Глава 18

Хотя это было банально, именно звуки и запах разбудили меня.

Больничный запах. Сильные химикаты, антисептики и какие-то лекарства. Шершавые простыни на коже. Вата во рту. Мой мозг затуманен, а глаза будто полны песка.

Я знаю, что многие люди ненавидят больницы, и хотя я бы никогда не сказала этого вслух, чтобы не показаться еще более эксцентричной и странной, чем была на самом деле, мне они нравились. Тут я чувствовала себя в безопасности. Это целое здание, в котором работали люди, обученные справляться с травмами и болезнями. Если бы моя страховка покрывала такие вещи, я бы сделала магнитно-резонансную томографию всего тела, просто чтобы увидеть, что там нет новообразований, и перестать беспокоиться о них. Я даже думала изучать медицину с единственной целью — научиться ставить себе диагноз и, что более важно, исключать любую болезнь, про которую я читала в Интернете.

Но кровь вызывала у меня отвращение.

Я больше фанатела от сладостей.

Все эти мысли кружились в моем затуманенном сознании, вероятно, из-за каких-то лекарств.

Мне потребовалось много времени, чтобы открыть глаза и собраться с мыслями. Последнее, что я отчетливо помнила — ссора с Роуэном. Или, по крайней мере, конец ссоры.

Я решила поверить ему, простить за инцидент с Кейтлин. Не то что бы тут было что прощать. Я поспешила с выводами и вела себя драматично.

То, что последовало за этим, было несколько сумбурным. Конечно, Роуэн подхватил меня, когда я упала. Это был человек, который ждал пули, чтобы выскочить передо мной всякий раз, когда мы были вместе.

Но пули не было, так что я могла только представить, насколько беспомощным чувствовал себя мой мужчина, когда не от кого было меня защитить.

После этого было много размытых изображений, и я действительно помню, как он кричал. Кричал. На врачей.

Я вспомнила страх в его голосе, отчаяние, смешанное с обжигающей болью в моем теле. Мне хотелось раскрыть ему объятия, утешить его, сказать, что со мной все будет хорошо, что мне это просто почудилось. Вот только даже я не могла представить себя в такой ситуации. Потом была целая куча непонятных вещей: яркий свет, чужие руки. А потом вообще ничего не было.

Моя палата маленькая, одноместная, со всякими больничными штуками. Мониторы, капельницы. В кресле, придвинутом как можно ближе к моей кровати, сидел мужчина. Его рука сжимала мою. Его глаза были сосредоточены на мне, он сидел прямо, как шомпол, на лице отражалось беспокойство.

— Спасибо, черт возьми, — прошипел он, когда попал в фокус.

Роуэн наклонился вперед, сжимая мою руку обеими руками и прижимаясь к ней лбом.

— Ты напугала меня до чертиков, Нора.

Меня удивил страх на его лице. Всеохватывающий.

Он не скрывал, как сильно заботился обо мне за то время, что мы были вместе. Ни капельки.

Но видеть это здесь, когда он сидел рядом со мной на больничной койке, другое. Теперь я не смогу убедить себя, будто мне все почудилось, и что он со мной только из-за секса или чего-то еще. Нет… этот человек заботился обо мне. Сильно.

— Что случилось? — в горле у меня першило и саднило.

— У тебя лопнул аппендикс, — ответил Роуэн, отпуская одну из своих рук, чтобы наклониться, налить воды из кувшина и поднести маленький бумажный стаканчик к моему рту. — Маленькими глотками, — проинструктировал он.

Я с благодарностью выпила, прохладная вода скользнула по пересохшему горлу, прежде чем попасть в мой беспокойный желудок. Когда он поставил воду на стол, я обдумала то, что он сказал.

Очевидно, я знала, что что-то не так. Нельзя проснуться в больнице из-за того, что я придумала себя какую-то травму, но я не ожидала такого.

— У меня лопнул аппендикс? — повторила я, чувствуя тупую боль в животе после того, как слегка поерзала в постели.

— Да, — выдавил Роуэн сквозь зубы. — У тебя лопнул аппендикс. И если бы меня там не было, ты, возможно, потеряла бы сознание и умерла прямо там, в пекарне.

Я словно отрезвела. Сама каждую неделю думала, что умираю. Хотя этот страх был очень реальным, он никогда ничем не подтверждался. Смерть была для меня концепцией, развитой лишь в голове.

Но я и представить себе не могла, что она подберется так близко.

Думаю, никто не догадывается о подобном. Пока не становится слишком поздно.

— Ты, блять, чуть не умерла, — проворчал Роуэн, явно обеспокоенный.

Моя смерть не просто задела этого человека. А потрясла его изнутри.

— Я не умерла, — сказала я ему шепотом. — Я здесь.

Роуэн открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но в палату вошла врач, дав мне передышку, пока проверяла мои жизненные показатели. Ярость Роуэна не рассеялась; он сидел весь в задумчивости, но в то же время внимательно слушал доктора.

— Операция прошла хорошо, — сказала она, бросив косой взгляд на карту, затем на меня. Она была ненамного старше меня, с добрыми глазами. — У вас лопнул аппендикс, нам пришлось проделать большую работу по удалению инфекции. Нужно, чтобы вы пробыли в больнице по крайней мере три дня, может быть, пять, чтобы наблюдать за вами.

— Я не могу быть здесь три дня, — спорила я с ней, пытаясь приподняться в постели. — Мне нужно заняться бизнесом.

— Ты останешься здесь, даже если мне придется приковать тебя цепью к гребаной кровати, — воскликнул Роуэн, его непреклонные руки легли на мои.

— Хотя больница не может мириться с таким поведением, я согласна с ним, — улыбнулась доктор. — Обычная аппендэктомия — это все еще операция. Нам нужно понаблюдать за вами, чтобы убедиться, что вы можете переваривать пищу и что ваш кишечник работает в обычном режиме, прежде чем я смогу вас выписать. Даже потом, нужно, чтобы вы несколько недель никак не напрягались.

Я уставилась на женщину, разинув рот. Лежать на этой больничной койке? Несколько недель выздоравливать? Я покачала головой.

— Но у меня бизнес, сотрудники… хотите сказать, что я не смогу работать неделями? Так не пойдет.

Она посмотрела на меня с сочувствием.

— В зависимости от вашего выздоровления… да. Но как только вы подлечитесь еще немного, я, возможно, смогу освободить вас от работы на короткие периоды. Прямо сейчас вам нужно сосредоточиться на выздоровлении.

Она одарила меня еще одной улыбкой, рассказала о том, что произойдет в ближайшие несколько дней, а затем оставила меня наедине с моим сердитым, обеспокоенным мужчиной.

К сожалению, он не дал мне никакой передышки.

— Какого хрена, кексик? — спросил Роуэн мягко, но с напряженным выражением лица, как только за ней закрылась дверь. — Медсестры сказали, что ты мучилась несколько часов. Дней, — он крепче сжал мои руки. — Не просто терпимо поболело. Гребаная агония. Они не могли поверить, что ты, черт возьми, была на ногах и работала, когда потеряла сознание.

Беспокойство Роуэна было ощутимым, даже если он пытался замаскировать его обычной мужской заботой.

— У меня высокая переносимость боли. Я регулярно обжигаюсь и режусь. К тому же, я спотыкаюсь обо что угодно, — сказала я, стараясь говорить шутливым тоном, несмотря на мой скрипучий голос.

Выражение лица Роуэна не дрогнуло.

— Ни у кого нет такой гребаной переносимости боли, Нора. Почему, черт возьми, ты не сказала мне, что тебе было так больно?

Я вздохнула, зная, что Роуэн не собирался отпускать это так просто. Казалось, что в тот момент скрыть свое сумасшествие было практически невозможно.

— Потому что я не знаю, как доверять своему телу, и оно говорит мне, что я умираю раз в две недели, — призналась я постыдным голосом.

Роуэн в замешательстве нахмурил брови.

— Я не в порядке, — простонала я. — Не в том смысле, что попала в больницу. Я отлично умела это скрывать. Но я не в порядке, Роуэн, — я прикусила губу. — Ты должен знать. Конечно, это должно было произойти немного раньше, чем сейчас, и это не тот разговор, который мне хочется вести на больничной койке… как бы иронично это не было, — невесело усмехнулась я.

Роуэн не находил ничего смешного, его рот скривился в гримасе, а плечи напряглись.

Мне придется рассказать ему все, чтобы он хоть немного понял.

— У меня было не такое детство, как у тебя, — начала я. — У меня нет матери, которая присылала бы мне посылки.

Я с нежностью подумала о матери Роуэна… то, как он говорил о ней и всей своей семье, так радовало, что такие люди существуют. Что у него есть такие люди.

— Мы родились бедными, — продолжила я. — Я не помню своего отца. Поскольку он умер от передозировки, когда нам с Анселем было по два месяца.

Я не знала, как выглядел этот человек, как его звали. Мама не хранила фотографий, и я никогда не искала их. Мне не хотелось знать, кто он такой. Но Ансель да. Он интересовался нашей родословной, хотел узнать, каким человеком был наш отец и каким он мог бы стать.

— Он должен был присматривать за нами, — я представила двух темноволосых младенцев в кроватке. — Моя мама гуляла со своим парнем. Тот, ради кого она планировала бросить моего отца. Она вернулась домой только на следующий день. Я знаю это из полицейских протоколов. Сосед вызвал полицию, когда они услышали младенцев, которые не переставали плакать. Приехали копы. Нас отвезли в больницу из-за недоедания, ничего серьезного.

— Господи Иисусе, — в ужасе пробормотал Роуэн.

— Да, начало нашей жизни в значительной степени определило, что будет дальше, — я пожала плечами. — Я понятия не имею, как нас не забрали у матери. Но в ней есть что-то особенное. Харизма, которую она включает, способна одурачить любого. Очаровать кого угодно.

Я много раз видела это обаяние в действии. С копами. Со арендодателями. Мужчинами. С любыми, у кого она могла бы что-то получить.

Это было впечатляюще.

— Однако все это очарование оставалось для чужих. У нее ничего не было для нас, — воспоминания пронеслись у меня в голове, но я отогнала их. — Я, честно говоря, не знаю, почему она тогда боролась за нас. Мы ей не нравились. Мы были всего лишь обузой. За исключением чеков на пособие, которые ей выписывали, — я пожала плечами или, по крайней мере, попыталась это сделать. В дополнение к боли от места раны, все мое тело ощущало слабость и ломоту. — В любом случае, я не собираюсь утомлять тебя подробностями нашего воспитания. Достаточно сказать, что ее почти не было рядом, — свободной рукой я теребила больничные простыни. — Большую часть мы были предоставлены сами себе. Я не помню времени, когда чувствовала безмятежность. Когда у нас была нормальная еда. Когда наша одежда была чистой, и пор размеру. Когда дома было тепло. Когда наш следующий отчим любил нас. Такого не было.