на меня. Я ожидала его гнева, а не этого искреннего, откровенного разговора. — Но потом я все равно потерял тебя, и его тоже. Ты ушла, забрав все, что в нем оставалось живого. Он умер, а я не мог ничего сделать, потому что был слишком ослеплен собственной болью… поэтому я подумал, что если я когда-нибудь увижу тебя снова, если ты когда-нибудь вернешься, что если мы все или никто из нас… я сделаю это, потому что я не смогу жить без тебя снова. Я пытался, и я ненавидел это.

Я задыхаюсь, надежда расцветает в моей груди, когда я придвигаюсь ближе, но он качает головой и отступает назад.

— Но три года — долгий срок, Пейтон. Три года, как ты ушла. Я больше не знаю, смогу ли я быть с тобой, смогу ли я это сделать… хочу ли я этого. Черт, я все еще хочу тебя, но я также все еще злюсь. Я наконец-то двинулся дальше, Пейтон. Я не могу вернуться туда, даже ради еще одного шанса с тобой. Я думал, что готов отдать все, но моя семья наконец-то исцелилась, и я не могу сломать ее снова. Я не злюсь на тебя за то, что ты его поцеловала. Я даже не ненавижу тебя так сильно, как мне хотелось бы.

Боже, мое сердце разрывается снова и снова, вырывается из груди и кровоточит в его руках, когда он признается, как сильно он все еще хочет меня… и не может иметь меня. Но он нужен мне. Мне нужно, чтобы меня простили, и мне нужно, чтобы меня наказали за то, что я сделала, поэтому я подхожу ближе и слегка толкаю его.

— Сделай что-нибудь, разозлись на меня! — почти кричу я. — Ненавидь меня за то, что я сделала! Скажи мне, что я ужасный человек!

— Я злился и злюсь на тебя, Пейтон, но я также устал. Годами я представлял, как мы будем ругаться, как я скажу тебе, куда, блять, тебе засунуть все это, но я никогда не представлял, насколько это меня огорчит, — его разочарование осязаемо и гораздо хуже, чем гнев и боль, все еще таящиеся в его глазах.

Это ошеломляет меня. Мы просто смотрим друг на друга, между нами пропасть, и все наши надежды и мечты падают на дно. Это похоже на конец, настоящий конец. Мы слишком сломаны, чтобы что-то исправить, но, черт возьми, я не могу. Я не могу потерять это. Даже когда мы были в разлуке, все равно оставался шанс, что мы снова будем вместе, но теперь я слышу, что его нет? Что он не думает, что когда-нибудь сможет довериться и полюбить меня снова?

Я истекаю кровью от тысячи порезов, нанесенных каждым словом.

— Тайлер, — шепчу я, задыхаясь, — Я все еще люблю тебя.

— Я знаю, — вздыхает он. — Но я не могу сделать это… — он замолкает, собираясь отвернуться, но я не могу отпустить его. Я не могу.

Я делаю единственное, о чем могу думать — причиняю ему боль. Заставляю его злиться, чтобы он остался, даже если он просто обидит меня в ответ. Это лучше, чем ничего, это лучше, чем быть одинокой.

Его ненависть лучше, чем ничего.

— Ага, ну и пошел ты, Тай, твой брат все равно целовался лучше.

Блять. Как только слова покидают мой рот, я понимаю, что это была ошибка.

Меня колотит от этого разговора, от эмоций, бурлящих между нами, но я готова причинить боль себе и ему, если это означает, что он останется. Если это означает, что он все еще будет фокусироваться на мне, только чтобы причинить мне боль. Я приму всю его ненависть и боль, потому что я серьезно, — я все еще люблю его, и да, я тоже злюсь. Мне ненавистно, что мы стали такими, но когда он признает, что все кончено, я разрушаю все стены, которые воздвигла за последние несколько лет, и становлюсь просто девочкой, которая любит мальчика.

Ни больше, ни меньше.

Он замирает и разворачивается, его глаза становятся холодными и злыми. Новый Тайлер вернулся в игру. Это уже не тот милый мужчина, который простил меня за то, что я поцеловала его брата.

— Что ты сказала?

Я вздергиваю подбородок и жестоко улыбаюсь ему.

— Я сказала, что твой брат все равно целовался лучше.

Мы оба тяжело дышим и смотрим друг на друга с расстояния в несколько метров. Все годы лжи и сокрытия моих истинных чувств, все дни, когда он скучал по мне, любил меня и, в конце концов, ненавидел, и все новые эмоции, переплетенные со старыми… все это взрывается. В одну секунду мы стоим порознь, а в следующую я уже в его объятиях. Его руки опускаются к моей заднице и притягивают ближе, прямо к его твердому телу, его член прижимается к моему животу. Одна из его рук запутывается в моих волосах, оттягивая назад мою голову, и тогда он приникает своими губами к моим.

Это жесткий, свирепый поцелуй.

Сырой и злой.

На губах, которые я целовала миллион раз, я чувствую разницу. Я чувствую смесь эмоций, которые он скрывает так глубоко, даже от самого себя. Чувствую его тоску, любовь и ненависть. Этот поцелуй наполнен всем тем, что мы не можем сказать друг другу. Он кусает мои губы, несомненно, пуская кровь, и проникает языком в мой рот, доминируя над ним. Я хнычу, и этот звук, кажется, шокирует его. Тайлер отстраняется и отступает назад, его глаза расширены, губы раздвинуты и покраснели, грудь вздымается. Он смотрит на меня с удивлением и голодом, прежде чем скрыть это ледяным взглядом, поворачивается на пятках и выходит из палатки.

Я стою одна, наблюдая за его удаляющейся фигурой, пальцами касаясь своих ушибленных, кровоточащих губ, мои волосы в беспорядке от его рук, а моя киска ноет от вспыхнувшего между нами голода.

Наблюдая за его уходом, я впервые осознаю, что он чувствовал, наблюдая, как ухожу я. Я знаю, от чего я отказалась в тот день, от того, что, как мне кажется, я никогда не смогу вернуть — от него.

Я потеряла Тайлера.

Я потеряла их всех.

Это наконец-то начинает доходить до меня.