— Рокси, это могло быть так просто. Ты могла бы быстро умереть.

— Да, только мне никогда не нравился легкий вариант. Что я могу сказать? Мне нравятся жескач.

Я ухмыляюсь ему.

Он срывает с меня эту спокойную маску, и я понимаю, что меня ждет мир полный боли. Будем надеяться, что я смогу пережить это дерьмо, потому что мои Гадюки придут, я знаю это, и если они найдут меня мертвой... город не переживет их гнева.

Время течет медленно, мучительно медленно, как и боль, проходящая через меня, через все мое тело. Он мазохист, но не так хорош, как Ди, но все же это приносит пользу. Мои крики раздаются вокруг нас, и слезы, наконец, проливаются, покрывая мои щеки. Кровь стекает под меня, мои пальцы скользкие от нее. Он вырывает ногти на ногах, ломает мне пальцы. Он ломает мне палец. Он колет, режет и режет. Он накрывает мою голову мешком и льет на нее воду, пока я не перестаю дышать, пока не думаю, что могу утонуть, а когда он отрывает мешок, вода течет у меня изо рта на грудь, легкие горят от ледяной жидкости.

— Спасибо, я хотела пить, — кричу я.

Эндрю старается изо всех сил. Его работа и жизнь на кону, если он не получит информацию, но вот в чем дело... Я умру, прежде чем предам их, прежде чем предам любого, кто дал мне шанс, кто был добр ко мне... а мои Гадюки?

Они любят меня.

И, как ни странно, я, блядь, тоже их люблю.

Так что если я умру здесь, одна, в чертовой мерзкой комнате, то так тому и быть. Я заигрывала со смертью с детства, а умереть за людей, которых любишь, кажется хорошим исходом.

Эндрю не может этого изменить. Он может ломать мое тело снова и снова, он может заставить меня кричать и плакать, он может заставить меня молить о смерти, но ни слова о моих парнях не слетит с моих уст. Думаю, он начинает понимать это, когда сидит и наблюдает за мной.

— Мне стоит восхищаться твоей преданностью.

Он вздыхает.

— Раздражает, но впечатляет. Скажи мне, они действительно купили тебя?

Я киваю, смачивая губы.

— Так откуда такая преданность? — интересуется он с любопытством.

— Потому что мы плохо начинали, но теперь они ― мое все.

Я пожимаю плечами.

— Ты знаешь, как это бывает, давай посмотрим правде в глаза, каждая романтическая история в какой-то степени испорчена. Ромео и Джульетта? Они были детьми, и они умерли. Даже не начинай мне рассказывать о том искуплении, Господи, я ревела как ребенок. Преданность нужно заслужить, а не купить.

— И они ее заслужили? — спрашивает он.

Я не отвечаю, и он кивает.

— Я должен сообщить об этом своему боссу, подумайте об этом.

Эндрю встает и уходит, а я смотрю, как он уходит, хлопок двери и щелчок замка громко раздаются в сырой комнате.

Заслужили ли они это? Его вопрос звучит у меня в голове.

Несомненно, мы все испорчены, и наша любовь странная... но верность? Да, они заслужили ее, и мои мальчики будут продолжать ее получать, потому что я знаю, что они сделают все, чтобы защитить меня. Спасти меня. Дать мне все, в чем я нуждаюсь.

Когда никто другой этого не сделал, они приняли во внимание то, как я отношусь к ним и не вижу шрамов, и продолжали идти вперед, до тех пор, пока бы не добрались до меня.

Я не ребенок и не глупая. Я знаю, что если я предам их, они убьют меня, даже если любят, но не поэтому я не предаю их. А потому, что я не смогу причинить им такую боль, даже ради спасения собственной жизни, и если это не любовь, то я не знаю, что это такое.

Иногда в жизни встречаются люди, ради которых стоит умереть, и обычно это те же люди, ради которых стоит жить. Но вы не всегда можете иметь все сразу. Если все, что я могу предложить им сейчас, это мое молчание и смерть, я сделаю это.

Мне, правда, хотелось бы забрать некоторых из этих ублюдков с собой.

Мои парни могут быть преступниками, иметь дело со смертью и властью, но когда дело доходит до дела, все, чего они действительно хотят ― это любовь. Семья. Я отказываюсь ломать это.

Они могут быть моей силой, но я ― их слабость.

В этот момент надо мной раздается взрыв, и все здание сотрясается от пыли, падающей с потолка. Я ухмыляюсь, точно зная, кто это.

Мне не нужен никакой гребаный герой, чтобы спасти меня, я могу спасти себя сама, но я ни разу не сомневалась, что они помогут мне, помогут спасти меня, и я оказалась права.

Хоть раз кто-то меня не подвел.

И я отказываюсь разочаровывать их.

Пришло время освободиться и встретиться с моими ребятами, тогда мы вместе перебьем всех этих ублюдков.

Ладно, Рокси, пора вытрясти из них все дерьмо. Когда наверху раздаются взрывы и выстрелы, я оглядываюсь по сторонам, пока мне не приходит в голову идея. Это глупая, мать ее, идея, но это лучше, чем ничего. Итак, раскачиваясь из стороны в сторону, я наращиваю темп.

Стул начинает шататься, раскачиваясь вместе со мной, скрип громко раздается в комнате, но его заглушает звук драки. Я раскачиваюсь сильнее, и с воплем вместе со стулом валюсь набок. Рухнув на пол, я издаю стоны, ударяюсь головой, но стул разламывается. Я перекатываюсь на спину и издаю стон, лежа так с минуту. Я приземлилась на левое плечо, которое не работает. Черт, кажется, я его вывихнула.

Черт, в «Джоне Уике» это дерьмо выглядело легко. Он соврал, это больно, как будто у сучки течка, хуже, чем это было с тем первым занозой в заднице.

Садясь, я замечаю, что части стула все еще прикреплены к моим рукам и ногам проволокой. Черт. Ударив запястьем в пол, мне удается высвободить деревяшки, а затем размотать каждую часть проволоки, прежде чем сделать то же самое с лодыжками. Я могу использовать только одну руку, так как моя вторая рука смешно и безвольно болтается. Я хнычу, отдирая колючки, наблюдая, как кровь хлещет из моих лодыжек и рук. Суки.

Это происходит медленно, очень медленно, и когда я заканчиваю, я задыхаюсь и обливаюсь потом. Теперь нужно открыть дверь. Отталкиваясь, чтобы встать на нетвердые босые ноги, я защищаю грудь рукой, морщась от боли, пронзающей меня.

Вот еще одна глупая идея.

— Эй, Фрэнни, ты там? — кричу я. — Фрэнни, я освободилась, лучше приди за мной!

Дверь щелкает и открывается, в проеме показывается Фрэнни. Увидев меня, он рычит и бросается на меня. Вот и все...

Я притворяюсь, что падаю, хватаюсь здоровой рукой за нижнюю часть ручки стула, затем вскакиваю, когда он подходит ближе, и с криком бью его по его тупой морде снова и снова. Он воет и отшатывается назад, пытаясь заслонить меня, его пистолет падает на пол.

Я продолжаю бить, пока он не падает на пол. Задыхаясь, я беру пистолет в другую руку и прижимаю его к его голове. Его глаза расширяются, кровь стекает по лицу.

— Пока, Фрэнни, было приятно с тобой познакомиться.

Я нажимаю на курок. Прижимая пистолет поближе, я со стоном шагаю к двери.

Боже, сейчас бы вздремнуть.

Гадюки свернулись, готовые нанести удар. После этого от Триады ничего не останется.

Держись, дорогая, мы идем.