— Может, ты и огонь разведёшь? — поддразнил он, нарезая овощи.

Перед печью уныло пылилась марионетка, а значит, люди давно здесь не хозяйничали. Пока Чжоу Цзышу отодвигал с дороги бесполезное чучело, Вэнь Кэсин продолжал развлекать его беседой. Как бы ни был занят господин Вэнь, он никогда не упускал случая подтрунить над кем-нибудь.

— Мало того, что у Лун Сяо был дурной характер, так у него и вкус был дурной! Разве можно доверять приготовление еды бездушным механизмам? Пища обязана пройти через человеческие руки. Теплые чувства — важная составляющая хорошего блюда. Особенно, если чувства самые нежные. Такой вкус ни с чем не спутаешь.

Подмигнув Чжоу Цзышу, он игриво пообещал:

— Погоди до ночи, попробуешь и сам убедишься.

Чжоу Цзышу пропустил мимо ушей обычный поток вздора. Присев перед печью, он несколько минут всматривался в неё, как в заклятого врага, а потом неуверенно поднял щипцы для углей. Это громоздкое приспособление было рассчитано на марионеток и не подходило человеку. Но Чжоу Цзышу сосредоточенно возился с щипцами, перекладывая их из руки в руку и пытаясь разжать. Плита всё это время оставалась холодной. Заскучав в ожидании, Вэнь Кэсин не удержался от очередной шпильки:

— Долго ты будешь хлопать ресницами? — осведомился он через плечо. — Я дождусь огня или нет?

Чжоу Цзышу никогда не трудился растопником, но верно определил, что гореть пока нечему. Притащив дрова, он сложил их в печь и просунул следом голову, выясняя, осталось ли свободное место. Легче было сразу подбросить вторую охапку и больше об этом не вспоминать. Поэтому Чжоу Цзышу добавил столько поленьев, сколько удалось втиснуть, и лишь тогда поджег их. На свою беду. В мгновение ока его объяла клубящаяся чернота, и кухню заволокло мраком. Чжоу Цзышу проворно отскочил к дальней стене и замер в замешательстве, выставив перед собой щипцы. Вэнь Кэсин ахнул и метнулся к печи. Заходясь кашлем, он выгреб половину дров и обернулся.

— Ты что творишь?! Задумал спалить весь дом в честь праздника?

Чжоу Цзышу решительно взял себя в руки и начал доказывать с умным видом, что всему виной сырой воздух и гнилая древесина. Рассуждал он очень складно, но всё равно был с позором изгнан во двор следом за Чжан Чэнлином. Учителю и ученику осталось только сесть друг напротив друга и терпеливо дожидаться кормёжки — больше ничем они помочь не могли. Когда Вэнь Кэсин, наконец, вернулся к стряпне, по его лицу катились крупные слезы — то ли от едкого дыма, то ли от того, каких бестолковых спутников он себе подобрал. Спасать новогодний ужин пришлось в одиночку, и когда всё было готово, на небе уже горели звезды.

Хотя снаружи похолодало, а оконные решетки дребезжали под натиском северо-западного ветра, в доме непогода не ощущалась. От расставленных вокруг стола жаровен поднималось тепло, воздух казался сладким из-за подогретого вина. Чжан Чэнлин подтаскивал ароматные блюда одно за другим и очень боялся споткнуться, так как перед глазами висела лёгкая пелена — от дурманящих запахов или от восторга. Лишившись семьи и крова, мальчик боялся стать нищим бродягой и даже не мечтал встретить Новый год по всем правилам. Но, видимо, у богов были лучшие планы на Чжан Чэнлина. Усевшись на своё место, он поглядывал то на Чжоу Цзышу, то на Вэнь Кэсина и чувствовал, как тает тяжесть на сердце.

Чжоу Цзышу повеселел, едва зайдя в пропитанную винным благоуханием комнату. Первым делом он наполнил свою чашу и поднёс её к носу. Полуприкрыл глаза, наслаждаясь чистым и свежим запахом, и лишь после этого сделал неторопливый глоток. Домашнее вино из ближайшей деревни не отличалось изысканностью. Но дыхание этого вина бодрило, вкус таял на языке, и в холодную ночь оно согревало изнутри все тело сверху донизу.

В столице сейчас яблоку было негде упасть. По случаю Нового года комендантский час отменялся, и нарядная толпа заполняла улицы. Чжоу Цзышу помнил ночные ярмарки, и песни Лунной Девы над серебром реки, и изысканные нектары многолетней выдержки. Но в те дни вездесущий запах румян мешал разобрать аромат напитков, а груз обязанностей делал пресным всё, что попадало на язык. Лишь теперь у него появилось время для простых радостей.

Пока Чжоу Цзышу сидел, замерев над чашей, пара палочек подкладывала в его миску немного того, немного этого. Повернув голову, он окинул удивленным взглядом Вэнь Кэсина, который всегда любил отобрать чужое лакомство, а теперь с тихой заботой проносил лучшие куски мимо своего рта.

— Не забывай про еду, пьянчужка! — ласково улыбнулся Вэнь Кэсин, и Чжоу Цзышу почувствовал, что его легонько дернули за струну в сердце.

Вэнь Кэсин помолчал, размышляя о чем-то своём, и негромко прибавил:

— Кажется, это лучший Новый год из тех, что я помню.

Чжан Чэнлин по-прежнему не понимал толком, что собой представляет господин Вэнь, поэтому мог только растерянно моргать и слушать в оба уха.

— Последние несколько лет праздник был для меня поводом приструнить подхалимов и предателей, — задумчиво продолжил Вэнь Кэсин. — После этого мы с Гу Сян спокойно распивали на двоих чайник вина. Но о чём говорить с Гу Сян? Мы просто отмечали то, что прожили ещё год. Если не можешь веселиться с семьей, нет смысла устраивать торжество. Только тошнее делается, — заключил он, покачав головой.

В глазах Чжан Чэнлина старший Вэнь мгновенно приобрел ореол глубокой трагичности, и взгляд мальчика наполнился сочувствием. Растрогать Чжоу Цзышу было сложнее. Он бросил на Вэнь Кэсина колкий испытующий взгляд и усмехнулся:

— А как же все твои задушевные подруги? То есть друзья. Прости, я оговорился.

В шутку он спрашивал или нет, Вэнь Кэсин лишь безразлично пожал плечами:

— Один платит за то, чтобы не пить в одиночку. Другой раздаривает улыбки каждому встречному, но тело продаёт по лучшим ценам. Где же тут семья и где праздник? А-Сюй, ты напрасно унижаешь себя такими сравнениями, — предупредил он мягко. — Твоя ревность — плохая приправа к хорошему ужину.

У Чжоу Цзышу возникло острейшее желание опрокинуть свою чашу на голову господину Вэню, но рука не поднялась расплескать доброе вино. После тяжелых колебаний он все-таки вылил остатки выпивки себе в глотку, так ничего и не ответив.

Когда восхитительный ужин был съеден и разговоры пошли на убыль, Чжан Чэнлин поспешил на улицу с вязанкой петард. Через минуту двор наполнился треском и вспышками света. Алые искры взлетали ввысь, рассыпались в ночном небе и опадали огненным дождём. Глядя на такую красоту, Чжан Чэнлин вдруг рассмеялся по-детски звонко и безмятежно. Что бы ни случилось в этом году, холода уходили, уступая место весне.

Устроившись на ступенях крыльца, Чжоу Цзышу продолжал наслаждаться вином. Вэнь Кэсин присел рядом, выхватил из его руки чашу и лукаво усмехнулся. Отыскав на фарфоре место, которого Чжоу Цзышу касался губами, он с удовольствием допил вино с того же края и медленно слизнул последние капли, словно не мог насытиться вкусом. Чжоу Цзышу отвернулся, чувствуя, что уши начинают гореть. Тогда Вэнь Кэсин со смехом взял его замёрзшую руку и прижал к своей груди, отогревая ледяные пальцы. Про себя он подумал, что это определённо был лучший Новый год за всю треклятую жизнь.

Примечание к части

∾ Ли Бо (современное произношение Ли Бай) или Ли Тай-бо ( 李白; 李太白; 701-762/763 г.) — китайский поэт времен династии Тан.

∾ Ду Фу (杜甫; 712-770) — один из крупнейших поэтов Китая и выдающийся классик времен династии Тан. 

∾ Ли — мера длины, примерно 0,5 км (в древности ок. 400 м).

∾ Лаба (腊八) — 8-й день двенадцатого месяца, день просветления Будды Шакьямуни. Традиционным праздничным угощением является каша Лабачжоу (腊八粥), которая связана с легендой о просветлении.

∾ Малый Новый год — 23/24-й день двенадцатого месяца, относится в контексте к 祭灶节 («праздник жертвоприношения кухонному богу»). В этот день принято убирать дом, подносить пищу и закрашивать рот изображения бога кухни подслащенной жидкостью.

Том 2. Глава 54. Пробуждение

Опустилась ночь.

Весна уже вступила в свои права, и при свете дня воздух наполнялся ароматами просыпающейся природы. Но после заката зима ещё напоминала о себе внезапными заморозками и тонким ледком на реках. У недавно оттаявшего ручья стоял человек в багряной одежде с кроваво-красным родимым пятном на пол-лица. Это был Сунь Дин, Скорбящий Призрак.

Сунь Дин внимательно осматривался вокруг. Одна его рука была отведена в сторону, согнутые пальцы на ней напоминали когтистую птичью лапу. В темноте бросалось в глаза неестественное сверкание ладони, которое никак не могло быть бликом лунного света на коже. Несколько теней отделились от окружающей темноты и бросились к нему. Сунь Дин мгновенно взвился в воздух и вступил в схватку с одетыми в чёрное людьми.

В десятке великих призраков Долины самыми могущественными считались Скорбящий Призрак, Призрак Висельника и Призрак Непостоянства.^[364] Это не означало, что остальные не представляли опасности. Просто указанная троица пустила корни в Долине раньше других. За долгие годы интриг, привлечения сторонников и уничтожения противников каждый из них стал влиятельной силой, которую не сбросишь со счетов. 

Скорбящий Призрак не являлся непревзойдённым мастером кунг-фу, но его «ладонь ракшасы» была уникальна. В настоящее время в улине Центральных равнин больше никто не владел этой техникой. Поражённые «ладонью ракшасы» погибали, не сделав и трёх шагов. На трупе находили отличительный знак в виде ладони. Даже два знака — удар проходил насквозь, оставляя тёмные отметины на груди и спине. Это было действительно устрашающе. 

Несмотря на внезапную ночную засаду, Сунь Дин ничуть не растерялся. Пара его смертоносных ладоней мелькала в воздухе, уничтожая противников, словно жуков. Атакующие явно переоценили свои возможности. Вскоре бой закончился: оставшиеся в живых в панике разбежались. Скорбящий Призрак не стал никого преследовать. Он подошёл к одному из трупов, лежавшему ничком, и задрал на нём рубаху. Увидев маску призрака, вытатуированную на пояснице мертвеца, Сунь Дин криво усмехнулся.