Глава 4

Индиго

Я не самый чистоплотный человек на планете. Я перепробовала смехотворное количество методов поддержания чистоты. Ни один из них не сработал. И в основном потому, что легче найти свои вещи, когда они разбросаны по всему дому. У меня есть свой способ сортировки вещей.

Здесь на помощь приходит Эния. Именно она заботится о доме и помогает мне питаться. По сути, она заботится о том, чтобы я осталась жива. И это не потому, что я не люблю еду. Я люблю, нет, я обожаю еду. Это лучшее, что есть во вселенной. Проблема в том, что когда возникает тревога, мой мозг отключается и не может сказать мне, когда я голодна.

Бывают такие моменты, как этот, когда я ничего не могу найти. Чаще всего это происходит потому, что я перегружена мыслями. Мое зрение затуманивается, руки дрожат, и я слишком остро реагирую даже на малейшие вещи.

— Вы не видели мою синюю толстовку? — кричу я, перебирая ногами одежду на полу, пот стекает по моей спине.

Дверь с грохотом распахивается, и женщина, которая для меня как мать, просовывает голову. Эния вдвое меньше меня и может читать меня как книгу.

— Я не знаю, — говорит она, и на ее губах появляется улыбка.

Ее карие глаза избегают моих, хотя именно я обычно избегаю зрительного контакта. Она уже целую вечность пытается вывести меня из зоны комфорта. И не так уж тонко она это делает.

— Пожалуйста, Эния, — умоляю я, бросаясь на кровать.

Женщина качает головой и садится рядом со мной. Она проводит пальцами по моим волосам, и мое тело медленно расслабляется под ее прикосновениями. Вздыхая и устремив взгляд в потолок, я изо всех сил стараюсь не давать ей объяснений, которых она явно хочет. Как делаю всегда.

Это наш танец: она пытается научить меня общаться и принимать людей. А я делаю вид, что понимаю, но на самом деле никогда не понимала, как бы ни старалась.

— Прошу? — шепчу я.

Эния кивает, встает и идет в прачечную. Когда она возвращается, в ее маленьких ручках лежит толстовка, длинная, как одеяло.

— Вот.

Она протягивает ее мне, и я улыбаюсь.

Я сажусь прямо, натягивая толстовку через голову. Она закрывает большую часть моего тела, и я вздыхаю с облегчением. Это самая удобная вещь, которая у меня есть.

— Может, Тори нужно прогуляться? — пытается она.

Я качаю головой в знак несогласия. Я не в настроении выгуливать чью-то собаку. Прошлая ночь была полной катастрофой и тяжелым напоминанием о том, что мне нет места в мире моей мамы. Но мама, похоже, не видит и не понимает этого. Равнодушие — ее единственный способ справиться с ролью родителя.

— Ты можешь взять с собой Кая и Нову, — предлагаю я, зная, как они любят играть в бассейне.

— Обязательно, — улыбается Эния, затем тянется к дверной ручке. — Я люблю тебя.

— И я тебя.

Она уходит, скорее всего, желая пригласить сюда своих детей. Я пыталась убедить ее переехать ко мне много раз, но, похоже, ничего не получается. Ее оправдание в том, что она не сможет жить в этом бардаке. Чушь. Настоящая причина в том, что она не хочет жить в доме, который ей не принадлежит. Все благодаря ее бывшему мужу. Этот человек был настоящим засранцем, выбросив жену и детей на улицу.

Как я уже сказала. Мудак.

Я бегу вниз, чтобы взять кофе и немного сладостей. Я люблю кушать, когда смотрю телевизор, даже если это шоу, которое я уже видела. Любой фильм, который вы можете вспомнить, есть в моем списке «посмотреть еще раз». Это результат того, что у меня слишком много свободного времени.

Звонок в дверь вырывает меня из моих стремительных мыслей. Я делаю глубокий вдох и прикладываю руку к сердцу, чтобы успокоить его. Это напугало меня до смерти.

Не может быть, чтобы Кай и Нова уже были здесь. Остается только один вариант...

Не заботясь о своем внешнем виде, я открываю дверь. Элиас улыбается, а Оливия бросается в мои объятия, ее плечи вздрагивают.

— Ты в порядке? — говорю я.

Это не вопрос, на который мне нужен ответ, это просто мой способ дать ей понять, что мне не все равно.

Она замирает в моих объятиях, не говоря ни слова. Я знаю Оливию четыре месяца, но этого достаточно, чтобы понять, что она вся в радуге. Ее брат тоже. На его лице написано, как повлияло на него ее поведение. Он так же обеспокоен, как и я.

— Она не хотела приходить, но я подумал, что ей будет полезно провести с тобой немного времени.

Я киваю и открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, что заставит ее почувствовать себя лучше, но меня прерывает детский смех детей Энии. Они входят в дом, проходят мимо Элиаса и останавливаются перед нами с Оливией.

— Ливи? — шепчет Кай, явно беспокоясь о своей подруге. Они встречались друг с другом несколько раз, достаточно, чтобы создать связь. — Эй, — пытается он снова, когда видит, что Лив еще глубже погружается в мои объятия.

— Что случилось? — спрашивает Нова, и я пожимаю плечами. Я думаю, что дело в Грибе, но это может быть что угодно.

Нове всего десять лет, но она мудра для своего возраста. Хотя она самая умная, Кай — самый упорный и творческий. Они противоположности, но им так хорошо вместе.

Я отстраняюсь от объятий. Нова и Кай позаботятся о Лив лучше, чем я. Дети быстро занимают мое место.

Я переглядываюсь с Элиасом и киваю головой в сторону входа в сад. Будет лучше, если мы оставим их одних. Я закрываю за нами дверь и опускаюсь на землю, вытирая потные руки о толстовку.

Он садится рядом со мной, и мое сердце начинает колотиться. Я боюсь, что он может его услышать. Оно оглушает меня. Уступает только звуку моего неровного дыхания.

Я изо всех сил пытаюсь сохранить серьезное выражение лица. Привыкнуть к людям и позволить им приблизиться — самое трудное. Можно подумать, что с каждым разом становится все легче, но не для меня. Точно не для меня.

Моя кожа покрывается мурашками каждый раз, когда кто-то незнакомый смотрит на меня. Дыхание сбивается, когда они сокращают расстояние, между нами. Разум опустошается, руки дрожат и потеют, и я больше ничего не слышу.

Внешне я выгляжу совершенно нормально. Пустого взгляда достаточно, чтобы обмануть любого. Нужно только сделать это правильно.

— Я не могу представить, каково это — потерять в ее возрасте то, в чем я нахожу утешение, — говорю я, только убедившись, что мой голос не дрожит.

— Но я могу представить. Я знаю, каково это — видеть то, что не должен видеть ни один ребенок. Единственное утешение в том, что Оливии не придется жить так, как жил я.

Элиас делает глубокий вдох, зарывая одну из своих больших рук в кудрявые волосы. По языку его тела я могу понять, насколько он напряжен. По тому, как он хмурит брови, глубоко задумавшись, и как он потирает плечо. Он не понимает, насколько сильно раскрывает свою уязвимость.

Этот парень любит свою сестру, как собственного ребенка.

— Она говорит о тебе каждый день, понимаешь?

Уголки его рта дергаются вверх, когда он осматривает сад.

— А она... я имею в виду, говорит ли она обо мне с тобой?

Тяжесть с моих плеч спадает, как только разговор больше не сосредоточен на мне.

— Да, — говорю я. И это правда. — Она сказала, какой классный у нее брат, но ничего о том, что ты древотерапевт.

Я не собиралась показаться смешной, но он разражается смехом, его взгляд теперь пронзает мой.

— Достаточно справедливо, — улыбается он, продолжая смотреть. Его взгляд переходит с одного глаза на другой.

Левый. Правый. Левый. Правый.

Он, должно быть, думает, что я другая, я знаю. Элиас кажется любопытным человеком, но слишком уважительным, чтобы задавать вопросы о цвете моих глаз. Когда его взгляд задерживается на мне слишком долго, он садится прямо и поворачивается обратно к саду.

— Я не собираюсь оставаться надолго, — говорит он.

— Если это поможет тебе в твоих планах, ты можешь приходить и уходить, когда захочешь.

Он кивает, готовясь к встрече с Грибом. Он делает несколько шагов, прежде чем я останавливаю его.

— И, Элиас?

Он поворачивается, ожидая, пока я заговорю.

— В следующий раз ты можешь пойти прямо к дереву.

Его лицо опускается, и я понимаю, как плохо это прозвучало. Я просто предпочитаю избегать проводить время с незнакомцами. Я не хочу видеть никого, с кем не знакома.

Мне хочется объясниться, но мой разум пустеет, а губы смыкаются. Он уходит.