ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

ДИЗЕЛЬ

Гарретт в плохом состоянии. Он бледен и теряет много крови. Нам удается затащить его на заднее сиденье. Мы оставляем Тони, чтобы он привел здесь все в порядок и привел Номера Первого, как указывали его татуировки, к нам домой. Все, что сейчас имеет значение ― это наша семья.

Наша разбитая семья. Кензо ранен. Гарретт умирает... он не может умереть.

Я не могу его потерять.

Паника накатывает на меня, пока я не ударяюсь головой о приборную панель, чтобы заглушить ее. Райдер смотрит на меня с мрачным лицом, заводит машину и сдает назад.

— Не может умереть, умереть, нет, умереть, не может умереть.

Я даже не знаю, что говорю, пока кто-то не шлепает меня по башке.

— Он, блядь, не умирает, слышишь? Так что заткнись, Ди! — орет Птичка, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть слезы в ее глазах. Ее платье порвано и залито кровью, и ужас в ее глазах потому, что, несмотря на ее крик, она боится, что он умрет.

— Маленькая Птичка, — шепчу я, пытаясь помочь ей, но Гарретт в этот момент стонет, и она снова поворачивается к нему.

— Я здесь, здоровяк, я здесь, — шепчет она, и его глаза слегка приоткрываются.

— Прости, детка, — бормочет он.

— Нет, не извиняйся, мать твою. Просто оставайся со мной, хорошо? — требует она, и он фыркает, а затем кричит в агонии, звук заполняет машину и заставляет Райдера нажать на педаль газа. Я подскакиваю на своем сиденье, когда Кензо крепко обхватывает голову Гарретта, чтобы не дать ему двигаться.

Он успокаивается, но, похоже, по большей части теряет сознание. С каждой милей меня охватывает все большая паника, когда я перевожу взгляд с дороги на него.

Глядя на заднее сиденье, я вижу, как наша девушка прижимает платье к его груди, чтобы остановить кровотечение, ее лицо застыло в решительном оскале. Меня охватывает паника, но я не могу не восхищаться ею. Она наклоняется к его лицу и дает ему пощечину.

— Ты не бросишь меня на хрен, слышишь? Если кто-то и убьет твою упрямую задницу, то это буду я, так что борись, мать твою!

Его глаза снова открываются, губы подрагивают.

— Ди сказал нам, что мы тебе нравимся.

— Заткнись, блядь.

Она смеется, звук получается захлебывающимся от слез.

— Я все еще ненавижу вас, ублюдки.

Его глаза снова закрываются, и она наклоняется к нему.

— Пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня, все меня бросают, пожалуйста, только не ты.

Ее мольба заполняет машину, и у меня на глаза наворачиваются слезы, когда я смотрю на Рокси.

Если бы я мог что-то сделать, я бы сделал. Если бы я мог спасти его или ее от этого, я бы сделал, но я бесполезен, и это убивает меня. Рука Гарретта свисает с сиденья, поэтому я тянусь назад и сжимаю его ладонь.

— Держись, брат, — приказываю я. — Кто еще остановит меня от безумных поступков, если не ты?

— Или остановит Райдера от того, чтобы он не вел себя как полный придурок.

Кензо смеется, звук слабый.

— Или Рокс от убийства всех нас, — добавляет Райдер.

— Да, я нужен вам, ублюдки, — бормочет Гарретт, заставляя нас всех смеяться.

— Нужен, здоровяк, ты мне нужен, хорошо? Пожалуйста, просто держись, — умоляет она, нежно целуя его.

— Доктор все еще там. Я сказал ему не уходить, если кто-то из нас пострадает, — сообщает нам Кензо. — Мы просто должны добраться туда.

Следующие несколько миль пролетают в тишине, нарушаемой только неровным, влажным дыханием Гарретта и шепотом моей Маленькой Птички. Похоже, это помогает, так как, когда мы въезжаем в гараж, он все еще с нами. Мы не можем поехать в больницу, они задают слишком много вопросов. Нет, здесь лучше. Мы торопливо несем его наверх, но Гарретт отказывается отпускать руку Рокси, даже когда мы кладем его на стол и врач начинает его лечить.

— Пожалуйста, мне нужно немного пространства, — говорит ей врач, и Рокси отступает назад, но Гарретт резко вскакивает на ноги.

— Рокси! — дико кричит Гарретт, и Птичка бросается к нему, успокаивая, пока он укладывается обратно на стол.

— Мне нужно дать ему успокоительное, — бормочет доктор, и прежде чем Гарретт успевает запротестовать, он так и делает. Мы все наблюдаем за происходящим со страхом в сердце из-за потери нашего брата. Наши плечи соприкасаются, пока наша женщина держит его за руку, а врач делает свою работу.

Проходит несколько часов, прежде чем измученный мужчина отходит и кивает.

— Если он переживет эту ночь, то будет жить.

Гарретт все еще в отключке, и в этот момент Маленькая Птичка выглядит измученной, ее тело покачивается, хотя я не думаю, что она знает об этом. Ее лицо бледное и потерянное. Она выглядит такой маленькой, такой тихой для нашей Рокси. Мне это не нравится.

Я не могу помочь ему, моему брату, но я могу помочь нашей девочке. Я смотрю на Райдера и киваю головой в сторону Рокс. Он кивает, помогая Кензо сесть, пока доктор осматривает его швы. Оставив их, я направляюсь к ней.

На ее руках кровь, кровь моего брата, кровь ее любовника. Ее лицо бледное и потрясенное, она не двигается и не говорит, поэтому я осторожно поднимаю Птичку и беру на руки. Я несу ее в ванную, не желая далеко отходить, на случай, если Гарретт проснется и снова начнет буянить, если не увидит Рокси, но за ней тоже нужно присмотреть.

Она не сопротивляется и не говорит, и это показывает мне все, что мне нужно знать. Я пускаю струю в раковину и быстро, но аккуратно, мою ее руки, морщась от вида разбитых костяшек, а затем мою и лицо. Она прислоняется к моим рукам, ее глаза закрываются, а по щекам текут слезы.

— Мы чуть не потеряли его, мы чуть не потеряли их обоих.

— Но мы не потеряли, Птичка, — тихо прошептал я. — Не потеряли, благодаря тебе, и теперь наша очередь заботиться о тебе.

Она поднимает голову, ее глаза наконец-то встречаются с моими.

— Ди? — шепчет она.

— Да, Птичка?

— Расскажи мне что-нибудь, что угодно, чтобы занять мои мысли, — шепчет она так сокрушенно, что мне хочется всех зарезать. Никто не причинит ей боль, никто не заставит ее плакать, даже мой родной брат. Если Гарретт выживет и поправится, я надеру ему задницу.

— Я никогда не знал своего настоящего отца. Мне нравилось фантазировать, что мужчина, с которым мама встречалась большую часть моего детства, был им. Но потом он ушел, как и все остальные. Однажды я попытался найти настоящего отца, — признаюсь я, делясь тем, о чем никогда никому не рассказывал.

— Ты нашел его? — спрашивает она, кажущаяся теперь более живой.

— Нет, наверное, он какой-нибудь чертовски скучный бухгалтер, представляешь? — поддразниваю я, и она слегка хихикает. — Я знаю, знаю, скажи кому-нибудь, и я убью тебя, Птичка.

— Я люблю тебя, — шепчет она, прислонив свою голову к моей.

— Я тоже тебя люблю, Птичка, — отвечаю я.

Мы сидим так некоторое время, просто глядя друг другу в глаза, я даю ей время передохнуть, расслабиться и переварить случившееся, а я остаюсь рядом с Рокси. Ее глаза ищут мои, и я глажу ее, ее бедра, ее волосы, ее руки, каждую частичку ее тела, пока она не прижимается ко мне.

— Могу я его увидеть?

Подняв Птичку на руки, я несу ее обратно в гостиную и подтаскиваю стул поближе, прежде чем сесть и усадить ее к себе на колени. Доктор осматривает Рокси и перевязывает сломанные пальцы на ногах и руках, промывает порезы и накладывает швы, если это необходимо. У нее также сломаны ребра, но он мало что может сделать с этим, кроме как дать ей обезболивающее, которое она принимает. Птичка также ударилась головой, и он предупреждает, что у нее может быть сотрясение мозга.

После того как доктор закончил, я переношу нас поближе к Гарретту. Она тянется к нему и переплетает свои пальцы с его. Его голова повернута в нашу сторону, а глаза закрыты. Таким умиротворенным никогда не видел Гарретта.

— Он любит тебя, — шепчу я ей. — Больше всего на свете. Он никогда не боялся потерять кого-то или умереть, до тебя.

Она прижимается ко мне, а Райдер и Кензо подтаскивают стулья по обе стороны от нас. И так мы сидим всю ночь, не сводя глаз с нашего брата, который борется за свою жизнь, а между нами наша женщина.

Когда встает солнце, Райдер варит кофе, молча передает его Маленькой Птичке, прежде чем сесть обратно.

— С ним все будет хорошо, — шепчет она.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Райдер, в его голосе звучит усталость.

— Потому что он Гадюка. Гадюки не умирают, — говорит она. Мы говорим одно и то же уже много лет, и тут как будто что-то щелкнуло. Как легко она вошла в нашу жизнь и стала центром нашего мира. Это никогда не будет легко ― черт, я рад, что не будет, легко ― это скучно, ― но когда она в моих объятиях, вся кровь, вся боль и игры за власть стоят того.

И когда Гарретт застонал и открыл глаза, встретившись со взглядом Рокси, стало ясно, что без нее... мы ― ничто. То, что началось как деловая сделка, переросло в нечто гораздо большее, чем мы могли себе представить. Жизнь. Дом.

Любовь.

Те самые вещи, о которых никто из нас не знал, не знал, что мы в них нуждаемся, включая Маленькую Птичку, но теперь они у нас есть все вместе, и мы никогда этого не упустим. Или ее.

Я бы погнался за ней на край земли и притащил обратно, пинающуюся и кричащую... вообще-то, это было бы весело.

— Какого хрена вы все так нездорово выглядите, — прохрипел Гарретт, а потом закашлялся.

Мы все обмениваемся взглядами, прежде чем разразиться хохотом.

Гадюки никогда не умирают.

Гадюки никогда не падают на колени... разве только ради татуированной, нецензурно выражающейся владелицы бара.