ГЛАВА 22

Натаниэль

Гвинет крепко спит.

Не могу перестать смотреть на неё. На нежные линии её лица, на легкий трепет длинных густых ресниц над щеками. На то, как её огненные волосы обрамляют лицо.

Но в первую очередь не могу отвести взгляд от крови.

Её девственной крови, потому что раньше у неё не было секса. Она не впускала в себя член, а я поступил, словно животное, и прижал её к стене.

Если бы у меня была хоть капля самообладания, хоть капля, я бы остановился и отнес её на кровать. Надел бы гребаный презерватив, как обычно делаю. Но все эти мысли улетучились из моей головы в тот момент, когда она обхватила меня ногами, прижимаясь ко мне, словно ждала этого момента так же долго, как и я.

Не было никаких мыслей, и точка.

Этого следовало ожидать. Серьезно, я, бл*дь, должен был ожидать чего-то подобного.

Я оставляю её на кровати принцессы, с муслиновыми занавесками и пушистыми подушками, и направляюсь в её ванную, чтобы вымыть член.

Он покрыт остатками моей спермы и её крови. Я не могу отвести взгляд от этого зрелища. От доказательства того, что она принадлежит мне. Передо мной доказательство того, что она не выбрала никого другого. Только меня.

Волна ослепляющей одержимости охватывает меня. Это жестче, чем в другие разы, и чертовски неистово, потому что испорченной части меня это нравится.

Да ну нах*й. Мне не только нравится, мой член становится твердым при воспоминании о том, как я разрывал её девственную киску, пока она говорила эти слова. Что она не хотела отдаваться никому.

Никому, кроме меня.

Медленно качаю головой и вытираюсь влажным полотенцем, сопротивляясь желанию кончить при воспоминании о том, как она сжимала меня, словно тиски.

Кто я, бл*дь, такой? Подросток?

Какого хрена я думаю о сексе сразу после того, как закончил?

Обычно со мной такого не происходит. Для меня главное ― получить удовольствие. Ни больше, ни меньше. Я всегда заранее проясняю с женщинами подобные детали, чтобы они ни на что не надеялись после ночи траха и оргазмов.

Но обычно я не довольствуюсь оральным сексом. Мне важен сам акт. Трахаться. Однако часть меня сопротивлялась этому с Гвинет более десяти дней. Я мучил свой член и себя в бесплодных попытках убрать её с моего гребаного радара.

Но с каждым словом, слетающим с её уст, с каждым оргазмом, с каждым сексуальным звуком моя решимость рушилась. Последней каплей стало то, что я увидел её на том не совсем обычном мотоцикле с ублюдком Кристофом и узнал, что она была с ним наедине.

Поэтому мне пришлось заявить о своих правах самым примитивным, животным способом, какой только возможен. Даже сейчас, спустя время, я всё ещё не знаю, что на меня нашло.

Это несвойственно мне

Я не трахаюсь у стен. Не трахаю девственниц. И уж точно не трахаюсь без презерватива.

Гвинет разрушила все мои правила в пух и прах. Она рушит выстроенные годами правила, и я должен это прекратить. Должен, бл*дь. Но это последнее, о чем я сейчас думаю.

Приведя себя в порядок, беру несколько полотенец, смачиваю их теплой водой и возвращаюсь в её комнату. Она лежит на спине, руки беззаботно закинуты над головой, и только рваная рубашка и лифчик прикрывают ее плечи и торс.

И кровь. Она засохла у неё между бедер и спустилась по ногам до гребаных белых кроссовок, которые теперь все в красных пятнах.

Сажусь на край кровати, кладу полотенца на тумбочку и затем снимаю с неё обрывки одежды, которые разорвал не так давно. Она словно кукла в моих руках, погруженная в сон, не реагирует, сколько бы я ни маневрировал и ни передвигал её.

Странно видеть её в такой глубокой дремоте. Она страдает от бессонницы, поэтому по ночам печет или смотрит фильмы ужасов. Я часто застаю её спящей вверх ногами на диване: ноги подняты вверх, а голова откинута в сторону. Каждую ночь я отношу её в комнату, чтобы она не повредила шею в таком положении.

После того, как снимаю с неё кроссовки, кладу теплое полотенце на её розовую, набухшую киску. Гвинет вздыхает, бормоча что-то бессвязное. В детстве она разговаривала во сне, и Кингсли очень пугало, когда она звала маму.

Ему было ненавистно это. То, что Гвинет нужна мама, или женщина. Он ненавидит мать Гвинет с таким пылом, я никогда не видел, чтобы он испытывал подобные чувства к кому-то другому.

Он думает, что его дочь нуждается только в нём, что его присутствия достаточно, но он ошибается. Гвинет скучает по маме, хотя никогда её не видела. Я убедился в этом после того, как она упомянула о том, что её бросили. Её всё ещё ранит это, и Кингу не следовало замалчивать её переживания по этому поводу. Ей необходимо было разобраться с этим давным-давно ― когда она была ребенком и разговаривала во сне.

Я вытираю кровь, и её не так много, как казалось. Слава яйцам, потому что ранее это зрелище заставило меня задуматься о том, чтобы отвезти её в неотложку.

Затем я не спеша вытираю засохшую сперму с её сисек, сосков и живота. Хочу запечатлеть это зрелище в памяти, чтобы потом представлять это.

Закончив, натягиваю одеяло ей до подбородка, хотя чертовски жаль скрывать соблазнительную бледную кожу и великолепные сиськи.

― Мороженое... ― бормочет она, и я не могу сдержать улыбку.

У неё нездоровая одержимость мороженым. И молочными коктейлями. И вообще всем со вкусом ванили. Она подмешивает её во все, что я ем или пью, пытаясь склонить меня на свою сторону.

Я протягиваю руку и убираю непослушную рыжую прядь с её лба, моя рука задерживается там, а затем медленно опускается к её раскрасневшейся щеке.

Знаю, я должен испытывать чувство вины. Должен постоянно каяться в том, что трахал дочь лучшего друга и мне это нравилось. И за то, что мечтал повторить это. За то, что я ненормальный и обожаю тот факт, что я у неё первый.

Но я не испытываю чувства вины.

Потому что я больной ублюдок и не собираюсь извиняться за это.

Какой смысл каяться, если не собираюсь прекращать это? И нет, я совершенно точно не собираюсь прекращать.

Не сейчас, когда попробовал её.

Не сейчас, когда она официально стала моей.

Бл*дь. Мне нужно пресечь эти гребаные мысли, потому что мой член встает по стойке смирно от желания действовать в соответствии.

Я убираю руку, но Гвинет ловит её своей маленькой ладонью и кладет под щеку, словно я её новая подушка.

Обычно я бы отстранился и ушел в свою комнату. Занялся бы спортом, чтобы решить проблемы со сном, но в этот раз я этого не делаю.

В этот раз я ложусь на бок, лицом к ней, к её нежному лицу с мечтательным выражением. Затем мои руки оказываются на её лице, и я убираю выбившиеся пряди ей за ухо.

― Не уходи... ― бормочет она, и речь, вероятно, идет о её отце или, возможно, матери.

Но за них отвечаю я:

― Я никуда не уйду, малышка.

Я просыпаюсь от боли.

Мой член. Он такой оху*нно твердый, что мне больно.

Я издаю глубокий горловой стон и открываю глаза. Обычно я сплю обнаженным, потому что любое трение от одежды вызывает гребаный дискомфорт.

Я уже собираюсь протянуть руку вниз и поправить член, когда мой взгляд останавливается на глазах-хамелеонах. Они такие яркие и блестящие, зелёный цвет поглотил все остальные цвета.

― Ты спал здесь, ― выпаливает она, словно ждала моего пробуждения, чтобы задать этот вопрос.

Бл*дь. Я на самом деле спал здесь, а сейчас уже раннее утро. Обычно я не засыпаю с такой легкостью. Я вообще не сплю, если сначала не изнуряю свое тело в спортзале.

Но это произошло. Прошлой ночью. В одежде.

― У меня не было выбора. Ты вцепилась в мою руку мертвой хваткой.

Киваю подбородком в сторону своей ладони, которая по-прежнему находится под её щекой, и, вдобавок ко всему, она обхватила рукой моё запястье.

― Плевать. Это все равно считается.

Гвинет придвигается ближе, и я стону, когда её бедро касается моей бушующей эрекции.

Она смотрит вниз, её глаза расширяются.

― Выглядит болезненно.

― Как думаешь, чья это вина?

Она садится, и простыня спадает, обнажая её сиськи, на которые автоматически падает мой взгляд. Мне нравится, что она не стесняется находиться в обнаженном виде в моём присутствии. Она больше не пытается прикрываться от меня.

― Моя?

―Да. И знаешь, что это значит?

Она качает головой, хотя её глаза сияют, взрываясь ярко-зеленым цветом.

― Это значит, что ты позаботишься об этом.

Зубами она впивается в уголок губ.

― Я?

― Достань мой член, Гвинет.

Она пробирается между моих ног, её маленькие руки шарят по молнии, затем по боксерам, пока не обхватывает ладонью мою толстую эрекцию.

― Что мне теперь делать?

Она переводит взгляд с члена на моё лицо, и в её взгляде снова безоговорочное доверие. Она верит в то, что я скажу, что делать, и ей нужно просто это выполнить. Без вопросов.

― А теперь обхвати его своими красивыми губами и пососи.

Гвинет скользит рукой по моей длине снизу вверх, и я стону. Мой член становится тверже после каждого её невинного движения. Но в её взгляде нет невинности.

― Я всегда хотела это сделать. ― Она облизывает губы. ― Я практиковалась.

Красный туман застилает моё зрение при мысли о том, как она отсасывает у кого-то другого. Картина того, как она открывает эти губы перед тем пареньком, на не совсем обычном мотоцикле, вызывает во мне гребаную ярость.

Это нелогично, не имеет никакого гребаного смысла, но я ничего не могу с этим поделать, и в моей груди разжигается огонь.

― Практиковалась? ― спрашиваю я со спокойствием, которого не ощущаю.

― Ага, а почему, по-твоему, бананы ― мой любимый фрукт? Но ты больше... и... не думаю, что смогу принять тебя всего. Но я хочу.

Она склоняет голову и облизывает головку члена и каплю предэкулята.

Я резко вдыхаю, когда она пытается всосать как можно больше моей длины в рот, сосёт и втягивает щеки. Её движения неопытны, но само по себе это чертовски заводит. Отсутствие опыта она компенсирует энтузиазмом.

Её голова покачивается вверх-вниз, когда она сосёт и лижет, я хватаю её за волосы, сжимая их в кулак.