Такое происходит постоянно.

Но до несчастного случая я практически не видела его ― раз в месяц или около того, ― и он почти не разговаривал со мной. Теперь, после случившегося с папой, я видела его каждый день, разговаривала, была близка к нему, думаю, у меня что-то вроде передозировки. Причем смертельно опасной.

Я ведь привыкну к этому, верно? Если буду видеть его постоянно, то полностью потеряю чувствительность к его присутствию.

― Ответь на мой вопрос. Ты поняла? ― повторяет он тем же жестким тоном, и строгость в нем задевает во мне места, которые должны оставаться нетронутыми.

― Ага.

― Не позволяй своему разуму блуждать там, где не следует. В следующий раз, когда у тебя возникнут сомнения или соображения, приди ко мне и скажи об этом. Не прячься и уж точно не выключай свой еб*ный телефон.

Я снова вздрагиваю, и это безумие, но на этот раз думаю, что делаю это потому, что услышала, как он ругается ― это такая же редкость, как увидеть летающего единорога. И это очень сексуально ― то, как он ругается. Мужественно и так сочетается с его авторитетом.

― У меня сел аккумулятор, ― неубедительно говорю я, потому что да, сел, но я специально его разрядила.

― Следи за тем, чтобы подобного больше никогда не повторялось. В следующий раз, когда я позвоню, отвечай на звонок.

― Ты не мой привратник, Нэйт.

Мне нужно как-то выразить это, чтобы не чувствовала себя обузой.

Он делает паузу, пристально смотрит на меня диким взглядом ― теперь я знаю, почему люди боятся смотреть ему в глаза. Одним лишь взглядом он может заставить человека усомниться в своей жизни. Было бы безопаснее избегать этих темных глаз и искаженного обещания в них, но я этого не делаю.

Мне никогда не нравилась безопасность.

― Тогда кто я?

― А?

Я настолько ошеломлена, что не могу вымолвить ни слова.

― Если я не твой привратник, то кто?

Лучший друг моего папы. Но я не хочу этого говорить, потому что ненавижу это. Мне ненавистно то, что это все, чем он когда-либо будет.

― Друг? ― предполагаю я.

― У меня нет друзей.

― Но у тебя же есть Аспен.

― Мы с Аспен работаем вместе и близки по возрасту. Ты попадаешь в эту категорию?

Я кривлю губы, вытирая липкие ладони о джинсовые шорты.

― Да или нет, Гвинет?

Черт бы побрал его и Аспен. И что это за потребностью иметь ответ на каждый заданный вопрос? Диктатор.

― Нет. Но возраст ― всего лишь цифра. Если я моложе, это не значит, что я не могу работать или дружить с тобой. Эти вещи можно изменить.

― Нет, нельзя.

― Можно.

Я широко расставляю ноги.

― Допустим. Но в ближайшем будущем этого не произойдёт. Так кто же я сейчас?

― Ты.

― Я?

― Да, просто ты. Мне не нужна для тебя категория. Ты просто Нэйт.

― Но это же неправда, да?

Он указывает на мои смарт-часы, и я смотрю на них, думая, может быть, они расплавились от его присутствия, потому что именно так я иногда себя чувствую. Словно беспомощная звезда на орбите солнца, и моя единственная судьба ― сгореть.

― Который сейчас час?

― Одиннадцать, а что?

― Где ты должна была быть час назад, Гвинет?

― О.

― О, это не место. Где ты должна была быть?

― В мэрии.

― Почему ты должна была там быть?

― Чтобы выйти замуж.

― Ты была там?

― Ты знаешь ответ на этот вопрос.

― Мне нужно, чтобы ты ответила. Ты была там?

― Нет, но только потому, что приехала сюда и забыла о времени...

― Прекрати.

Мои внутренности содрогаются, и я клянусь, что у меня внутри что-то перестраивается, потому что в этом единственном слове столько власти, что меня пробирает до костей.

― Больше так не делай, ― говорит он.

― Что?

― Не выпаливай бездумно слова. Оправдания ― для слабаков, особенно если они не подкреплены доказательствами или вескими причинами

― На самом деле у меня была веская причина.

― Слушаю.

― Я говорила раньше. Мне не хотелось быть обузой.

― И я сказал тебе, что это не так. Итак, все прояснилось.

― Думаю, да.

― Думаю ― это ни да, ни нет.

― Мир ― это не только «да» или «нет». Есть также «я думаю» ― предположения, неуверенность. Нюансы и тому подобное.

― И тому подобное, да? ― повторяет он с легким подергиванием губ.

Его полуулыбка словно единорог (прим. пер.: Что-то чрезвычайно редкое и волшебное). Он не улыбался мне после того, как я по глупости решила, что могу поцеловать его и остаться безнаказанной.

― А-ага, и у меня этого очень много.

― Чего?

― Нюансов и тому подобного.

― Буду иметь в виду. ― Он указывает подбородком в сторону двери. ― А теперь пойдем. Мы опаздываем.

Бракосочетание.

Наше. Моё и Нэйта.

Мои щеки горят так, что я удивляюсь, как не воспламенилась, не взорвалась или еще что-нибудь столь же постыдное. Потому что, святое дерьмо, это происходит на самом деле.

Как кто-то реагирует на брак со своей первой влюбленностью, которая вроде как прошла ― но не совсем ― и к тому же является лучшим другом папы?

Кажется мне нужно руководство или что-то в этом роде. То, что заставит меня вести себя согласно возрасту, которым он так явно пренебрегает.

― Да, хорошо. Конечно.

― Это три слова, обозначающие одно и то же.

― И что?

Мой голос звучит немного пискляво и как бы с придыханием.

Он делает паузу, морщинка возвращается на его лоб.

― Ты нервничаешь?

― Нет! Я справлюсь.

― Уверена? Потому что если ты плохо себя чувствуешь, мы можем...

― Я не ребенок, Нэйт. Давно перестала им быть, и знаешь, что это значит? Это значит, что я могу сама принимать решения и функционировать в стрессовых ситуациях. Это значит, что мне известно, что этот брак важен не только для защиты папиных активов, но и активов всех сотрудников «У& Ш» и их клиентов. Так что я могу это сделать, ясно?

― Ясно.

Он отвечает спокойно, непринужденно, словно верит моим словам искренне, даже больше, чем я.

― Хорошо, ― говорю я, выдыхая. ― Поехали.

― Ты не ответила на мой вопрос.

― Какой вопрос?

― Кто я для тебя?

И тут мне приходит в голову ответ, который он хотел услышать с тех пор, как задал вопрос. Или это мой извращенный разум все выдумал, отказываясь отступать. Потому что, как только зарождается эта мысль, от неё невозможно избавиться.

Поэтому говорю единственное, что имеет смысл:

― После сегодняшнего дня? Мой муж.

Муж, к которому мне нельзя прикасаться.