Он закрыл мне рот рукой.

— Ты должна вести себя тихо, детка.

Я кивнула.

— Хорошая девочка.

Алекс вернулся к груди, полизывая, посасывая, покусывая и пощипывая. Это было слишком, и в груди начал зарождаться крик. Он переместился и устроился сбоку. Схватив меня за подбородок и повернув голову к себе, он поцеловал меня. Это было грубо, торопливо и безудержно. Алекс рьяно ласкал мой язык своим, оставляя частичку себя у меня во рту и на моей коже. Он приподнялся на локте, свободной рукой спускаясь по моему телу, сжал грудь и ущипнул за сосок. Продолжив целовать меня и медленно скользить рукой вниз по животу — забрался в трусики. Рукой я держалась за его бицепс, нуждаясь в поддержке, пока он медленно продвигался всё ближе и ближе. Алекс замер, едва коснувшись моей киски.

— Ты чувствуешь это?

— Да, — выдохнула я.

Он простонал, накинувшись на мой рот, и погрузил в меня пальцы. Его прошлая сдержанность канула в прошлое, и я покачивала бедрами, прижимаясь к его руке, пока он двигал во мне двумя пальцами. Я впилась ногтями в его кожу и всосала его нижнюю губу, закусив кольцо между зубами и потянув за него. Он прошипел и увеличил темп, лишь вынимая пальцы, чтобы потереть мою щелку вверх и вниз. Каждый раз, добиваясь от меня крика, громче прежнего.

— Детка, — предупредил он.

Я плотно сжала веки и старалась быть тихой. Алекс вновь скользнул в меня, продолжая свои безумные движения, пока я не достигла края, готовая взорваться. Его ладонь прижалась к клитору, массируя большим пальцем внешнюю часть моих губ. Эта ласка в сочетании с его пальцами, ласкающими и сгибающимися внутри, довело меня до экстаза. Всё тело напряглось, когда страсть и жар нахлынули на меня. Это продолжалось слишком недолго, так как интенсивность ощущений стала причинять боль, и просто присутствие Алекса внутри меня вызывало ноющее покалывание. Я крепко сжала ноги и поймала его в ловушку. Оргазм волнами пульсировал во мне. Алекс остановился, дождался, пока моё дыхание замедлится, и после этого вытащил пальцы. Всё тело было очень чувствительным к прикосновениям, и легкое касание его пальцев вызывало мурашки. Через минутку, когда моё сердце успокоилось, я распахнула глаза и посмотрела на него. Он улыбался мне, нет, это была не простая улыбка, а высокомерная ухмылка. Его невозможно ясные голубые глаза светились гордостью и невероятным удовлетворением.

— Видишь разницу? — спросил он, очертив контур моих губ большим пальцем, давая почувствовать мне свой собственный вкус. — А я тебя даже ещё не трахнул.

После установки замка мы с Алексом только и делали, что сидели в его комнате. Лен жаловался, что мы стали отшельниками и что мы уже не такие веселые. Но к пятому дню нашей добровольной изоляции все смирились с новой ситуацией и отступили. Это давало мне неограниченную свободу рисовать ленивые узоры на коже Алекса и очерчивать каждую из его замысловатых татуировок. Растянувшись на кровати, заложив руки за голову, он закрыл глаза, наслаждаясь мягкими, но целомудренными прикосновениями. Любовь PG-13 (Примеч. Данный рейтинг получают фильмы, содержание которых может считаться неприемлемым для детей, не достигших 13-летнего возраста. По-прежнему, при этом рейтинге на экране отсутствуют сцены с насилием и обнажёнкой, но уже могут присутствовать не конкретизированные эпизоды с наркотиками и слова, связанные с сексом) — единственное, что мне было позволено делать. После того замечательного раза, когда он доставил мне наслаждение, я хотела вернуть услугу. Чувствовала, как сильно ему этого хотелось, и даже умудрилась скользнуть рукой под его джинсы, но он сказал, что не ради этого трахнул меня пальцами и не рассчитывал на ответ. И неважно было, сколько раз я говорила, что не против, или как самой хочется прикоснуться к нему — он всё равно мне этого не позволял.

— Вот эта что значит? — поинтересовалась я, обведя пальцем татуировку справа, в верхней части его груди.

Сложно было понять смысл, не зная, что это. С одной стороны, она походила на племенную татуировку. Был изображен полумесяц, вверху которого находился круг с линиями, пересекающими его границы. Всё вместе оно представляло собой полную картинку, от которой теряешься, но которая так подходила Алексу. Он поднял голову и посмотрел, куда я указывала.

— Просто Кельтский дизайн. Сделал её, когда мне было пятнадцать.

— Пятнадцать? — я уставилась на него, — твои родители позволили сделать татуировку в пятнадцать лет?

— Нет, конечно, нет, — ответил он, ложась обратно на спину. — Эти напыщенные засранцы были вне себя, когда узнали. Я был их позором, и моя мать — чёртова католичка — заставила меня исповедоваться трижды в неделю весь месяц, чтобы очиститься от этого гребанного греха. — Он скрипел зубами и весь напрягся, явно стараясь сдержать гнев. Меня удивило, что он открыто заговорил про родителей. Тема его семьи была запретной, никто не хотел обсуждать её. Каждый раз, когда кто-то начинал говорить о его родителях, Алекс сурово смотрел на них, и тема закрывалась.

— Я не особо религиозна, — сказала я, положив локти ему на грудь. — Сьюзен как-то подалась в христианство, и мы даже ходили в церковь по воскресеньям, но это всё закончилось, когда она встретила мужа. Даже Бог держался в стороне от Терри.

— Сьюзен? — переспросил Алекс, наклонив голову вбок.

— Моя мама, — печально произнесла я, пожав плечами.

Давно я не произносила её имя вслух. Боль в груди не давала забыть о том времени, когда она повернулась ко мне спиной в полицейском участке. Это случилось год назад, мне только исполнилось шестнадцать, и меня задержали по обвинению в нападении и избиении. Был чрезвычайно жаркий день, я помню, как мой розовый топик был пропитан потом, отчего пятна крови казались более яркого и насыщенного красного цвета. Копы позвонили маме на работу, чтобы она забрала меня. Когда она зашла почти три часа спустя, я увидела холод и ненависть в её глазах. Она отказывалась даже взглянуть на меня. Тогда стало понятно, что она решила сначала поговорить с Терри, который навешал ей лапши на уши. И она поверила всему сказанному, после чего я перестала быть её дочерью. Она подтвердила его рассказ о событиях и вынудила полицию выдвинуть против меня обвинения. Повезло, что я была несовершеннолетней, и это было моё первое нарушение, поэтому получила всего три месяца условно и двести часов общественных работ. Обвинения будут сняты, когда мне исполнится восемнадцать. Впрочем, это уже не имело значения. Не то чтобы я собиралась поступать в колледж, и, несмотря на банку Алекса, которую он спрятал в вентиляции над холодильником, Сьюзен и Терри разрушили это будущее для меня.

— Могу я тебя кое о чем спросить? — произнес Алекс, садясь на кровати и отрывая меня от грустных мыслей.

— Зависит от того, насколько это личное, — ответила я, чувствуя, что начинаю паниковать.

Он вяло улыбнулся, возможно, видя меня насквозь. Мне не очень хорошо удавалось скрывать чувства. Особенно от него

— Насколько плохо было дома, что ты сбежала?

Внутренний голос кричал и требовал спрятаться и не отвечать на вопрос. Двери закрылись, боль была заперта внутри. Зачем открывать? Она накатит на меня волной, и утопит. Но этого не произошло. Одно событие с участием моей мамы, которым я поделилась с ним, причиняло боль, но это меня не убило. Алекс смягчил удар. Мне нужно было рассказать ему все.

— Плохо, — ответила я. — Но мне хватило мозгов уйти прежде, чем это достигло бы отметки между «плохо» и «чертовски плохо».

— Насколько плохо «чертовски плохо»? — по его глазам я поняла, что он убьёт любого, кто попытается навредить мне, и, какой бы соблазнительной не была мысль об отверстии в голове Терри, мне не хотелось, чтобы Алекс был тем, кто спустит курок.

— Детка, — он убрал волосы с моего плеча, отчего мурашки пробежали по спине. — Ты знаешь, что можешь рассказать мне что угодно, да?

— Знаю, — я осторожно подбирала слова. — Моя мама не стала защищать меня. Поэтому я решила, что пришло время защитить себя самой. И если это означало уйти и жить на улицах, значит, так тому и быть.

— Каким образом она этого не сделала? — Алекс оставил несколько невинных поцелуев на моей шее и ключице. Этого было достаточно, чтобы заставить меня говорить, но даже он знал, что все, что я скажу, будет ужасным. Я сделала глубокий вдох и, наконец, произнесла вслух.

— Мой отчим иногда прокрадывался ночью ко мне в комнату.

— Этот мудак трогал тебя? — Алекс потянулся за пистолетом. — Трогал?

— Нет, малыш, — я схватила его за руку, прежде чем он успел добраться до Кольта, и крепко прижала к своим коленям. Меньше всего мне было нужно, чтобы он отправился учинять разборки. — Я ушла, прежде чем что-то произошло. Хорошо? Я в порядке. Пожалуйста, доверься мне.

— Ты уверена? — спросил он, скользя по мне взглядом, оценивая наличие синяков и внешних шрамов, а затем быстро посмотрел на свой пистолет. — Не скрывай от меня ничего.

— А я и не скрываю. Всё в порядке. Я в порядке. Видишь, — целуя, я надеялась отвлечь его внимание, и это сработало. — Могу теперь я задать вопрос?

— Конечно.

— Почему ты ушёл из дома?

Это была запрещенная тема для него, но он же затронул мою. Так что все было по-честному.

— Кто сказал, что я ушёл? — спросил он пропитанным подозрением тоном.

О, черт! Для кого-то это плохо кончится, а я не могла притвориться, что просто догадалась. Алекс сразу узнает, когда я начну врать, и вряд ли скажет тогда правду. Я закусила губу, отведя взгляд от его проницательных глаз, и тихо произнесла:

— Лен.

— Этот ублюдок, — покачал он головой, сухо засмеявшись. — Что ещё он тебе разболтал?

— Эм-м, ну, он ещё упомянул, что твои родители богаты. Это правда?

— Ага, — подтвердил Алекс, сильно потирая лоб. — Богаче самого чёртового Бога.