ГЛАВА 37

Кингсли

― Я беременна, папа.

Я подавился водой, которую пил, и брызги разлетелись по столу.

Есть только несколько вещей, которые могут заставить отца потерять голову. Когда моя дочь, мой маленький Ангел, сообщает мне эту новость, я почти снова впадаю в кому.

Мы ужинаем, и она просто выпаливает это так, словно говорит о том, сколько ванильного мороженого ей необходимо на этой неделе. Нет, все гораздо хуже. Когда она говорит о ванильном мороженом, она абсолютно серьезна. Сейчас она апатичная, кроткая.

Моя маленькая Гвен исчезла, и от нее осталась лишь тень. Она плохо ест и спит, и постоянно находится в этом оцепенении, в которое я не могу проникнуть.

И это не из-за отсутствия попыток.

Я готовил ее любимый зеленый чай с ванилью, но у нее на глаза наворачиваются слезы всякий раз, когда она его видит. Она больше не притрагивается к своим ванильным штучкам.

Она даже не ела мороженое в течение недели. И тогда я понял, что что-то не так. Можно заставить наркомана с многолетней зависимостью бросить наркотики, но невозможно отделить Гвен от ее ванильной одержимости.

Когда кашель утихает, я прочищаю горло.

― Что?

― Я беременна. Внутри меня ребенок. Ты скоро станешь дедушкой.

Вау. Ладно.

Когда мне говорили, что лучше всего я умею работать под давлением, никто, черт возьми, не упоминал об этом.

Как можно совладать с тем, что моя маленькая дочь беременна. В двадцать лет. От моего ничтожного бывшего друга.

Я со стуком ставлю стакан на стол.

― Это конец. Я убью этого еб*ного ублюдка.

На самом деле, я должен был убить его, когда мы впервые встретились. Тогда бы этого не случилось.

Обычно, когда я угрожаю убить Нэйта, Гвен встаёт на его защиту и пытается остановить меня. Она обнимает меня, берет за руку, потому что знает, что это успокаивает меня, но сейчас она не двигается с места и продолжает ковырять ветчину в своей тарелке.

― Тогда я стану вдовой и матерью-одиночкой. Не говоря уже о том, что твой внук останется без отца.

Мои кулаки сжимаются на краю стола, и я жалею, что у меня нет с собой зажигалки, потому что сейчас она бы мне пригодилась.

― Нэйт ― отец ребенка?

Она смотрит на меня снизу вверх, и в ее глазах загорается огонь. Мне всегда нравилось это в ней ― решительность и борьба. Я думал, она унаследовала это от меня, но теперь, когда приглядываюсь повнимательнее, мне кажется, что я смотрю в глаза ее матери.

Чертова Аспен.

К черту ее за то, что она мать самого дорогого в моей жизни.

Не могу поверить, что когда-то трахал ее. В юности я был чертовым идиотом, потому что влюбился в эту ведьму.

Сексуальную ведьму, но я отвлёкся.

― Конечно, он отец ребенка. Ты думаешь, я изменяла ему или что-то в этом роде? Ты воспитал меня лучше.

― Я не это имел в виду.

Хотя я, черт возьми, хотел бы, чтобы она именно так и сделала. По крайней мере, тогда я мог бы уделать его приятным и простым способом.

Теперь все усложнилось.

Моя жизнь во второй раз совершает крутой поворот из-за незапланированной беременности.

Или, может, запланированной.

Я прищуриваюсь, глядя на Гвен.

― Какой срок?

― Пять недель.

― Когда у тебя были последние месячные?

― Около шести недель назад.

― У тебя была противозачаточная инъекция. Почему она не сработала?

― Срок действия истек, и я забыла сделать новую.

― Обычно ты не забываешь о подобных вещах. Ты не из забывчивых.

― На меня столько всего свалилось: твой несчастный случай, то, что ты чуть не умер, Сьюзан, преследующая меня. Я забыла о противозачаточной инъекции.

― Сколько тестов ты сделала?

― Три.

― Ты была у доктора?

― Я ходила к акушеру-гинекологу.

― Можешь повторить то, что он или она сделали и сказали?

― Он сделал анализ крови и сказал, что я на пятой неделе беременности, в моей крови обнаружили гормон беременности, но я забыла его название. ― Она вздыхает. ― А теперь ты прекратить допрашивать меня, словно я свидетель в суде?

Я покачиваюсь на своём месте, всё ещё сузив глаза. Обычно люди не выдерживают моего быстрого допроса. Так я сокрушаю своих оппонентов, поскольку у нормальных людей уходит много времени на то, чтобы придумать ложь.

Я никогда раньше не допрашивал Гвен, но она могла знать об этом. Она пришла подготовленной к моей реакции?

― И? ― спрашивает она, вздернув подбородок.

― Что и?

― Ты собираешься поступить правильно?

― Правильным было бы сделать аборт и развестись с Нэйтом, чтобы ты могла жить своей жизнью.

― Нет!

― Гвен, послушай...

― Нет, ты послушай. Если бы мама сделала аборт, меня бы здесь не было, я бы не знала тебя и не стала бы твоей дочерью. Ей было четырнадцать, и она имела полное право избавиться от меня. Она была младше меня, чертов ребенок, и посмотри, каких высот она достигла. Это моя жизнь, мое тело, и я имею право решать, хочу я иметь ребенка сейчас, через десять лет или никогда. Я решаю, что правильно для меня, а не ты или кто-то еще, папа.

― Хорошо, иди сюда.

Я подхожу к ней и обнимаю ее, она дрожит. Черт. Нэйт был прав. Я пугаю ее, пугаю единственного человека, который когда-либо что-то значил для меня.

Она начинает плакать, прижимаясь ко мне, и снова появляется это дерьмовое чувство.

Чувство, что я, возможно, облажался как отец. Что когда нужно было, меня не было рядом.

― Ангел, перестань плакать. Ты же знаешь, я это ненавижу.

― Я не могу.

― Гвен... Я хочу для тебя только самого лучшего.

― Папа, разве ты не видишь?

Она поднимает голову и смотрит на меня своими выразительными глазами, которые пронзают мою душу.

Я так долго заботился о ней, что не понял, что она уже не ребенок.

Теперь она женщина, моя Гвен, и у нее есть чувства ― много чувств, как она сказала.

Бл*дь.

Когда она успела вырасти? Когда она была маленькой, было проще. Когда она цеплялась за меня и говорила, что ей не нужны супергерои, потому что у нее уже есть я ― ее супергерой, которого ей не нужно делить с кем-то еще.

И долгое время я искренне верил, что я единственный, кто ей нужен, но сейчас понимаю, что у нее появился другой супергерой. Тот, которого я не ожидал увидеть в этой роли, хотя должен был.

Я должен был что-то заподозрить, когда она начала прятаться и краснеть рядом с ним, а он тактично отказывался приходить ко мне домой.

Я должен был что-то заподозрить, когда она начала собирать его вещи и запрещать кому-либо прикасаться к ним. Я думал, что она боготворит Нэйта, и не мог предположить, что ее чувства к нему станут настолько глубокими, что она будет испытывать физическую боль из-за разлуки с ним.

― Что я должен увидеть? ― спрашиваю я.

― Он ― лучшее, что когда-либо случалось со мной после тебя, и если бы ты не был так ослеплен своим гневом, ты бы тоже это увидел.

― Так теперь ты меня заменяешь?

― Ты мой папа. Он мой муж. Ни один из вас не может заменить другого. Так что, пожалуйста, пожалуйста, перестань причинять мне боль, папа. Умоляю.

Ну, бл*дь.