Глава 22

Мое сердце зажило не так быстро.

Иногда казалось, что рана вообще не заживает. Что я все еще истекаю кровью, заливая алой болью мой розовый, отполированный пол в пекарне.

Поначалу я жила тремя секундами каждого дня. Те три секунды сразу после того, как я просыпалась, когда мой мозг еще не пришел в себя, когда он все еще думал, что все в порядке. Когда я забывала, что Ансель мертв.

Эти три секунды — все, что у меня было. Затем накатывала боль, такая пронзительная, что мне пришлось прикусить губу, чтобы не закричать.

Возможно, я бы закричала, если бы его там не было.

Если бы руки Роуэна не обнимали меня, если бы его тело не было теплым и твердым рядом с моим, возможно, я бы закричала.

Или нет. Возможно, если бы я начала кричать, начала озвучивать боль внутри себя, я бы никогда не остановилась.

Я не плакала. Я погрузилась в тепло Роуэна, позволила ему перевернуть меня на спину, высвободить из клубка, в который я свернулась, и заняться со мной медленной, жестокой любовью.

Его руки на мне, он внутри меня… Ничто не давало полной передышки от боли, но это делало ее намного меньше.

После взрыва на парковке я почувствовала себя по-другому.

Не исцеленной. Я бы никогда не исцелилась.

Внутри меня всегда будет открытая, кровоточащая дыра. Я никогда не буду чувствовать себя счастливой так, как раньше.

Но я также не собиралась погружаться в пучину отчаяния, несмотря на то, насколько это было чертовски заманчиво. С другой стороны, я не смогла бы этого сделать, даже если бы захотела, потому что у меня есть друзья, которые не позволили бы мне этого.

Роуэн тоже не позволил бы.

Он был рядом. Всегда. Его руки на моем теле, его губы на моих. Он заставлял меня чувствовать себя живой. Заставлял меня ценить то, что я жива.

Я действительно написала заявление о нападении Ронни, его задержали. Никто не внес залог, так как в этом городе не осталось никого, кто мог бы это сделать. Он не останется за решеткой навсегда, и, возможно, выйдет оттуда злым, готовым обвинить меня. Но я не особо беспокоилась по этому поводу. У меня есть Роуэн.

Мы часто ночевали у него, потому что мне все еще больно находиться у меня. Не из-за воспоминаний, которые остались у меня там об Анселе. Место не может хранить воспоминаний. Хранит сердце. Мое было сломано. Разрушено.

Мне просто понравился дом Роуэна, потому что там было много его. Потому что я слышала шум океана, когда мы ночью лежали в постели. Потому что я могла сидеть во внутреннем дворике в пять утра, завернувшись в одеяло, с чашкой кофе в руках и вдыхая запах соли с океана.

Роуэн обычно просыпался, когда я вставала с постели. Этот мужчина слишком чуткий, но он не пытался удержать меня в постели. Не пытался заговорить со мной. Должно быть, он подозревал, что мне нужно уединение утром.

Мэгги же так не думала. Она встала со своей кровати в углу спальни и радостно бежала со мной вниз по лестнице, прижалась к моей ноге, пока я готовила кофе, а затем устраивалась у моих ног, когда я сидела снаружи.

В конце концов Роуэн выходил, как всегда, с чашкой кофе, которую я приготовила для него и оставила на кухонном столе.

В большинстве случаев мы не разговаривали. Он просто поднимал меня с места в огромном плетеном кресле и садился сам, усаживая меня к себе на колени. Я не знала, как это может быть удобно, ведь я не совсем маленькая, но ему, похоже, это вполне нравилось.

— Хочу, чтобы ты поехала со мной к моей семье на Рождество, — пробормотал он, нарушая обычное молчание, установившееся между нами.

День благодарения прошел. Это был не такой уж большой праздник. Мы поужинали у меня, и Роуэн мягко предложил пригласить Фиону, Тиффани, Тину и Кипа.

Сначала я этого не хотела. Я хотела, чтобы этот день прошел как любой другой. Хотелось свернуться калачиком на диване с выключенным светом и миской сырого теста для печенья. Но даже при том, что какая-то часть меня хотела этого, я не совсем бездельница. И не из таких. Роуэн знал это.

Роуэн знал, что я исцеляюсь на кухне, занимая руки мукой, сахаром, маслом. Друзьями, которые окружали меня по-настоящему как семья.

И он был прав. Хотя это был тяжелый день, он был наполнен едой, друзьями и любовью.

Роуэн не упомянул о своей семье и о том, скучали ли они по нему в День благодарения. Я не спрашивала о них, потому что не была достаточно сильна для этого. Но я знала, что они, скорее всего, скучали по нему. Потому что они походили на людей, которые устраивают большие семейные посиделки. И Роуэн пропустил праздник.

Ради меня.

— Нам не обязательно ехать, — заявил Роуэн в ответ на мое молчание, прижимая меня крепче. — Просто хочу, чтобы ты познакомилась с моей семьей, хочу, чтобы они познакомились с тобой, но если это слишком тяжело…

Он давал мне выбор, чтобы защитить меня, он всегда так легко это делал.

О, как было бы заманчиво принять его предложение. Остаться там, где я в безопасности.

Но я не могла так поступить с ним. С нами. И я хотела большего от Роуэна. Я хотела посмотреть, где он вырос.

— Нет, поедем, — прошептала я.

Мгновение он пристально смотрел на меня.

— Ты уверена?

Я кивнула.

— Да, я уверена.

Мы больше ничего не говорили, просто смотрели на волны, и я эгоистично желала, чтобы этот момент длился вечно. Жить в объятиях Роуэна, с Мэгги у наших ног.

Но в жизни все сложилось по-другому.

— Почему ты это сделал? — спросила я у волн. — Прогнал Нейтана из города, — это был вопрос, который вертелся у меня в голове с тех пор, как это случилось. Тот, который был решительно отодвинут назад из-за всего, через что мне пришлось пройти. Но я поймала себя на том, что отчаянно пытаюсь сосредоточиться на чем-то другом, а не на своей боли.

Роуэн протянул руку и взял меня за подбородок, чтобы я смотрела на него, а не на океан. Меня всегда поражало, насколько он красив, какими выразительными были эти ледяные голубые глаза.

— Потому что из-за него у тебя на коже появился синяк, — ответил он сдавленным от ярости голосом, хотя синяк давно исчез.

Я закатила глаза.

— Да, но ты страшный чувак. Ты мог бы просто пригрозить залить его водой или вырвать ногти, и он бы держался подальше. Этот мужчина одержим своими ногтями и маникюром.

Не то что это плохо, если мужчина делает маникюр. Но я поняла, что мне нравятся мужчины, которые не боятся испачкать руки.

Роуэн провел большим пальцем по моей нижней губе.

— Он попробовал тебя на вкус, — сказал он мне хриплым голосом. — Попробовал твою сладкую киску на вкус, — он выдавил эти слова из себя, когда ярость закипела вокруг него. — Даже такой трус, как он, не оставил бы тебя в покое, если бы знал, что ты находишься в пределах досягаемости. Я не мог этого допустить, Нора.

Я моргнула, услышав ответ.

— Но… — я прочистила горло. — Ты и представить себе не мог, какой сладкой была моя… киска, когда ты прогнал его из города.

Глаза Роуэна вспыхнули, а моя вышеупомянутая киска запульсировала от желания.

— О да, я, блять, не знал, кексик, — прорычал он, вставая и увлекая меня за собой.

Я слегка взвизгнула от удивления.

— Такая чертовски сладкая, что мне придется съесть тебя прямо здесь и сейчас, чтобы стереть горький привкус этого придурка, — сказал он, заходя внутрь и укладывая меня на стол.

Так оно и было. Один из многих способов, которыми Роуэн отвлекал меня от боли. Творил такие сладкие вещи. И, будучи экспертом по сладкому, я знала, что на земле нет выпечки, которая могла бы сравниться с этим.

Рождество наступило быстро. Как это обычно и происходило.

Я с головой ушла в работу. Выпечка по сезону… тематические торты, кексы и печенье. В пекарне пахло корицей, специями, мятой и горячим шоколадом. Я не слишком много думала о предстоящем празднике, за исключением того случая, когда у меня произошел небольшой срыв на кухне пекарни незадолго до открытия.

К счастью, Роуэн ушел на работу, но там была Фиона.

Я просто начала плакать, пока покрывала глазурью кексы. Без всякой причины. Всхлипнула.

Фиона ничего не сказала, просто притянула меня в объятия.

— Я в полном беспорядке, — всхлипнула я.

— Не правда, — прошипела она, удерживая меня на расстоянии вытянутой руки. — Ты самый сильный человек, которого я знаю.

— Это ты говоришь мне, что я сильная, — усмехнулась я. — Да ладно. Ты самая сильная, самая крутая сучка, которую я знаю. Гораздо сильнее и способнее просыпаться, вальсируя по жизни, чем я. Я, спотыкаясь, ползу как-то, — я держалась непринужденно, шутила, не совсем самоуничижительно — я действительно пыталась работать над этим, — но очевидно, что получалось плохо.

Но Фиона, в кои-то веки, не соответствовала моему легкому, дразнящему настроению. Ее взгляд был прищурен, черты лица напряжены.

— Детка. Когда я впервые переехала в эту страну, мне пришлось сдавать экзамен по вождению. Тогда мне было почти тридцать лет. Я вожу машину почти пятнадцать лет. Я, блять, отличный водитель. Но я дважды заваливала. Дважды, — она закатила глаза, прежде чем снова прищурить их на мне. — Сколько раз тебе приходилось проходить тест, когда ты была подростком?

Я поджала губы, не желая отвечать.

— Один раз. Но…

Она подняла палец, чтобы остановить меня.

— Но ничего. Ты сделала шаг вперед. Как ты всегда делаешь. Может быть, ты весь тот день думала, что у тебя эбола, но ты справилась и, черт возьми, сдала.

Я ухмыльнулась тому, как хорошо она меня знала. Если я правильно помню, это была не эбола, а штамм менингита. Честно говоря, в то время в нашем районе было много случаев.

Фиона была права. В тот день я была чертовски взвинчена. Накануне вечером у меня была паническая атака. Но мне пришлось отказаться, потому что нам нужна была эта свобода.

— Я снимаю свой дом, — продолжила она. — У меня никогда в жизни не было собственного дома. Это самый долгий срок, который я пробыла на одном месте. Потому что мне здесь нравится. Потому что я сделала это место своим домом. И моя гребаная виза истекает через год, но я больше нигде не хочу быть. Как бы мне, блять, ни нравилось работать на тебя, и я не могу представить себя где-то еще, хоть я и тсарше тебя, я твой сотрудник, — она указала на меня. — У тебя есть дом. Ты сама отремонтировала эту гребаную штуковину, а я даже не могу собрать мебель. Ты создала это, — она обвела руками пространство. — Этот бизнес. Заполнила все гребаные документы, которые там надо заполнять. Ты в банк ходила. Все, к чему ты стремишься в своей жизни, у тебя получается, — она потянулась, чтобы сжать мою руку. — Ты думаешь, что из-за того, что у тебя тревога, ты слабачка, — она покачала головой. — Это только делает тебя сильнее. Более впечатляющей. Чтобы ты успешно двигалась по жизни.