ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

РОКСИ

В машине тихо, поскольку мои парни дают мне возможность подготовиться к тому, что должно произойти. Они правы, отец представляет угрозу не только для меня, но и для них. Они ― моя семья, а он никогда ею не был. Он может быть моей родной кровью, но это означает лишь то, что он был моим началом, а не серединой или концом.

Родная кровь не всегда означает быть семьей. Иногда вы находите свою семью в друзьях, в фигурах, похожих на отца и мать... или в любовниках. Я оглядываюсь вокруг и улыбаюсь, думая, что иногда находишь это, когда меньше всего ожидаешь. Наша семья может быть запутанной, ненавистной, влиятельной и богатой... но когда мы вместе, мы счастливы. Мы в безопасности, и это все, что имеет значение.

Теперь моя очередь оберегать свою семью, защищать мужчин, которые защитили бы меня от чего угодно, которые охотились бы за мной и всеми, кто причинил бы мне или нам боль, по всему миру и никогда не останавливались.

Мой отец ― нет, я должна перестать называть его так ― Роб ― не более чем угроза, а для Гадюк с угрозой легко справиться. Мы убиваем их.

Возможно, его кровь и спасла его от моего возмездия однажды, когда я предпочла бежать, а не сражаться, но он подписал себе смертный приговор, когда решил, что не может оставить меня в покое. Теперь меня заполняет тьма, которую он создал, убийца, которого он сделал своими кулаками, своими жестокими словами и оскорблениями.

Боец.

Выживший.

Я пережила его однажды, но он не переживет меня больше никогда.

Я, блядь, Гадюка, а он ― ничто. Просто ходячий мертвец.

Мы подъезжаем к дому. Светит солнце, и оно греет меня через тонированное стекло машины, пока я смотрю на ветхий дом, который когда-то казался мне тюрьмой. Как я жаждала любви Роба или даже просто его внимания, чтобы он шел дальше и не видел меня. Я ушла отсюда ребенком, а теперь возвращаюсь женщиной.

— Готова, любимая? — спрашивает Райдер, врываясь в мои мысли.

Я поворачиваю голову и вижу, что все они смотрят на меня, все предлагают мне свою силу. Я киваю и выскальзываю из машины, хлопая дверьми, звук громко раздается в заброшенном районе, и они следуют за мной.

Мы стоим на улице.

Райдер в костюме, Кензо тоже. Гарретт в кожаной курте, а Дизель в джинсах и женской кофте, но все в их внешнем виде говорит о том, что они при деньгах, и, наверное, я тоже. Мои ноги обтянули рваные джинсы, я щеголяю дизайнерской рубашкой и модными ботинками.

Я пришла из ниоткуда, как и мои парни, а теперь я владею этим городом. Вместе с ними.

Идти по тропинке ― все равно, что совершать путешествие по дорожке памяти, так как воспоминания о той ночи, когда я сбежала, переполняют мою память. Была ночь, они спали, а я так боялась быть пойманной, мои скудные пожитки были засунуты в пластиковый пакет для покупок. Я упала, ободрала колени и руки, и мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать, чтобы они не услышали. Я оглянулась на дом, на закрытые шторы и темные окна.

Прямо как сейчас.

Я подошла к двери и, затаив дыхание, подняла руку и постучала костяшками пальцев по пошарпанному дереву двери. Мы молча ждем, но никто не отвечает, поэтому я стучу громче и слышу шарканье внутри.

— Да, да, если это снова эти библейские пиздюки... — говорит Роб и распахивает дверь, замирая, когда его взгляд падает на парней, а затем на меня, и его губы кривит усмешка. Темные глаза Роба, такие же, как и мои, наполнены раздражением.

— Какого хрена тебе надо? Ты купил ее, я не хочу ее возвращать, — огрызается он и пытается закрыть дверь. Я торможу ее ботинком, а затем открываю, заставляя его попятиться назад, даже когда Роб начинает кричать.

— Какого хрена тебе надо? Я покрыл долг, и я не должен вам, ублюдки...

Райдер пихает его на стул.

— Сядь и заткнись хоть раз, — рычит он, затем отходит и прислоняется к стене, закатывая рукава.

Гарретт закрывает дверь и стоит перед ней, скрестив руки. Дизель бродит по комнате, хихикая и то и дело щелкая зажигалкой. Кензо остается рядом со мной на случай, если он мне понадобится. Я застываю на месте, оглядываясь по сторонам.

Он меньше, чем я помню, и пахнет сильнее. Наверное, боль искажает воспоминания. В моей голове это был ад, и когда мне снятся кошмары об этом месте, все здесь кажется намного... больше. Наверное, столкнувшись с этим сейчас, я поняла, что создавала это место в своей голове, и теперь, когда я стою здесь, я не боюсь.

Мой взгляд возвращается к человеку, который причинил мне столько страданий. Его рубашка грязная, испачканная, местами порванная. Его борода и волосы неухожены, глаза затуманены от того, что он пил или употреблял. Его тело почти иссохло; Роб долговязый и худой, меньше, чем я помню. Его лицо исхудало, глаза запали, а волосы поредели и засалились.

Не могу поверить, что когда-то я так боялась этого человека. Обойдя диван, я опускаюсь на край испачканной подушки и смотрю на него.

— Привет, папа, как поживаешь?

Он фыркает и поворачивает голову, чтобы сплюнуть на ковер, заставляя меня с отвращением поджать губы.

— Какого хрена тебе надо? Мы же договорились.

— О, да, я в обмен на твой долг. Неужели, Роб, ты все еще используешь меня как грушу для битья, потому что ты недостаточно взрослый, чтобы разобраться со своими собственными проблемами?

Я горько усмехаюсь.

Он бросает на меня взгляд, но смотрит на Райдера.

— Лучше контролируй свою пизду, пока я не напомнил ей, кто все еще мужчина в этом доме.

— Судя по всему, не ты, — огрызаюсь я, возвращая взгляд Роба к себе. — Они не помогут тебе, они здесь, чтобы помочь мне.

— О чем ты говоришь, девчонка? — усмехается Роб, наклоняясь вперед и тяжело сопя, вытирая испачканный рот.

— Я имею в виду, что я теперь одна из них, а они не очень хорошо относятся к тому, что что-то или кто-то может причинить нам боль. Как ты, Роб, ты просто продолжаешь возвращаться. Я могла бы уйти, если бы ты отпустил меня, когда я сбежала, но ты этого не сделал, ты продал меня. Ты снова влез в мою жизнь. Да, для меня это вывернулось хорошо, но я не могу допустить, чтобы это случилось снова. Достаточно, чтобы постучался не тот человек, и ты сломаешься, как дешевый гребаный офисный клерк и крыса, которой ты и являешься. Я не позволю тебе подвергать нас опасности, — огрызнулась я.

— Ладно, как скажешь, но что нужно сделать, чтобы ты снова ушла?

Роб вздыхает, не понимая. Я качаю головой и помахиваю пальцем.

— Ничего, что ты можешь себе позволить, — дразню я.

Роб только смеется и откидывается назад, его тело кажется неспособным удержать его. Тогда я смотрю на него, действительно смотрю, и понимаю, какой он сломленный человек. У Роба нет ничего и никого, кроме выпивки, которую он пьет в баре. Роб стареет и, вероятно, скоро умрет от всех тех издевательств, которым подвергал свое тело.

Я не могу этого сделать, я не могу убить его. Не потому, что я все еще боюсь его или люблю, а потому что он ничтожество. Он жалок, он призрак, и его убийство не вернет мою мать и не избавит меня от кошмаров. Это не изменит мое прошлое, да я и не хотела бы этого. Поэтому я встаю, готовая уйти. Я получила то, что мне было нужно – закрыла гештальт. Мое прошлое мертво и забыто, как этот дом, и я оставлю пепел там, где ему самое место.

Погребенным.

— У меня есть деньги! — кричит он, глядя на меня. — Возьми деньги, девочка, и мы снова сможем стать семьей!

Я содрогаюсь от этого слова, произнесенного им, и мои парни подходят ближе.

— Я не хочу быть частью твоей семьи, у меня есть моя собственная, — холодно отвечаю я.

— Делай, что тебе велят, и слушайся своего папочку, — лает он, надуваясь, как тогда, но сейчас он выглядит просто жалко.

— Не волнуйся, она слушается, и она будет называть меня папочкой чуть позже.

Дизель ухмыляется, несмотря на то, что я задыхаюсь от гнева и смотрю на него.

— Нет, блядь, не буду.

Мой отец горько смеется, и я оглядываюсь на него.

— Да, наконец-то ты стала хоть на что-то годна, да, девочка? Шлюха за деньги.

На мгновение мир замирает, затаив дыхание, прежде чем мои парни начинают действовать и бросаются на него. Я смотрю, как они хватают Роба, но холод проходит через меня, гнев... гнев от желания причинить боль человеку, который причинил боль мне.

— Остановитесь, — спокойно приказываю я, и они делают это, все оглядываются на меня. — Бросьте его.

Они делают это и отступают назад, мои Вайперы смотрят на меня, когда я останавливаюсь перед хрипящим отцом, его лицо краснеет, когда он падает на пол. Приседая, я наклоняю голову, наблюдая за ним. Раньше я так сильно боялась этого человека, он преследовал меня на каждом шагу, но теперь это делают мои Гадюки, придя ему на смену. Как я могу бояться этого сломленного человека, когда я видела зло, которое может предложить мир, и змей, которые наполняют мою постель?

Он слаб.

Он жалок.

Это место ― всего лишь дом, а он ― всего лишь человек.

А я? Я гребаная змея, детка.

— Раньше я так чертовски боялась тебя, — признаюсь я, эти призраки и фантомные страхи поднимаются во мне. — Раньше я боялась темноты, потому что именно тогда ты причинял мне боль, но потом я встретилась лицом к лицу с этими демонами. Я посмотрела в темноту и приняла свой страх, потому что боль приходит и днем, и ночью. Монстры не ждут, пока зайдет солнце, это не чертова сказка. Это жизнь и монстры... монстры повсюду. Но они люди. Из плоти и крови, как я и ты. Я так долго ненавидела тебя, твой контроль надо мной даже после моего ухода. Но я наконец-то двигаюсь дальше, и чтобы сделать это, чтобы двигаться дальше от тебя, я должна простить тебя. Вырвать эти когти, отпустить боль и страх. Простить темноту и себя за то, что так долго ненавидела тебя и держалась за это чувство, пока оно не исказило меня.

Роб моргает в замешательстве.

— Я вижу это сейчас ― насколько ты слаб. Твой собственный страх в твоих глазах, страх перед собой. Того, что ты есть... того, чем ты стал, но, папа? Ты должен больше бояться того, что ты создал.