— Что ты имеешь в виду, под возвращением сюда? — Спросил он.

— Что?

Он немного отстраняется.

— Ты сказала, что вернулась сюда, но она умерла, когда тебе было восемь.

Мои губы растягиваются в сторону, и по какой-то причине я отвожу от него взгляд.

— Я живу здесь уже долгое время. Я появилась здесь всего за несколько недель до ее кончины.

— Но тебе здесь нравится?

Теперь я улыбаюсь, и мой тон становится мрачнее.

— Да, мне здесь нравится, но что тут не любить, верно?

Я падаю на спину, оглядывая пространство, и он падает и делает то же самое, уставившись на хрустальную люстру и красивую лепнину в виде короны.

— Красивые вещи ни хрена не значат, богатая девочка. — Его рука находит мою на одеяле, его пальцы переплетаются с моими. — Но ты это уже знаешь.

Потому что хорошие вещи некрасивы, они темные, неряшливые и сбивающие с толку, и носят кожаные куртки. Резкий выдох вырывается у меня из ноздрей, и он слегка сжимает меня. Мое сердце чувствует крошечный толчок, и беспокойство, связанное с тем, что, черт возьми, я делаю, кружится у меня в голове. Это чувство чуждо, опасно.

Любовь убивает… Не то чтобы я люблю его, но, возможно, он мне нравится слишком сильно, и, хотя это, что бы это ни было, может быть бесплатным, это все равно будет стоить дорого.

Но что, если я действительно люблю его?

Нуждаясь отвлечься, я спрашиваю:

— Ты ходишь в школу?

— Когда мне этого хочется. — Его губы кривятся, а когда мои этого не делают, он дергает плечом. — Я многое пропустил на первом курсе, когда мой отец потерял работу и вымещал это на мне, так что я должен был закончить в прошлом году, но это не имеет значения. Сдал выпускные экзамены вскоре после того, как поступил в Брейшо.

— Значит, ты умный задира?

Уголок его рта приподнимается.

— Так и есть. Я выпускаюсь только сейчас, чтобы это не вызвало вопросов. Социальные работники время от времени заходят в детский дом, забирают детей, и я не мог допустить, чтобы они задавались вопросом, кто я такой и все такое. Лучше всего, когда все кажется, на своих местах, так что я разобрался с этим.

— И я полагаю, это хорошо для… бизнеса?

Он кивает.

— Это здорово для бизнеса. Прямо как маленький секретный клуб для гангстеров и мафиози.

Каждый мускул в моем теле напрягается, и Бастиан смеется, его свободная рука скользит по груди.

— Ну же, девочка, ты уже знала, что я знаю.

Он прав, я знаю, и он все еще здесь. Все еще вламывается туда, куда ему не следует. Все еще называет меня своей.

— Мой отец надрал бы мне задницу, если бы я хотя бы подумала о том, чтобы не приходить на занятия, когда мне этого захочется.

— Он мог бы попытаться.

Я перевожу взгляд на Бастиана.

Он приподнимает темную бровь, провоцируя меня задать ему вопрос, и тихий смех покидает меня. Его грубая ладонь ложится на изгиб моего бедра, притягивая меня ближе, так что я кладу голову ему на грудь, проводя пальцами по его разгоряченной коже.

— Тогда хорошо, что мне нравятся мои занятия, а?

— Такая хорошая девочка, — поддразнивает он, его губы скользят по моему виску.

— Всегда. — Я закрываю глаза, но как только мое тело успокаивается, сексуальная дымка официально рассеивается, мой разум снова приходит в состояние повышенной готовности. — Мне нужно привести себя в порядок.

Поднявшись на ноги, я запираюсь в туалете и быстро прихожу в себя, позволяя голове немного проясниться, пока я мою руки, глядя на себя в зеркало. Моя кожа раскраснелась, шея и грудь отмечены так много раз, что не сосчитать, и я улыбаюсь, вытирая руки полотенцем. Конечно, мужчина, у которого все помечено, захотел бы оставить свое на мне.

Когда я выхожу из комнаты, я замечаю, что он пристально смотрит на стену впереди, его глаза медленно перемещаются на мои, когда я поднимаю одну ногу, медленно садясь рядом с его бедром. Я провожу пальцем по татуировке чуть выше его левой щеки, изображающей небольшое хмурое строение.

— Ты же знаешь, что, если Греки впускают тебя сюда, они должны быть наказаны, верно? Мы не можем позволить им подвергать поместье или наши операции риску, независимо от причины.

— Тогда хорошо, что они этого не делают, а? — Его тон отстраненный, но я не отрываю своего внимания от его тела.

— Нет?

Его пристальный взгляд обжигает мне щеку.

— Нет.

— Тогда как?

— Не имеет значения.

Моя рука замирает от его слов и краткого ответа, мои глаза поднимаются, чтобы встретиться с его взглядом.

— Имеет. Они впускают тебя или нет?

Его глаза прищуриваются, ища мои.

— Никто не впускал меня, богатая девочка.

— Это не игра, Бастиан. — Я качаю головой, слова моего отца, сказанные ранее, звучат у меня в ушах. — Если безопасность здесь под угрозой, мне нужно знать.

— Я сказал тебе, что приду к тебе, и я пришел. — Он изучает меня долгую минуту. — Чего ты мне не договариваешь?

— Я первая задала тебе вопрос.

— Богатая девочка.

— Не надо.

— Роклин, — рявкает он.

Я пытаюсь вырваться, но его хватка усиливается. Я подтягиваю ноги, как будто собираюсь оттолкнуться от него, и он поворачивается, чтобы обхватить меня, как я и предполагала, поэтому, прежде чем он успевает распластаться, я разворачиваюсь. Мой прикроватный кинжал у меня в руке, моя рука разворачивается и направляется прямо к его шее, когда он переворачивает нас, снова укладывая сверху, но я прижимаю лодыжки к его лопаткам. Когда он чуть-чуть подворачивается, я переворачиваю его.

Бастиан сжимает мои плечи, его лодыжки теперь сцеплены у меня за спиной.

— Расскажи мне, как ты сюда попал. — Я крепко держу лезвие, прижав большой палец к обеим сторонам.

Он вытягивается, сильнее вдавливаясь в лезвие, и я замираю, разоблачая его блеф, но он продолжает приближаться, и появляются красные капли, медленно стекающие по его шее.

— Я же говорил тебе не прятаться от меня, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

— Как ты сюда попал?

— Не беспокойся об этом. Никто другой этого не сделает.

— Бастиан! Это не клуб плохих парней. Это дерьмо из реальной жизни. Мы не избиваем людей на ринге в качестве наказания!

В тот момент, когда я это говорю, мне хочется взять свои слова обратно, но я знаю, что не могу, и теперь это стало известно. Это не совсем то, что я имела в виду …

Ладно, честно говоря, это именно то, что я имела в виду, но я не собиралась оскорблять его, я не хочу оскорблять его. Я проясняю ситуацию, потому что должна. Здесь все по-другому.

Пробел в безопасности, это потенциальная гибель людей. Вероятно, моя. Если только это не было делом рук моего отца? Неужели он и здесь снизил уровень безопасности в качестве еще одного поддельного проявления слабости?

Нет, он бы не стал подвергать меня такому реальному риску.

Правда?

— Правда? — Хрипит он, выражение его лица становится ясным, когда он приподнимается на локте, обхватывает рукой мое запястье и надавливает на точку давления. Окровавленный клинок падает рядом с нами, и он поднимает свои пальцы выше, пока они не соединяются с моими сзади. — Ты сдираешь им ногти с кончиков пальцев? — Он проводит моей рукой по своей левой груди, прямо над горящим фениксом, под которым скрыта небольшая бороздка. — Отрезаешь кончики у их сосков? — Моя кожа натыкается на резкую темную линию, неровное биение сердца вдоль его лопатки, длинный порез, покрытый мурашками от моего прикосновения. — Может быть, язык? — Сейчас мы прослеживаем его горло, шрамы произвольного размера, похожие на рубцы, украшенные Глазом Гора. — Конечности?

Мы проводим по его грудине, и я отдергиваю руку, свирепо глядя на него.

— Я понимаю тебя.

— Я не думаю, что ты понимаешь. — Его тон нетерпеливый, неодобрительный. Бастиан быстро переворачивает меня, переползает через меня и вытягивается высоко надо мной на четвереньках, кровь из нового пореза на его коже угрожает закапать на меня. — Ваша система безопасности надежна. Если бы это было не так, я бы, черт возьми, сказал это первым, поняла меня? — Шипит он, продолжая, не переводя дыхания. — Я же говорил тебе. Ты. Являешься. Моей. Я могу показаться тебе ручным, но, черт возьми, не испытывай меня, детка, потому что прямо сейчас я на привязи, как и ты. Разница в том, что мою можно сократить, и я открою тебе маленький секрет, мой маленький хранитель секретов. Я уже выбрал нож. — Его глаза вспыхивают. — Но знай вот что. Никто не удержит меня на расстоянии. Я невидимка. Я тебе тоже это говорил. Никто не замечает моего приближения, пока не становится слишком поздно. Даже ты.

Он вскакивает, держа в одной руке свое барахло, в другой мой новый пистолет, выгибая спину во всей своей татуированной красе, когда выходит прямо из двери моей спальни.

— Что это вообще значит?

Его голова резко поворачивается к плечу, глаза холодные и дерзкие.

— Пошарь вокруг да около и выясни.

А потом он ушел.

Я бросаюсь обратно на кровать, низкое рычание покидает меня, когда я ударяю кулаком по матрасу. Мгновение спустя мой телефон вибрирует, и я беру его, быстрее, чем хотелось бы признать, готовая прочитать любые слова, которые он решил отправить, но это не от него.

Это от Оливера.

— Какого черта ему нужно?

Я открываю тему и нахожу три сообщения вместо одного.

Оливер Хеншо: Я не могу перестать думать о платье, которое было на тебе сегодня вечером.

Оливер: Красный цвет тебе идет, и со мной на твоей руке он смотрелся бы еще лучше, так что впредь держи подальше свою маленькую татуированную игрушку, милая Роклин.

Оливер Хеншо: Я хочу, чтобы на торжестве ты была одета в тот же цвет.

— Фу. — Мое лицо морщится от отвращения, и я отбрасываю телефон в сторону. — Он, блядь, серьезно?

Он, черт возьми, не в своем уме, если думает, что я поеду с ним, и если мой отец дал такое обещание, то эта ошибка на его совести. Ни за что на свете я не положусь на его руку в такую ночь, как эта. Там будут все, кто кем-то является в нашем мире, каждый член династии и все союзные банды и мафиозные семьи. И так смело отзываться о Бастиане? Мне следовало бы вырвать его гребаный язык за то, что он даже подумал, что может угрожать мне. Его попытка изобразить легкую игривость потерпела полный провал. Это было не что иное, как предупреждение от мальчика, который боится собственного отца.