Блестящие каштановые волосы через мгновение оказываются рядом со мной.

— Вот возьмите. — Она протягивает мужчине сухую тряпку, передавая одну и мне.

— Сэр. — Качаю головой я. — Мне так жаль. Пожалуйста, позвольте мне его почистить?

Мужчина, также известный как Джейкоби Рэндольф, владелец и генеральный директор Randolph Investments, промокает свой пиджак, прежде чем просто отбросить полотенце и снять его со своего тела.

— Теперь в этом нет необходимости, мисс… — Его глаза блуждают по моему телу, пока он вешает свой пиджак на ближайший стул.

Притворяясь, что убираю выбившуюся прядь волос назад… рукой, украшенной кольцом, я улыбаюсь.

— Миссис. Браун, сэр.

Его ухмылка сползает ох как быстро, сменяясь плохо скрываемым раздражением.

— Все в порядке, миссис Браун. Я переживу. — Он кивает кому-то через мое плечо, и мгновение спустя пожилой мужчина с теплой улыбкой подходит ко мне.

— Извините, мисс, но это комната отдыха только для мужчин. Если вы выйдете через боковые двери там, то найдете соединительный холл, который приведет вас обратно на главный этаж.

— Ой! Как глупо с нашей стороны. Мы не знали.

— Приятной ночи, дамы. — Рэндольф "извиняет" нас, взмахивая рукой, словно указывая нам на коридор, ведущий обратно в главную зону, прежде чем повернуться к своим друзьям.

Мы с Дельтой играем в хороших девочек и направляемся туда, куда нас проинструктировали, но не проскальзываем в смежный холл. Мы продолжаем путь прямо во внутренний дворик, где нас уже ждет Сай, дверь машины открыта, чтобы мы могли проскользнуть внутрь.

Я бросаю мужские часы в открытый сейф на полу и пинком закрываю его.

— Ну, это было так просто, почти скучно. — Дельта тянется за настоящим шампанским в свежей горке льда, поднося бутылку к губам, прежде чем передать ее мне.

— Да, и, по-видимому, — я демонстративно оглядываюсь на пустое место слева, где Бронкс уже должна была прочно обосноваться, — как и наш друг.

Наши глаза снова встречаются, и мы обе начинаем смеяться.

Стекло, закрывающее нас от взгляда Сая, опускается, и он улыбается через плечо.

— Куда направляетесь, девочки Грейсон?

— Возвращаемся на взлетно-посадочную полосу, Сай, а затем на Энтерпрайз.

Пора начинать настоящее веселье.

Басс

Изгибая туловище, я проскальзываю через перерезанную проволочную изгородь, Хейз следует за мной по пятам. Я сворачиваю направо, в то время как он срезает влево, высматривая пиявок, пытающихся спрятаться между штабелями ящиков, обрамляющих ворота, и иду вдоль заброшенной стоянки, пока мы снова не встретимся, убеждаясь, что все чисто. Никаких бродячих бездомных или заядлых тусовщиков, желающих занять место до того, как мы это разрешим.

Я дергаю за цепочки на двери старого склада, убеждаясь, что никто не решил быть по-настоящему гребаным идиотом и вскрыть замок. Последнее, что нам нужно, это чтобы это место рухнуло из-за каких-то панков, которые думают, что они не обязаны следовать правилам, когда никто не видит.

Хейз отправляет сообщение, сообщая людям, что ставки открыты, и в течение десяти минут тело за телом проскальзывают через ограждение, готовые к шоу и некоторым развлечениям в пятницу вечером. Если смотреть, как бедные придурки избивают друг друга до полусмерти за небольшую пачку наличных, считается забавным. А если этого не произойдет, большинство из нас здесь быстро превратит десятку в двадцатку, и этого будет достаточно, чтобы двигаться в этом направлении. Нет ничего приятнее, чем брать наличные у избалованных богатых детишек, а эти дураки обожают разбрасываться купюрами. Когда вы смешиваете богатых и бедных, это приводит к большому количеству недоразумений, но именно поэтому я здесь. Держать всех этих придурков в узде, и напоминать им в ту секунду, когда они пролезут через эти ворота, кто они такие по ту сторону, это сущее дерьмо.

Это темное место на окраине города, где нет электричества, импровизированный ринг для боя в грязи и повсюду сложенные деревянные площадки, единственный вариант для сидения.

Привнести сюда драму, пролить здесь кровь.

Побежишь, мы преследуем тебя. Исчезнешь, мы найдем тебя.

Сдашь? Что ж… лучше попрощайся, пока не стало слишком поздно.

Крысы умирают. Все очень просто.

Три часа спустя в заведении становится громче и многолюднее, воздух пропитан острым запахом травки и табака. Грязь испачкана красным, карманы защемлены или заткнуты пробками, а посетители хорошие и довольные.

Зажав косяк между пальцами, я делаю длинную затяжку, позволяя ему скататься по губе, и вдыхаю через нос. Мой телефон в свободной руке издает звуковой сигнал, и я смотрю на экран.

Хейз: твоя десятка. Зеленая куртка.

Я поднимаю глаза, пробегая мимо Хейза, который расположился на противоположной стороне двора, но прямо напротив того места, где я сижу. Я не смотрю в ту сторону, куда он указал. В этом нет необходимости.

Если в этой выгребной яме и существует доверие, то Хейз держит большую часть моего в своих жирных руках. Он не живет со мной в приюте, а живет в палатке за трейлером своей сестры на южной стороне. Он на два года старше меня, получил аттестат зрелости в колонии для несовершеннолетних, снова нашел меня, как только вышел, и с тех пор никуда не уходил. Он мой друг прежде всего, но он ни на кого не работает так, как я. Ему так больше нравится. Так будет легче, когда придет мое время покинуть это место, найти там что-нибудь получше и вернуть мою сестру домой. Он идет со мной.

Прямо сейчас, чтобы сохранить мир со своим начальством, я не говорю Хейзу того, чего ему знать не нужно, и он это понимает. Я знаю, как привлечь кого-то другого к своей работе, я даю ему часть своих денег, и, если он облажается, я расплачиваюсь за это. Я бы не стал рисковать своим местом или безопасностью моей сестры, привлекая к этому какого-то дурака, из-за которого я не стал бы проливать кровь.

Он был моим соседом до того, как я приехал сюда, слышал и видел больше, чем мне хотелось бы, но это работает в обоих направлениях. Я не всегда был из детского дома, и он не всегда сидел на корточках в задней части дома-ловушки. Его положение еще хуже, вот почему я большую часть времени оставляю ему свою машину.

Это старая колотушка, которая ломается каждые пару недель, но это гребаная машина с задним сиденьем, которое при необходимости может служить кроватью. Больше, чем он когда-либо просил или ожидал, и именно поэтому я это делаю. Никто не знает, когда ему понадобится быстрый побег или когда мне, возможно, придется прибегнуть к нему самому, черт возьми.

У него нет никого, кроме меня, и я не принимаю эту преданность как должное. Как я уже сказал, когда я уйду, он пойдет со мной.

Это занимает больше времени, чем мне бы хотелось, но мы, наконец, переходим к четвертому и последнему бою. Рекламщик в центре импровизированного ринга с мегафоном сообщает всем, что ставки открыты, а затем переходит к крикам и клоунаде в адрес наших соперников, стоящих спина к спине.

Грег Мойер, девятнадцатилетний засранец, у которого проблемы, которые привели к некоторым дерьмовым решениям с его стороны, получил по заднице на прошлой неделе и вернулся снова, но что угодно за порцию выпивки, да?

Гребаный хорек.

Я беру имена и деньги, и проходит всего несколько минут, прежде чем очередь передо мной сокращается. Почувствовав на себе чей-то взгляд, я переключился на темноволосого чувака, который ударил меня после последних боев. Конечно же, он смотрит в нашу сторону, но после того, как наши взгляды встречаются, он медленно отводит взгляд, засовывая руки в карманы куртки, чтобы спрятать украшения, которые он не хочет, чтобы их украли, и разговаривает с парнем, с которым пришел, с тем же, что и в прошлый раз. Взаимодействие, не более чем беглый взгляд, и я снова смотрю вперед.

— Бишоп, я ставлю десять на Мойера. — Подходит один из постоянных посетителей, второкурсник из приюта, который видел такое дерьмо, от которого бывшие заключенные заплакали бы.

— Парень, откуда у тебя двадцатка? — Я приподнимаю бровь, принимая купюру, которую он не удвоит, как он надеется, и возвращаю ему сдачу. По крайней мере, он больше не будет на мели после того, как проиграет.

Его ухмылка такая же кривая, как и его зубы.

— Проколол шину какой-то цыпочке в продуктовом магазине, подождал, пока она выйдет, и предложил поменять ее за определенную плату.

Посмеиваясь, я качаю головой, стараясь не хмуриться, когда чувак в зеленой куртке отстраняет его с дороги. Парень ухмыляется, вытаскивая пачку банкнот.

— Триста пятьдесят на Томаса.

Втягивая дым в легкие, я выдыхаю его в лицо парню, мысленно записывая имя, которое он называет.

Мэтт Джонс.

Да, чертовски, верно.

С таким же успехом он мог бы сказать Джо Блоу. Он выбрал самое белое, самое простое гребаное имя, какое только смог придумать его маленький умишко. Тупица. Тем не менее, я беру у него наличные, решая его судьбу и отпуская его, бросив взгляд через плечо.

Еще несколько шагов в мою сторону, и передо мной оказывается темноволосый парень. Он протягивает мне две купюры, зажатые между пальцами. Я смотрю на него долгую секунду, затем спрыгиваю с ящика. Все, кто пытался выстроиться позади него, разбегаются, зная правила игры. Ставки закрываются, когда мои ноги касаются земли, но я выхватываю деньги из его пальцев, проходя мимо него плечом.

Я подхожу к краю ринга, и Хейз проскальзывает прямо напротив меня с противоположной стороны. Точно так же, как тот темноволосый чувак, я забыл его гребаное имя, сказал, что сделает это, Мэтт Джонс удвоил свою ставку с прошлой недели.

Хейз шевелит пальцами по бокам, желая сомкнуть их вокруг чего-нибудь, и мой собственный адреналин бьется в груди, но я сдерживаю его.

Никакого движения. Никаких эмоций. Никто не говорит.