Дверь в палату дона открывается, и оттуда выходят мать с сестрой Изабеллы. Они обмениваются несколькими словами, и Изабелла отправляется внутрь, напоследок бросая быстрый взгляд в мою сторону.

Боже милостивый, он выглядит таким старым.

Это первое, что мелькает у меня в голове, когда  вхожу в палату и вижу хрупкое тело моего дедушки на кровати. Я не могу примирить этот его образ с тем, каким помню его с детства — дородным, высоким мужчиной, с глубоким голосом и властной осанкой. Он всегда казался таким сильным, пока его сердце не начало подводить его.

– Изи, иди сюда, stella mia, – зовет он.

Я сажусь на стул рядом с кроватью и беру его руку в свою. Он кажется таким невесомым и хрупким. Я хочу что-нибудь сказать, но, кажется, не могу подобрать слов.

– Я когда-нибудь говорил тебе, как сильно ты напоминаешь мне бабушку? – он слабо улыбается. – Те же большие глаза. Тот же несокрушимый дух, который кажется таким величественным для такого крошечного человека.

Его голос звучит так, словно он прощается, и мне трудно сдержать слезы. Что ж, я позволила им скатиться по щекам.

– Не плачь, Изи. У меня была хорошая жизнь, и пришло время двигаться дальше. Ты должна быть сильной сейчас, stella mia, потому что, когда я уйду, весь ад вырвется на свободу. Ты будешь нужна Луке. Особенно учитывая тот беспорядок, который устроил Бруно Скардони.

Я качаю головой и вздыхаю.

– Я не думаю, что Луке кто-то нужен, Нонно. Он вполне справляется сам.

– Мужчины иногда бывают упрямыми. А твой муж – самый упрямый из всех, кого я когда-либо встречал. – Он поднимает руку и касается моей щеки. – Я должен кое в чем признаться, Изи. Я надеюсь, ты не рассердишься, что не сказал тебе раньше.

– Я никогда не смогу разозлиться на тебя, Нонно. Ты это знаешь.

Он смотрит на меня  темными, слегка затуманенными глазами, затем улыбается.

– Я знал, Изи, – говорит он. – Я знал это много лет.

– Знал что?

– Что ты была влюблена в Луку. И до сих пор любишь его, насколько я могу судить.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но он прикладывает палец к моим губам.

– Я заплатил тому телохранителю. Тому, с кем Лука застукал Симону в постели. Не то чтобы она не изменяла ему раньше, но  была осторожна, чтобы ее не поймали.

– Нет!

– Лука – хороший человек. И я хотел, чтобы ты была с ним. – Он улыбается. – Итак, теперь я в этом убедился, stella mia.

Я разрыдалась.

– Барбини собирается вступить с ним в конфронтацию, Изи. Лоренцо ничего не сказал при мне, но я увидел это по его лицу. Скажи Луке, чтобы был осторожен.

– Скажу, – обещаю я сквозь слезы. – Но с тобой все будет в порядке, Нонно. Папа сказал, что тебя забирают на операцию, и врачи подлатают твое сердце. Ты никуда не уйдешь от нас.

– Я люблю тебя, stella mia.

Дверь позади меня открывается, и входят две медсестры. Я сжимаю руку дедушки и целую его в щеку.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я и смахиваю слезы. – Мы будем ждать снаружи, пока не закончится операция. Хорошо?

– Хорошо.

Я выхожу из палаты и сажусь рядом с Андреа, которая хнычет на плече у матери. Мой отец стоит в нескольких шагах от нас, тихо разговаривая с доктором. Когда  поворачиваю голову направо, я вижу Луку, стоящего в дальнем конце длинного коридора, прислонившись плечом к стене. Мне следовало бы пойти и поговорить с ним, но не думаю, что смогу преодолеть это расстояние на своих дрожащих ногах. Достав телефон из сумки,  набираю его номер и наблюдаю, как он отвечает на звонок.

– Операция продлится несколько часов. Тебе не обязательно оставаться, – говорю я. – Я знаю, что тебе нужно работать.

– Я остаюсь, Изабелла.

Он убирает телефон и остается на месте, возвращая мне свой взгляд. Вздыхая, прислоняю голову к стене и закрываю глаза.

Я слышу торопливые шаги со стороны лифта и, подняв голову, вижу приближающихся Лоренцо и Орландо Ломбарди. Они не могли подождать, пока дона выпишут из больницы? Ублюдки. Я отталкиваюсь от стены и направляюсь в их сторону.

– Что вам надо? – Я останавливаюсь перед ними, преграждая путь.

– Мы пришли повидать дона, – говорит Лоренцо.

– Джузеппе в операционной. Когда у нас будут новости, я тебе позвоню.

– Кем, черт возьми, ты себя возомнил? – рявкает Лоренцо мне в лицо. – Ты не можешь запретить нам видеться с ним.  – Он делает шаг вперед, будто я позволю ему пройти.

Я хватаю его за предплечье, останавливая, и заглядываю ему в лицо.

– Это слишком личное, Лоренцо. Я не позволю ни тебе, ни кому-либо другому вторгаться в семью Джузеппе в данный момент. Уходи.

–  Уже изображаешь из себя дона, Лука? – выплевывает он. – Тебе не терпится поскорее вжиться в роль, не так ли? Отпусти меня!

– Господи, Лоренцо. – Я качаю головой и поворачиваюсь к Орландо. – Убери его отсюда, или это сделаю я. А я правда не хочу устраивать шоу.

– Лука? – голос Изабеллы доносится до меня сзади. – Что происходит?

– Пошли вон. Оба, – говорю я сквозь стиснутые зубы и отпускаю руку Лоренцо. – Прямо сейчас, мать твою.

Я слежу, пока Лоренцо и Орландо не исчезают в лифте, затем поворачиваюсь к Изабелле, которая стоит в нескольких шагах от меня, крепко обхватив себя руками.

– Я слышала ругань. Что-то не так? – спрашивает она.

– Нет. Они просто зашли посмотреть, как дела у Джузеппе. Не волнуйся.

Она кивает, но не двигается с места. Она выглядит такой маленькой и юной. Я сокращаю расстояние между нами и обнимаю ее.

– С ним все будет в порядке, tesoro, – говорю я ей в макушку.

– Мне страшно, – ее шепот ударяется в грудь.

– Я знаю.

– Мама сходит с ума. Мне лучше вернуться, – произносит она, но не отпускает меня.

Я прижимаю ее чуть крепче.

– Я останусь здесь, чтобы никто не пришел и не побеспокоил вас. Хорошо?

Изабелла кивает и отстраняется, глядя на меня снизу вверх. Ее глаза покраснели, но слез нет. Я не знаю, как кто-то настолько молодой может иметь такое самообладание. Я уверен, что она сдерживает слезы усилием воли.

– Спасибо, – шепчет она и возвращается к своей семье.

* * *

Доктор выходит около одиннадцати вечера, и семья Изабеллы собирается вокруг него. Судя по выражению их лиц, шансы невелики, но дон все еще жив. Они возвращаются на свои места, и некоторое время спустя родители Андреа и Изабеллы встают и направляются ко мне.

– Как он? – спрашиваю я Франческо.

– В отделении интенсивной терапии. Прогноз плохой. Если он проживет следующие двадцать четыре часа, есть шанс, что он выкарабкается. – Франческо обнимает жену за спину. – Мы возьмем что-нибудь перекусить. Ты можешь побыть с Изой?

– Конечно. Возьмите что-нибудь и для нее.

– Она сказала, что не может есть.

– Просто принесите что-нибудь. Я прослежу, чтобы она это съела.

Когда они уходят, я иду по коридору туда, где сидит Изабелла, и присаживаюсь перед ней на корточки. На секунду думаю, что она, должно быть, уснула в кресле, но потом она открывает глаза и смотрит на меня.

– Как ты? – спрашиваю я.

Она не отвечает, просто пожимает плечами и снова закрывает глаза. Мне невыносимо видеть ее такой. Разбитой. Вялой. С пустым выражением в глазах. Накрываю ее щеку ладонью, и ее глаза резко открываются. Вот оно. Та искра, которую я искал. Я глажу ее кожу большим пальцем, замечая, какая она идеально мягкая. Она медленно поднимает руку и после нескольких секунд колебания касается моей щеки точно так же, как это сделал я. Она вздыхает и наклоняется вперед, прижимаясь своим лбом к моему.

– Что мне с тобой делать, Лука? – шепчет она.

Звук приближающихся шагов доносится до меня откуда-то сбоку, и я предполагаю, что это возвращаются ее родители и Андреа, но когда  поднимаюсь, то обнаруживаю доктора, стоящего в нескольких футах от меня.

– Миссис Росси, – говорит доктор с выражением сожаления на лице.

– Нет. – Изабелла встает рядом со мной.

– Его состояние после операции было нестабильным. – продолжает врач. – При выводе пациента из наркоза произошла остановка сердца. К сожалению, реанимационные мероприятия оказались безуспешными.

– Нет.  – Изабелла хватает меня за руку и сжимает. – Прошу, нет.

– Мне очень жаль, миссис Росси. Ваш дедушка скончался.

У Изабеллы подкашиваются ноги. Я хватаю ее за талию и поворачиваю к себе, зарываясь рукой в ее волосы и прижимая ее лицо к своей груди. Ее родители и сестра выходят из-за угла и спешат к нам. Доктор идет им навстречу и сообщает о произошедшем. Мать Изабеллы прижимает руку ко рту и содрогается в  рыданиях. Я смотрю  на Изабеллу, которая сжимает мою рубашку в своих маленьких руках, и ее беззвучные слезы бьют меня прямо в грудь, как кувалда. Я ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее боль, поэтому просто обнимаю ее еще крепче.

Дождь начинается, когда мы покидаем кладбище. На похоронах присутствовало более двухсот человек, и когда морось превращается в ливень, все бегут к своим машинам в поисках укрытия. Изабелла не меняет темпа и вместо этого продолжает идти рядом со мной, склонив голову. Я снимаю свой пиджак и набрасываю ей на плечи. Ее шаги на мгновение замедляются, и она останавливается, глядя на меня снизу вверх. Я не вижу ее глаз, потому что на ней большие солнцезащитные очки, но почти уверен, что ее щеки мокрые не из-за дождя. Похоже, она, наконец-то, позволила себе поплакать, но только когда вокруг больше никого нет.

Я открываю дверцу машины и молча наблюдаю, как Изабелла садится на заднее сиденье. Оказавшись внутри, она переползает на другую сторону и прислоняется головой к окну. С сегодняшнего утра она не произнесла ни слова. Я забираюсь в машину и обнимаю ее за талию,  а затем сажаю к себе на колени. Удивленный вскрик срывается с ее губ, но она не протестует, просто кладет щеку мне на грудь и прижимается ко мне всем телом. Ее высокий хвост распустился, поэтому снимаю с нее резинку и зарываюсь пальцами в мягкие волосы, массируя кожу головы.

Когда машина останавливается перед домом, я выхожу с Изабеллой на руках и несу внутрь прямо в ее комнату. Я опускаю ее рядом с кроватью, ожидая, что Изабелла переоденется, но она просто снимает куртку и солнцезащитные очки, проскальзывая под одеяло. Я ненавижу это чувство беспомощности, неспособности хоть немного облегчить ее состояние. Поэтому делаю единственное, что могу — осторожно снимаю с нее туфли, набрасываю одеяло ей на плечи, а потом забираюсь в кровать позади нее. Обхватив рукой ее закутанное тело, я притягиваю ее к себе и остаюсь в таком положении, пока не слышу, как ее дыхание выравнивается, и она, наконец, засыпает.