С ней все начиналось, как деловая сделка, которой я не мог избежать, а теперь я не могу выбросить ее из головы или из своего холодного сердца.

Но она снова набирается храбрости, соскальзывает с табурета и обходит стойку, останавливаясь только тогда, когда оказывается в моих объятиях. Я крепко обнимаю ее, гадая, как мне заставить Рокси остаться здесь навсегда. Все мысли о бизнесе вылетают у меня из головы, когда эти ухмыляющиеся глазки смотрят на меня снизу-вверх.

Меня поражает, как такая маленькая девочка может обладать такой силой. Она могла бы позволить своему отцу издеваться над ней и сломать ее, она могла бы перестать бороться. Роксана могла бы остановиться, даже когда мы украли ее, сдаться и зачахнуть. Вместо этого она расцвела. Дизель прав — Роксана живет ради опасности, ради стресса и черных полос в жизни. Вот когда она больше всего похожа на саму себя. Интересно, знает ли она об этом? Вероятно, именно поэтому она решила управлять баром, чтобы ощущать удары судьбы каждую ночь.

Ощущать то, что Дизель находит в огне, Кензо в азартных играх, Гарретт в драках... а я в сделках, в победе и манипулировании людьми. Но здесь мной манипулируют, и я не думаю, что она даже осознает это.

Протянув руку, я обхватываю лицо Рокси ладонями, вглядываясь в эти глаза, которые держат меня в плену. Если бы только мои враги знали, что, чтобы добраться до нас всех, убить нас… все, что им нужно будет сделать, это забрать ее у нас. Причинить Роксане боль. Это уничтожило бы нас.

Когда Гадюки что-то делают, мы делаем это жестко, а Роксана? Она здесь всего неделю, но уже тесно связана с нами, так важна для нашей жизни. Она изменила нас, заставила нас любить и испытывать злость. И все же здесь, с ней в моих объятиях, я, наконец, делаю глубокий вдох, моя рука дрожит у ее щеки от страха. Что, если я слишком похож на своего отца?

Что, если я причиню ей боль?

— Ты единственная, кому доводилось видеть, как дрожат мои руки, любимая, — бормочу я, а Роксана ухмыляется.

— Хорошо, не показывай им этого. — Она кивает, играя в эту игру так же хорошо, как и мы. — И нет, я не думаю, что ты причинишь мне боль.

Я удивленно моргаю, а она смеется.

— Ты не единственный, кто умеет читать людские мысли, придурок. — Тогда я смеюсь, а Роксана прижимается ко мне, все еще находясь в моих объятиях. — Ты не твой отец. Я вижу это беспокойство. Ты так боишься, что станешь им, что не замечаешь, что порой перестаешь быть собой. Перестань бороться с этим, с этим адом внутри. Используй это во благо. Гнев, который он порождал, у меня такого же рода. Мы — две разные стороны одной медали. Ты пытался похоронить это чувство, я же использовала его, чтобы сделать себя. Ни то, ни другое не является правильным или неправильным, но я знаю, Райдер, я знаю, что ты никогда не причинишь мне вреда, по крайней мере, физически. Я знаю это. Ты можешь обидеть меня словами, ты можешь попытаться оттолкнуть меня или притвориться, что не хочешь меня по той же причине, что и я, но нет, ты никогда не причинишь мне боль.

— Откуда тебе знать? — спрашиваю я, искренне удивляясь. Я даже сам себя не знаю. Разве мой контроль, моя потребность в ее полном подчинении не означают, что однажды я могу зайти слишком далеко и причинить ей боль?

— Потому что мы оба видели, что это делает с людьми, и мысль о том, чтобы сделать это с кем-то другим, никогда бы не пришла нам в голову. К тому же, я бы никогда тебе этого не позволила. Может, я и не такая сильная, как вы, ребята, или у меня нет денег, но я боец, как вы и говорили. Это позволило мне выжить. Ты никогда не причинишь мне боль, потому что я никогда тебе этого не позволю. Я бы убила вас, надрала бы ваши гребаные задницы, если бы вы попытались это сделать. Дизель может порезать мою кожу или причинить мне физическую боль, но это мой выбор. Я хочу этого, и я отказываюсь стыдиться этого. Но я всегда хочу видеть улыбку Кензо и мягкое поддразнивание... и твой лед и огонь.

— Что насчет Гарретта?

Я должен спросить. Роксана права, она слишком сильная, не такая, как моя мать, она никогда не позволит нам причинить ей боль. Она убьет нас первыми. Эта мысль успокаивает меня, и я действительно ныряю в осознание этого и расслабляюсь.

— И его я хочу, — признается она. — Я даже сказала ему об этом, но мы не торопимся. Я больше не буду спрашивать, что произошло. Он скажет мне, когда будет готов, и я надеюсь, что однажды мы сможем с этим разобраться.

— Похоже на речь того, кто планирует остаться, — поддразниваю я, и она вздыхает.

— А у меня есть выбор? — Роксана подмигивает, но я чувствую настоящую правду в этих словах, и это заставляет меня напрячься.

Так ли это?

Отпустил бы я... отпустили бы мы ее, даже если бы она не вернулась? То, что я сказал ей, было правдой, все с ней начиналось, как некая сделка. Мы планировали использовать Роксану, а после избавиться. Но сейчас она здесь, в нас, одна из нас… но как Роксана может действительно быть одной из нас, если это не ее выбор? Мы все выбрали эту жизнь... но ее принудили к этому.

Аналогично тому, как я жил рядом со своим отцом.

— Райдер, — начинает Роксана, и я жду, но она прикусывает губу, вероятно, понимая то же самое ― нет ничего, что она могла бы сказать, что не было бы ложью. Да, она хочет нас, но насколько сильно? Потому ли, что она выжимает максимум из плохой ситуации, или она и правда хочет нас?

— Мне лучше вернуться к работе, — бормочу я, прежде чем наклониться и нежно поцеловать ее, желая знать наверняка. Я отстраняюсь и поворачиваюсь, чувствуя, как она смотрит мне вслед, и останавливаюсь у двери.

— Твой день рождения седьмого мая, ты родилась в восемь пятьдесят пять утра, — говорю я, а она втягивает воздух.

— Спасибо, Райдер.

Я киваю и ухожу, не в силах больше оставаться, мои мысли роятся в мозгу от нахлынувшего беспокойства. Мне нужно поговорить с моими братьями. Нам нужно сделать выбор. Мы можем удержать ее, заставить остаться, и она, возможно, даже не возненавидит нас за это. Но Роксана никогда не полюбит нас, не так, как мы того желаем. Как вы можете любить того, кто отнимает у вас свободу?

Я не знаю, но я также не знаю, можем ли мы позволить Роксане уйти сейчас. Не только из-за того, что она видела и знает, но и потому, что другие привязаны к ней.

Я привязан.

~

Днем я погружаюсь в работу, пытаясь избежать вопросов, крутящихся у меня в голове, пока мне не звонит Гарретт. Взяв трубку, я нажал зеленую кнопку и откинулся на спинку стула.

— Говори.

— Что ж, мы зачистили город. Единственные люди, которые получат награду, ‒ это приезжие или люди, нанятые непосредственно Триадой, — громыхает Гарретт в трубку.

— Хорошо, вы выяснили что-нибудь об утечке? — спрашиваю я, и Дизель фыркает.

— Он не позволяет мне играть с ними, — скулит он, заставляя меня ухмыляться.

— Мы собираемся снова совершить вылазку завтра и вернуться к этому вопросу. Мы очистили несколько имен. Достаточно было просто угрожать их семьям и их жизням, и они не предали нас.

— Но кто-то же нас предал, — огрызаюсь я, а затем вздыхаю, барабаня пальцами по столу, пока думаю. — Это должен быть кто-то, кто здесь работал, иначе они бы ничего не знали, продолжайте копать.

— Конечно, — ворчит Гарретт, а затем все стихает, но он не вешает трубку. Я удивленно выгибаю бровь, Гарретт обычно не разговорчив.

— В чем дело? — спрашиваю я и слышу грохот в трубке, прежде чем он громко вздыхает.

— Дизель хотел бы знать... Рокси в порядке? — спрашивает он с болью в голосе. Я улыбаюсь, но мне удается сдержать смех. Держу пари, что за этим вопросом нечто большее, чем просто Дизель, но я позволю ему использовать Ди в качестве оправдания.

— В прошлый раз, когда я проверял, с ней все было в порядке, хотя я думаю, что она заскучала. Ты был прав, в какой-то момент нам придется дать ей работу.

— Ты говоришь неуверенно, — замечает Гарретт.

— Сегодня вечером, когда вы все вернетесь, нам нужно поговорить, — это все, что я говорю, прежде чем повесить трубку. Я ничего не могу решить без них, это так не работает. Мы все говорим «да» или не делаем этого.

И речь идет о свободе Рокси.

Я не уверен, что Дизель вообще отпустил бы ее в этот момент, но я должен знать. Бросив телефон на стол, я ослабляю галстук и на мгновение закрываю глаза. Всегда так много нужно сделать. Роксана права? Неужели я не знаю, как расслабиться?

Я слышу скрип открывающейся двери, но не открываю глаза. Это она. Я знаю это. Любой другой постучал бы, будучи слишком напуганным, чтобы не постучать, только моя девочка была достаточно наглой, чтобы войти в мой кабинет, который она каким-то образом нашла. Должно быть, она снова подкупила одного из охранников.

— Да? — спрашиваю я, а Роксана на это только смеется. Когда я открываю глаза, она развалилась на стуле напротив моего стола.

— Мне скучно, могу я помочь? — спрашивает она, покачивая босыми ногами. На ней все еще одета одна эта рубашка.

— Ты хочешь помочь? — спрашиваю я, выгибая бровь.

Роксана садится и встает, и я внимательно наблюдаю за ней, пока она обходит стол. Наша девочка отодвигает мой стул и запрыгивает на стол прямо передо мной, дрыгая ногами и ухмыляясь.

— Ага. Кого мне пришить?

— Мы делаем куда больше, чем это, — смеюсь я. — Мы на самом деле управляем бизнесом, инвестируем в людей, строим здания и ремонтируем проблемные районы. Мы управляем приютами для бездомных и благотворительными столовыми, помогаем благотворительным организациям...

Она отмахивается от этого.

— Полагаю, вы запустили руки практически во все сферы.

— Не все... пока, — бормочу я, пробегая глазами по ее раздвинутым бедрам. Поза Рокси позволяет мне разглядеть ее трусики.

— Легче, — дразнит она.

Прищурившись, я смотрю на нее и указываю на пол.

— На колени, любимая.

Она ухмыляется и опускается на колени без вопросов. Роксане, возможно, и нравится контролировать ситуацию, но со мной ей нравится, когда я контролирую ее. На самом деле, я держу пари, что, если бы я полез в эти маленькие трусики, она бы промокла насквозь.