ГЛАВА 38

Натаниэль

Я знал, что это будет трудно, но не думал, что будет настолько невыносимо.

Во мне всегда была пустота ― она пришла вместе с багажом нежеланного ребенка. Но на протяжении многих лет, я успешно с этим справлялся.

Или, по крайней мере, думал так.

Оказалось, что я только заглушал ее, не имея возможности эффективно справиться с ней. Вот почему я здесь, в глуши.

В горах.

Я много гулял и думал, в основном о ней.

Девушке, которую бросил, не сказав ни слова, потому что ее придурок-отец испытывает меня.

― Побудь некоторое время вдали от нее и воспринимай это время как неиспользованный отпуск, ― сказал он мне в тот день. ― Если она серьезно к тебе относится, то не будет двигаться дальше. Но если она все-таки двинется дальше, ты исчезнешь из ее жизни.

Он также потребовал десять процентов моих акций, что даст ему контрольный пакет в «У&Ш». Мы договорились никогда не продавать наши акции посторонним лицам или друг другу, чтобы сохранить равный баланс сил. Но он использует обстоятельства, чтобы выкрутить мне руку.

Я согласился. К черту акции и фирму, они не имеют значения по сравнению с ней.

Среди других его условий ― не говорить ей, где я нахожусь, не разговаривать с ней и никаких оправданий. Этот ублюдок хочет, чтобы она злилась на меня за то, что я ее бросил, и надеется, что это заставит ее забыть обо мне.

Но он забывает, что она такая же упрямая, как и он сам.

Если Гвинет захочет уйти от меня, она сделает это по собственной воле, а не из-за того, что он так хочет.

Но это не оспаривает того, что нынешняя ситуация ― чистая гребаная пытка. Быть отлученным от ее ярких улыбок, тихого смеха и присутствия ― все равно что медленно умирать. После того, как Кинг узнал о нас, все совсем по-другому. По крайней мере, до его ультиматума я мог видеть ее в офисе и убедиться, что с ней все в порядке.

Теперь ничего, пустота.

Теперь я цепляюсь за обрывки воспоминаний о ней и о том, как она ощущалась в моих объятиях. Я думаю о красках, которые она вливает в мою жизнь, и стараюсь не позволить им потемнеть, как моя душа.

Но это чертовски трудно. А в плохие дни, как сегодня, становится практически невозможно. Тьма, которую я тщательно хранил внутри, поглощает меня.

Я делаю глоток воды, спускаясь с вершины. В последнее время я только этим и занимаюсь: гуляю и думаю о ней. Затем возбуждаюсь и трахаю свою руку, вспоминая ее тугое тепло.

И я просматриваю ее социальные сети, как какой-то долбанутый сталкер, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Но она ничего не писала и не выкладывала уже две недели. Даже никаких фанатских новостей о её любимых Twenty One Pilots или NF. Нет даже фотографии, когда Кинг водил её на их концерты на шестнадцатилетие.

Ничего.

Молчание.

И, возможно, именно это омрачало мое настроение еще сильнее, чем разлука с ней.

Я останавливаюсь перед коттеджем. На ступеньках сидит человек, которого я ожидал увидеть в последнюю очередь, и щелкает зажигалкой. Он выделяется на фоне умиротворенной обстановки своим черным костюмом и грозным взглядом.

― Что ты здесь делаешь, Кинг?

Я снимаю рюкзак и отбрасываю его в сторону.

― Гвен сказала, что она беременна.

Я направился к нему, мои мышцы напряглись.

― Это правда?

― Нет, она солгала, чтобы я вернул тебя. Я убедился в этом, после того, как увидел поддельную справку от доктора. Это идея этой ведьмы Аспен, так как Гвен никогда бы не солгала мне. Эта женщина начинает развращать моего Ангелочка.

Я прислоняюсь к перилам деревянной лестницы.

― Если ты здесь не из-за этого, тогда зачем?

― Потому что она плачет непрерывно, и это выводило меня из себя. Я не хочу быть причиной ее слез, даже если я все еще хочу убить тебя на хрен.

― Это значит, что ты одобряешь?

Он встает на лестнице так, что возвышается надо мной, и щелкает зажигалкой.

― Она сказала, что ты ― лучшее, что случилось с ней после меня, что ты нужен ей так же, как и я. У меня нет права голоса в этом вопросе теперь, когда ты наложил свой отпечаток на всю ее жизнь. Кроме того, ты мой лучший друг. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, и прекрасно понимаю, что когда ты заботишься о ком-то, это на всю жизнь.

― Всё серьезно, Кинг. Я бы никогда не причинил ей вреда.

― Конечно же, ты не причинишь ей вреда. Если ты станешь причиной её слез, я убью тебя. Серьезно. Это место, на мой взгляд, отлично подходит для захоронения.

― Вижу, травма головы не уменьшила безумия.

― Отвали.

Он снова садится на ступеньки, щелкая зажигалкой, и я опускаюсь рядом с ним. Он не ударил меня по яйцам, так что это хороший знак.

― Как она? ― спрашиваю я.

― Подавлена. Я понял, что дело дрянь, когда она целую неделю не ела ванильное мороженое. Можешь в это поверить?

― Это рекорд.

― Знаю. ― Он опирается на ладони и смотрит в небо. ― Не могу поверить, что отдаю тебе свою дочь, ублюдок.

― Лучше я, чем дети, которые не знают, как по достоинству ее оценить.

― Это правда... И все же, черт возьми. Мысли о тебе с ней приводят меня в бешенство.

― Со временем все наладится.

― Пошел ты. Клянусь, Нэйт, я убью тебя, если ты обидишь мою маленькую девочку. Я серьезно.

― Спасибо.

Он склоняет голову набок и сужает глаза.

― Я угрожаю тебе, а ты благодаришь меня?

― Я благодарю тебя, потому что ты поставил ее выше себя. Ты чертовски эгоистичен, но не с ней.

― Либо так, либо потеряю ее. И иди на х*й, придурок. Я не эгоист. Это ты эгоист.

― Возможно, когда-то я и был таким, но я не эгоист, когда дело касается ее. Даже когда я был засранцем, все, чего хотел, это защитить ее.

― О, нет. Мы не собираемся разговаривать по душам и красить друг другу ногти.

Я смеюсь, и это первый настоящий смех с ним за долгое время.

― Вместо того чтобы красить ногти, как насчет настоящего боя, а не одностороннего, как в тот раз.

― Готовься к поражению.

― Я не собираюсь сдерживаться только потому, что все изменилось.

― Я все равно надеру тебе задницу.

― Ой, да ни п*зди.

― Эй, разве можно так разговаривать со своим тестем?

― Это единственный способ поговорить с придурком.

Он слегка улыбается, и я улыбаюсь в ответ. Мы сидим несколько минут, глядя в небо и слушая птиц.

Это наш метод общения. Молчание ― значит больше, чем слова. Он может быть шумным и в целом засранцем, но Кинг также знает, как использовать и ценить тишину.

Несмотря на его резкие слова, он дает мне шанс. И хотя он серьезно говорит о том, что убьет меня, если я причиню вред Гвинет, я точно знаю, что он также испытывает некоторое облегчение.

Возможно, он никогда мне этого не скажет, но в глубине души он рад, что это я. Кинг никогда не думал, что кто-то может быть достаточно хорош для дочери, ради которой он пожертвовал своей молодостью.

― Оставь акции себе, Нэйт. Я всего лишь проверял тебя с их помощью. ― Он щелкает зажигалкой. ― Но у меня есть одно условие.

― Какое?

― Ты должен что-нибудь придумать и заставить совет исключить Аспен из «У&Ш». Если это сделаю я, Гвен меня возненавидит.

― Ты думаешь, она не возненавидит меня? Кроме того, Аспен не уберут. Она старший партнер и лучшая из всех, кто у нас есть. Хватит думать членом.

― Я не думаю членом.

― Думаешь. Я с тобой более двух десятилетий и знаю, как ты был одержим поиском матери Гвинет. Конечно, ты не хотел, чтобы ею оказалась Аспен, но это так, и ты должен смириться.

― Черт возьми, нет.

Я качаю головой, но ничего не говорю.

Кинг и Аспен ― не в центре моего внимания. Все, о чем я могу думать, ― это как вернуть Гвинет.

Она, наверное, очень зла на меня.