Рядом – кухня открытой планировки с островом из белого и серого мрамора и черными барными табуретами на золотых ножках. Кухня больше, чем вся моя квартира, оборудована всеми необходимыми приспособлениями и технологичными штуковинами, какие только можно себе представить. Большие подвесные люстры свисают с потолка, а холодильник и духовка – блестящие, черного цвета. Золотые цветы прекрасно расположились в вазе. Райдер кружится тут же вокруг стола.

— Открой ящик, — приказывает он, и ящик открывается, позволяя ему бросить что-то внутрь.

Конечно, у них здесь чертов «умный дом».

С потолка свисают хрустальные люстры, белые стены украшены произведениями искусства. Все так чисто, безупречно и идеально... и кричит о деньгах. Каждый позолоченный край, каждая ваза и деталь должны были произвести впечатление.

Черт, у них даже есть ступеньки в то, что выглядит как пруд в углу. Как живет другая половина. Я качаю головой, когда Кензо толкает меня вперед, и спотыкаюсь, прежде чем резко повернуть голову, чтобы посмотреть на него. Он ухмыляется, сверкая ровными белыми зубами.

— Засранец, — ухмыляюсь я и оборачиваюсь, чтобы увидеть, что все они смотрят на меня.

Я и так не в своей тарелке, что чувствую себя крошечной и ничтожной. Моя одежда дешевая, но черт с ней. Они украли меня, они знали, кто я. Я откидываю голову назад и бросаю на них надменный взгляд, когда подхожу к столу, где Гарретт держит кружку с чем-то, что пахнет кофе. Дизель тоже там, его обутые в сапоги ноги упираются в стеклянный стол, когда он щелкает зажигалкой в руке.

Райдер оборачивается, ставит блюдо на стол, садится на стул и аккуратно кладет салфетку на колени. Сегодня он в другом костюме — сером, в тонкую полоску, с гребаным жилетом, материал туго обтягивает его впечатляющие бедра, когда он откидывается назад, потягивая напиток из чертовой чайной чашки.

В его руках она смотрится крошечной, но при этом очень подходит ему. Его глаза следят за мной, анализируя каждое мое движение, пока я неловко стою, прежде чем решаю выбрать стул и плюхнуться на него, забыв о правилах приличия. Водрузив свои босые ноги на стол, я скрещиваю руки на груди и, прищурившись, смотрю на него.

— Я хочу вернуть свои ботинки.

Эти ботинки обошлись мне в небольшое состояние и являются одной из немногих вещей, на которые я когда-либо тратилась и которые покупала для себя.

Он отпивает из чашки и ставит ее на блюдце на столе. Это странно завораживает и возбуждает, когда мужчина обхватывает губами такую изящную чашку. Не то чтобы я когда-нибудь собиралась говорить об этом этому придурку.

Дизель наклоняется вперед, его темные глаза прикованы ко мне, когда он заправляет свои длинные светлые волосы за уши. Как обычно, Гарретт игнорирует меня.

Дизель – чертов бешеный пес, Райдер – высокомерная задница, а Кензо – очаровательный психопат... Я не могу понять Гарретта. Он, кажется, хочет полностью игнорировать тот факт, что я здесь. Он даже не смотрит на меня. Кензо садится рядом со мной и берет две кружки.

— Кофе?

— Черный, — отвечаю я, и он наливает мне. Я обхватываю кружку руками, морщась от боли, которую доставляет рана.

Райдер, конечно, замечает это. Не думаю, что существует что-то, чего этот человек не замечает. У него глаза как у ястреба.

— Так тебе и надо, раз ты ведешь себя как ребенок и разрушаешь свою комнату.

Он только что сделал мне выговор… словно я чертов ребенок? Мне хочется выплеснуть кофе ему в лицо, и он прищуривает свои холодные глаза, словно читает мои мысли.

— Не испытывай меня. Из-за твоей вспышки гнева сегодня ко мне придут люди, чтобы привести комнату в порядок. Тебя нельзя оставлять одну, поэтому ты останешься с Кензо.

— Тюремным надсмотрщиком? — я горько усмехаюсь, потягивая кофе, который, к моему раздражению, чертовски хорош.

— Для твоей защиты, и да, чтобы ты не навредила себе или не попыталась сбежать, — сухо отвечает Райдер, беря столовые приборы и начиная нарезать еду. — Ешь, ты, должно быть, проголодалась. — Затем он игнорирует меня, как будто я всего лишь досадная помеха. Если это правда, то почему он схватил меня? Это потому, что это был бизнес, чтобы покрыть долг? Предупреждение другим? Я не знаю, и, честно говоря, мне все равно.

Кензо кладет мне на тарелку еду – полноценный английский завтрак, но я чувствую себя слишком паршиво, чтобы есть. Неужели они думают, что шикарная квартира и хорошая еда заставят меня прекратить попытки сбежать? Неужели они действительно ждут, что я приму это?

Да, я могу утверждать, что именно это они и делают. Они привыкли, что им повинуются, что люди делают то, что им говорят.

— Твоя рука все еще кровоточит, милая птичка? — спрашивает Дизель, подпирая подбородок рукой и наблюдая за мной. От меня не ускользает, что Кензо сидит между ним и мной.

Они сделали это нарочно, но зачем? Почему их волнует, что Дизель сделает со мной? В конце концов, они сказали, что я принадлежу им и они могут делать со мной все, что им заблагорассудится. Игнорируя его, я поворачиваюсь к Райдеру, зная, что у него есть ответы.

— Мой бар... — начинаю я.

Он поднимает на меня взгляд своих холодных глаз, замораживая меня на месте. Большинство людей наблюдают за вами, но они не уделяют вам всего своего внимания. Только не Райдер, он пригвождает вас на месте анализируя все; пока я не убеждаюсь, что он знает, что капля пота стекает по моей спине, а мои руки слегка дрожат от страха, несмотря на мою браваду. Он все это замечает, наблюдает за мной, использует против меня. Это человек, который любит тотальный контроль.

— Ну и что с ним? — он бросает вызов, его голос ровный и не выходящий за грани приличия. В этом человеке нет ничего грубого, все так прекрасно, но под всем этим... все еще скрывается гадюка. Смертоносная, меткая змея.

— Что с ним будет? — интересуюсь я.

— Скорее всего, продадим или уничтожим, — бесстрастно отвечает он. Сжав пальцы поврежденной ладони, я сдерживаюсь, чтобы не броситься на него и не попытаться задушить ублюдка. Это мой бар.

Мой.

Боже, если бы Рич мог видеть это сейчас — именно эта мысль останавливает меня. Я обещала присматривать за этим местом, поддерживать его в рабочем состоянии. Я должна, даже если это убьет меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, не нужно, — я стискиваю зубы от этих слов, единственный намек на слабость, который я позволяю.

Он откидывается назад, уголки его губ чуть приподнимаются.

— Хорошо, пока мы не решим, что с ним делать, я позволю твоим... партнерам вести дела.

Я фыркаю, когда он употребляет слово «партнеры». Он имеет в виду Кука и Трэвиса.

— Они в курсе, что со мной случилось?

Он приподнимает бровь.

— Нет, они думают, что у тебя возникли семейные проблемы и тебе пришлось уехать.

Я смеюсь, откровенно смеюсь, а он смотрит на меня.

— Что смешного?

Я чувствую, как остальные переглядываются между нами, все разом прекращают есть. О, Райдер не любит, когда чего-то не знает, когда над ним подшучивают.

— У меня нет семьи, они это знают, — фыркаю неодобрительно.

— У тебя есть отец, — смущенно отвечает он.

— Я отреклась от него много лет назад, — пожимаю плечами. — Это всем известно.

Он кивает, вытирая рот салфеткой, прежде чем аккуратно сложить ее и положить на стол.

— Я видел, что ты ушла из-под его опеки в семнадцать.

Тогда я поднимаю голову, гадая, как.

— Как...

Он улыбается и делает это так холодно и зло, что я даже вздрагиваю. Твою же мать.

— У нас свои пути, дорогуша. Я мог бы при желании узнать что угодно о ком угодно. Дай мне минутку, и я узнаю основные факты. Через час я узнаю все о твоей жизни… — он наклоняется ближе, его мятное дыхание обдает меня, от него пахнет мятой с нотками древесного запаха. — Дай мне день, и я уничтожу тебя, использовав против тебя все то, что знаю о тебе.

Наклонив голову, я смотрю ему прямо в глаза, отказываясь отступать.

— Ладно, ты знаешь обо мне все дерьмовые подробности, а кто не знает? Это не значит, что ты меня знаешь.

— Нет? — возражает он, выгибая бровь и откидываясь назад. В его глазах появляется удивление от моего отказа уступить, испугаться или поджать хвост, и я могу себе представить, что такое с ним впервые.

— Тогда позволь мне просветить тебя. С тех пор как тебе исполнилось три года, на твоем теле нет ни одной не сломанной косточки. Все из-за твоего папаши пьяницы, наверное. Твоя мать была наркоманкой и покончила с собой, когда тебе было четырнадцать. Ты ходишь как человек, который может постоять за себя, ты умеешь драться. Скорее всего, брала какие-то уроки самообороны. У тебя есть пушка, что только наглядно подтверждает, что у тебя есть некоторые... сомнительные друзья. Ты не боишься работать в баре для байкеров, что говорит о том, что ты также храбра, как и глупа. У тебя нет парня, вероятно, из-за твоих вопиющих проблем с папашей – на самом деле, кажется, что у тебя просто сиюсекундные любовники. Никто даже не знает твоего полного имени, просто так тебе нравится больше – изображать из себя главную. Ну, так что, мне продолжать?

— Все верно, кроме одного, — рычу я, вставая. — Моя мать не убивала себя. Мой отец сделал это, когда воткнул иглу ей в вену и нажал на шприц.

Я отворачиваюсь, и Дизель преграждает мне путь.

— Куда собралась, Птичка?

— Я не позволял тебе уходить, — огрызается Райдер за моей спиной. — Сядь.

Стиснув зубы, я делаю глубокий вдох, сжимаю руки в кулаки, разворачиваюсь и сажусь. Он кивает и продолжает есть, не обращая на меня внимания.

— Сегодня я буду на совещаниях до обеда. Сегодня вечером я жду вас всех здесь. Завтра нас с Гарреттом не будет почти весь день, — сообщает он.

— Куда ты собрался, брат? — спрашивает Кензо, поглощая пищу.

— У нас есть кое-какие дела на севере, разногласия по оплате, — Райдер закатывает глаза. — Уладим все быстрехонько. А пока я хочу, чтобы ты прижал уши к земле, Кензо. Держите глаза открытыми на случай возмездия от Триады. Они так просто не сдадутся.