Да и вообще весь дом светился чистотой и ухоженностью, ясно говорившей о характере хозяйки. Вышивка на телевизоре, белый рушник под старенькой иконой, ходики с кукушкой на стене, да пушистая кошка, без страха тершаяся о наши ноги. Все в доме дышало теплом и уютом.

А темные глаза Вари продолжали пылать нетерпением, но лишь когда мы сытые и пьяные принялись за чай с малиновым вареньем, она задала нам свой главный вопрос:

— А вы Витю давно видели?

Андрей коротко глянул на меня, словно ища поддержки, и ответил очень уклончиво:

— Давно. В конце августа. Тогда он нам про вас и рассказал. Знал, что мы будем в этих местах.

— Он как, здоров был? Обещал еще летом приехать не один, с братом. И ни слуху ни духу. Последнее письмо весной прислал. Вы где его видели?

— Он работал в артели, добывал золото. Вместе с братом.

Врал Андрей с трудом, чувствовалось, что его тяготит этот разговор. Я просто не узнавал обычно талантливого в своей «болтологии» лейтенанта. Обманывать эту милую женщину оказалось совсем не просто.

— А как вы с ним познакомились? — попробовал увести разговор в сторону Андрей.

— А он разве не рассказывал? — удивилась Варя.

— Ну, я знаю, что вы помогли ему скрываться.

— Да, — глаза у женщины заблестели, губы тронула легкая улыбка. — Я подобрала его осенью, он бежал из лагеря и неудачно спрыгнул с поезда, сломал ногу. А я как раз пошла по грибы и наткнулась на него. Он тогда уже доходил, две недели полз по тайге… Привела к себе, выходила, выкормила. Он такие песни мне пел душевные. Стихи читал часами… Есенина.

Я пытался представить себе дергающегося психопата Витьку в роли тонкого лирика, и у меня ничего не получалось. Мы словно говорили про разных людей.

— Потом он уехал, а вскоре его опять посадили. И потом только письма и письма. Такие душевные, добрые. Я надеялась, что Витя как освободится, ко мне приедет, а он только письмо прислал, обещал в сентябре приехать. Да что-то нету…

Андрей опустил голову. Каким бы извергом ни был покойный Витька, но погиб он как раз от руки Лейтенанта. Наконец Андрей решился сказать ей правду.

— Варя, ты прости, но я вынужден тебя огорчить.

Я невольно отвел взгляд от широко открытых в предчувствии беды глаз женщины.

— Что? Что-нибудь с Витей? — тихо спросила она.

— Да. Они с братом пытались захватить вертолет с золотом и при этом оба погибли.

У Вари задрожали губы, блеснули слезы. Но она все-таки смогла взять себя в руки, только руки судорожно скрутили платок.

— Давно? — одними губами спросила она.

— Восемнадцатого августа. Перед смертью он убил очень много людей. Он ведь был бандит, Варя! У него руки по локоть в крови, да что руки!.. Выше головы, утонуть можно. Не стоит по такому убиваться.

— Может быть, и так, — чуть помолчав, ответила Варя. — Но в душе он был очень хороший. Просто его никто не понял. А потом уже судьба его так закрутила…

Слезы текли по ее лицу, она их не вытирала, только покачивалась из стороны в сторону, сдерживая рыдания.

— Варя, не надо так убиваться! — Андрей не выдержал, встал, нервно прошелся по комнате, подошел было к женщине, мне показалось, что он хотел погладить ее по голове, но не решился, а снова начал уговаривать. — Ну не надо, ей- Богу, он ведь не стоил вас. Я уж жалею, что сказал про это. Варя, мы только эту ночь переждем, а утром уйдем. Нам надо добраться до Баланино. Как это сделать?

— С утра пойдете на тракт да на попутках доедете, — равнодушным голосом ответила хозяйка. Потом она кивнула в угол, на пузатый шкаф с зеркалом. — Там одежда, Витя просил приготовить на четверых. Можете ее взять, чего уж теперь…

Варя поднялась из-за стола и, уже не сдерживая рыданий, прошла в спальню, плотно закрыв за собой дверь. А мы еще долго сидели за столом. Нас обоих мучил один и тот же вопрос.

— Что же она в нем нашла? — тихо высказал его Андрей, косясь на дверь спальни. Я только пожал плечами. Никаких особых достоинств за покойным Витьком я не находил. Худой, страшный, дерганый неврастеник, к тому же уголовник со стажем и убийца.

— Запудрил мозги бабе, — продолжил свои рассуждения Андрей, когда мы ушли в соседнюю комнату спать. — Кроме этих задворок, она ничего не видела, а он сыграл благородного разбойника, Робин Гуда Сибирского. Изобразил влюбленность, чтобы в милицию не сдала. Представляю, какие он ей песни пел, поди «Мурку». Куда он от нее со сломанной ногой. А чуть оклемался, и уже не нужна. И письма для полного счастья хватит, чтобы не забывала. Зла не хватает!

Он долго не мог успокоиться, все ворочался на небольшом диванчике у окна. А я по привычке облюбовал для себя лежанку на печи. И хотя устал за день, но тоже долго не спал. Что-то муторно было на душе.

Всю ночь мне снилась какая-то дрянь, но грохот железной заслонки, разбудивший меня, унес сновидения прочь, оставив только плохое настроение да больную голову. Как оказалось, гремел Андрей, нечаянно уронивший печную заслонку, стоящую около стены.

— Ты чего гремишь? — шепотом спросил я, поглядывая на дверь спальни.

— Да не шепчи ты, нет ее, — ответил Лейтенант, поднимая заслонку и водружая ее на место. — Ушла, да, видно, давно.

— Чего это ты так рано поднялся? — спросил я уже в полный голос.

— Да тревожно что-то. Все какая-то ересь снилась.

— Мне тоже, — признался я. — Скорей бы уйти отсюда. Может, сейчас и смоемся?

Андрей заколебался, но потом отрицательно мотнул головой.

— Да нет, неудобно. Надо хоть попрощаться с хозяйкой, поблагодарить ее.

Я зябко передернул плечами.

— Холодает, — кивнул Андрей. — Может, пока подтопим печь? Сходи поищи дрова, а я посмотрю, что там за одежду она приготовила.

Я накинул свою дошку и вышел во двор. Там по-прежнему мело, но, похоже, ветер уже утихал. Сначала я набрел на курятник, переполошив кур. Потом мне попалась кладовка со всякой рухлядью. Следующую дверь я открывать не стал, за ней истошным визгом выказывали свое неудовольствие два поросячьих голоса.

Я поглядывал уже на поленницу в противоположном углу двора, но затем рассмотрел рядом с ней собачью конуру. И хотя собака не показывалась из нее, а лишь слабо взлаивала да подвывала, все-таки не решился беспокоить пса. Дровяник оказался в самом углу, рядом с внушительным двухэтажным сеновалом. Я шагнул под навес, не торопясь, набрал дров и уже собирался уходить, когда, случайно повернув голову, увидел в открытой двери пустого сеновала мерно покачивающиеся под порывами ветра человеческие ноги. Хотя головы мне не было видно, но белая холщовая сорочка точно указывала, кому принадлежат эти ноги. Секунды две я стоял, абсолютно остолбенев, затем руки мои разжались, я с грохотом выронив поленья и бегом кинулся в дом.

Андрей разбирал на полу груду вываленных вещей, подняв голову он с удивлением посмотрел на меня.

— Ты что, Юр?

— Она повесилась, — хрипло каркнул я мотнув головой назад. — Там, в сарае.

Андрей переменился в лице и выскочил на улицу. Он первым переступил порог сеновала, глянул наверх и торопливо перекрестился. Я тоже глянул туда же и до сих пор жалею об этом. С моей дурацкой памятью я никак не могу избавиться от этого искаженного предсмертной мукой лица.

— Надо обрезать, — пробормотал Андрей, я было повернулся, чтобы сходить за ножом, но тут Лейтенант поднял руку, прикоснулся к побелевшей ступне самоубийцы и отрицательно покачал головой. — Хотя не надо. Она уже застыла, давно висит.

Он вышел на двор, я поспешил за ним.

— Мы что, так ее и оставим? — спросил я, шагая вслед за Андреем.

— А что, ты пойдешь вызывать милицию? — спросил он, оборачиваясь. — Они же первым делом спросят, откуда вы свалились на нашу голову, да еще с золотишком?

— Но надо хотя бы снять ее да перенести в дом, — продолжал настаивать я.

— Ага, чтобы потом нас искали по всей Сибири по подозрению в убийстве. Пошли, уходить надо.

Войдя в дом, мы машинально уселись по разные стороны стола. На нем все так же стояла недопитая вчера бутылка водки, а приподняв льняное полотенце, я обнаружил нарезанный хлеб, четыре вареных яичка, баночку с грибами. И это поразило меня больше всего. Встать очень рано, аккуратно застелить кровать, перемыть посуду, приготовить завтрак для гостей и спокойно идти вешаться?! Не понимаю!