— Ты добавишь меня в свою систему с биометрическими данными? — спрашиваю я, когда Джек проходит в другой конец комнаты и находит еще один датчик, спрятанный под рамкой ниши в дальней стене. Еще один негромкий цифровой сигнал, еще одна полка распахивается, открывая потайную дверцу. — У меня должен быть доступ, по крайней мере, к запасам вина.

— Зная тебя, ты найдешь дорогу внутрь без моего разрешения, — отвечает Джек, отпирая железную дверь.

— Я заметила, что это не ответ на мой вопрос, доктор Соренсен.

Он лишь коротко улыбается, прежде чем щелкнуть выключателем и жестом пригласить меня войти внутрь.

Комната трофеев Джека — первая в доме, где я получаю истинное представление о нем. Даже оранжерея больше похожа на окно, которое позволяет мне только заглянуть в его мысли обо мне. Но комната трофеев — это все равно, что распахнуть дверь в его душу.

Комната длинная и узкая, вдоль одной стены стоит старый диван, его потертая обивка покрыта покрывалами и разномастными подушками, которые каким-то образом все еще гармоничны. Помимо цветов, я впервые заметила в доме какой-либо цвет и узор, хотя тона по-прежнему темные и глубокие. Напротив дивана и прикроватных тумбочек находится стол и книжная полка, на которой размещены тексты с аннотациями и ряд переплетов. В конце комнаты небольшой стеллаж для хранения, а рядом с ним запертая стальная дверь, от ее неумолимой поверхности исходит холод.

И повсюду на стенах картины Джека.

Карандашом. Угольным. Наброски плоти, отделенной от костей, — стиль клинический, но вызывающий воспоминания. На некоторых из них бедренные кости, каждая из которых представляет собой уникальное исследование определенных особенностей. Блеск гладкой поверхности надколенника. Крошечные бороздки на межвертельной линии возле шейки кости. На других — ключицы, нижние челюсти, малоберцовые кости. Но наиболее распространенные подъязычные кости. Красивая и нежная, изображенная под разными углами. Неглубокие вогнутости. Меньшие рога, которые соединяют плавающую кость с шиловидно-подъязычной мышцей. А рядом с набросками — сами кости, хранящиеся в запертых стеклянных витринах.

Я трачу время на то, чтобы рассмотреть многие из них, сравнивая сходства и различия между набросками и костями. Иногда рисунки являются точными изображениями. На других набросках кажется, что Джек рисовал по другой модели.

— Ты рисуешь их перед тем, как убить, да? Вот почему они не всегда похожи, — говорю я, наклоняясь ближе, чтобы рассмотреть одну кость и ее нарисованную пару, которые заметно не совпадают.

— Да, — говорит Джек, останавливаясь рядом со мной. Он наклоняет свой напиток к футляру, лед внутри звенит о металл. — Я удивился, что получилось непохоже.

— Уверена, удивился не больше, чем мужчина, у которого ты ее взял, — говорю я с усмешкой, прежде чем отвернуться.

Я направляюсь к стальной двери, на каждом шагу уделяя время тому, чтобы оценить работы Джека и его трофеи. Я замечаю один набросок, приклеенный скотчем к стене, который не похож на другие, и сразу узнаю обстановку. Это моя квартира, где мы убили Себастьяна. На снимке я сплю на диване, что действительно произошло после того, как мы потратили время на уборку, а Джек отправился забирать свою машину с парковки рядом с клубом, чтобы перевезти тело через границу штата. Однако на снимке Джека на мне нет никакой одежды, хотя я знаю, что переоделась в спортивные штаны и майку, чтобы поспать, пока ждала, когда он вернется. Я помню, как проснулась и обнаружила, что Джек уже вернулся в мою гостиную, он наблюдал за мной темным, нечитаемым взглядом, который, как мне показалось, был больше связан с холодным телом на полу между нами, чем со мной.

Может, я была неправа.

Я хочу высказать свои вопросы о том, почему на рисунке не так, как в реальности, но Джек уводит меня от эскиза к моей истинной цели, к моему желанному месту назначения.

Холодная стальная дверь.

Мой пульс учащается в предвкушении. Я не хочу просто видеть тщательно сохраненные последствия его усилий. Я хочу увидеть, как Джек стоит в комнате, где ангел смерти рвется сквозь его тонкие оковы.

Я стою рядом с запертой ручкой и поворачиваюсь лицом к Джеку, приподняв брови, он долго смотрит на меня, прежде чем подойти и достать ключ из кармана. Он едва смотрит на защелку, когда отпирает ее, вместо этого не сводя глаз с меня. С глубоким вздохом нерешительности он открывает дверь и придерживает ее, чтобы я могла шагнуть в поток холодного воздуха.

Пять бетонных ступенек спускаются в квадратную комнату, стены которой от пола до потолка облицованы белыми панелями из ПВХ. Это очень похоже на медицинский кабинет, с полками из нержавеющей стали, прилавками и столами на колесиках. В одном углу комнаты стоит капельница. На одной полке стоит ряд пузырьков с лекарствами, рядом с ними — поднос со шприцами. На одном из передвижных столов разложены скальпели, реберные ножницы и зубчатые щипцы. В воздухе витает слабый запах отбеливателя. Мое внимание привлекает голубая ваза с маками, стоящая на столешнице рядом с глубокой раковиной из нержавеющей стали.

А в центре комнаты — каталка с тонкой черной обивкой и оковами, свисающими с откидных боковых поручней.

Я осушаю текилу одним глотком, прежде чем повернуться лицом к Джеку. Он неподвижно стоит на нижней ступеньке, одной рукой сжимая бокал слишком крепко для своей беспечной позы, другой поворачивая зажигалку в кармане.

— Итак, — говорю я, мое дыхание выходит паром, когда я ставлю свой стакан на стойку и неторопливо подхожу ближе, проводя пальцем по матрасу каталки, медленно приближаясь к нему. — Вот где происходит волшебство.

В глазах Джека появляется подозрение, когда я останавливаюсь достаточно близко, чтобы почувствовать тепло его тела сквозь одежду. Но холодный воздух все равно проникает внутрь, и в тот момент, когда по моему телу пробегает легкая дрожь, его взгляд скользит по мне — губы, горло, грудь, снова возвращается к губам. Остается у меня на губах, как будто слился с ними, даже когда я беру напиток у него из рук.

— Почему у меня такое чувство, что я должен опасаться за свою жизнь? — спрашивает он.

Я продолжаю держать стакан Джека, а другую ладонь кладу ему на грудь, улавливая биение его сердца, прослеживая за линией мышц, которая сужается к ключице. От моего внимания не ускользает, что его пульс быстрее обычного ровного ритма, биение учащается, когда мое прикосновение поднимается вверх по его яремной вене и останавливается на задней части шеи.

— Ты сказал пощадить тебя, совсем ненадолго, — отвечаю я, притягивая его вниз, пока его губы не встречаются с моими. — Время вышло.

Я прижимаюсь поцелуем к губам Джека, который становится глубже с каждым вздохом. Мой язык требует попробовать скотч, который задержался на его языке. Легкое касание губ Джека разрушает слой его сдержанности, и он толкает меня обратно к центру комнаты. Одна его рука сжимает мое бедро с такой силой, что остаются синяки, в то время как другая ныряет под подол моей рубашки, чтобы проследить линии ребер, его большой палец медленно обводит нижнюю часть моей груди через кружево. Он возвращается к набухшему соску, стонет, прерывая поцелуй, чтобы впиться зубами в холодную плоть моей шеи.

— Ты заронил мне в голову идею, доктор Соренсен. И как только она появилось, я не смогла от нее избавиться, — говорю я хриплым от желания голосом, пока губы и зубы Джека прокладывают дорожку вверх по моей яремной вене.

— И что это, Лилль Мейер? — шепчет он между настойчивыми поцелуями.

Моя ладонь следует по всей длине его твердой эрекции, и я улыбаюсь его ответному стону. Более сильный укус впивается в мою кожу, когда я крепко обхватываю его член через брюки.

Звук скрежещущего металла наполняет холодный воздух обещанием, когда я отпускаю защелку на пряжке ремня Джека.

— Холодильная камера в кампусе. Ты помнишь, что сказал перед совещанием?²³

— Неужели ты думаешь, что я бы забыл?

Я качаю головой, и Джек сжимает мою челюсть, удерживая меня на месте, пожирая меня отчаянным поцелуем. Мое желание совпадает с его, моя потребность в нем свирепа, скручивает естество требовательной болью. Но я заставляю себя подавить это. Я отстраняюсь, прижимая руку к бьющемуся сердцу Джека, и когда он смотрит на меня, нахмурив брови, как будто спрашивая, не сделал ли он что-то не так, я лукаво улыбаюсь ему в ответ.

— Знаешь, — говорю я, держа руку на груди Джека, его дыхание ощущается под моей ладонью, — Мне потребовалось слишком много времени, чтобы собрать все это воедино и кое-что придумать, — я поднимаю палец над металлическим стаканом, прося о минутной передышке, и допиваю остатки его скотча. В глазах Джека читается тревога, и я мучаю его немного дольше, чем необходимо, прежде чем объяснить, что я имею в виду. — Холод. Поцелуй, когда я дразнила тебя насчет того, что тебе жарко. Пирсинг.

В глазах Джека смертельная жажда.

Я не отвожу взгляда, когда подношу холодный металл к губам и запрокидываю голову назад, пока осколок льда не скользит по моему языку. Когда я опускаю стакан, то демонстративно протягиваю кусочек льда сквозь поджатые губы, держа его, как приз. Затем я ставлю стакан на столик в пределах досягаемости и хватаюсь за пояс брюк Джека, притягивая его ближе.

— Ты будешь милым со мной, Джек? — спрашиваю я, мои широко раскрытые глаза являют собой воплощение добродетели, когда я прижимаюсь к его груди, с мучительной медлительностью опуская руку вниз, чтобы освободить его эрекцию. Джек хватает меня за локоть и поддерживает, пока я опускаюсь коленями на твердый бетон.

— Блять, ни за что, лепесточек.

Невинность на моем лице рассеивается, как маска из тумана, сгорает, обнажая порочное существо, скрывающееся под ней.