19

ТОБИ

Обнаружив Обнаружив, что Брианна, на самом деле, все еще на связи и слушает все, что мы делаем и говорим, вероятно, с самыми синими женскими яйцами, какие только известны человеку, мы снова предложили ей позвонить Нико для перепихона и повесили трубку.

Джоди все еще выглядела немного подавленной всем этим, но серьезно, после ночи, которую мы вчетвером провели в Аиде, я не уверен, что что-то действительно должно ее смущать. Я точно знаю, что на меня ни в малейшей степени не влияет то, что ее подруга слышит, как сильно я ее хочу.

Все может быть сложно, моя жизнь может быть хреновой смесью мести и гнева, и моей потребности раздавить любого, кто когда-либо причинял боль или портил жизни тем, кого я люблю, но также нельзя отрицать, что мне нужно от Джоди что-то яростное.

Каждый раз, когда я смотрю на нее, мое желание разгорается все сильнее. Каждый раз, когда она у меня есть, я думаю, что это уменьшится, но этого никогда не происходит. Это просто заставляет меня хотеть делать это снова и снова, пока я не разрушу нас обоих.

В конце концов мы направились в душ, где я снова начал ее пачкать, прежде чем убедиться, что она снова полностью чистая.

Остаток дня мы провели, валяясь на диване и смотря какой-то сентиментальный сериал на Netflix. На самом деле это было дерьмово, но это заставило Джоди улыбнуться, и я быстро обнаружил, что мне очень нравится наблюдать за ее реакцией на все, что происходит на экране. Казалось, это определенно помогло ей забыть все, от чего мы сбежали в Лондоне.

Я просматриваю Instagram, когда разносится всхлип.

— Что не так? — Спрашиваю я, откладывая свой телефон и придвигаясь к ней.

Слезы наполняют ее глаза, хотя она не выпускает их из рук.

— Прости, это пустяки, — шепчет она, борясь с эмоциями, которые комом подступают к горлу.

Оторвав свой взгляд от нее, я смотрю на то, что она наблюдает, видя семью вокруг больничной койки, слезы текут по их лицам, когда они прощаются с мужчиной перед ними.

— Я просто не успела с ним попрощаться, — шепчет она.

Мое сердце разрывается в груди от боли в ее голосе. Глядя на все больничное оборудование на экране, легко забыть о человеке, о котором она говорит, и подумать о том, какой могла бы быть моя жизнь, если бы мама не выздоровела.

— Это грубо, — бормочу я.

— Иногда это просто чересчур. Слишком сильно, слишком близко. Видеть подобные вещи — просто напоминание о тех последних мгновениях, которые были украдены у нас.

Обнимая ее за плечи, я крепко прижимаю ее к себе, прижимаюсь губами к ее голове и вдыхаю аромат ее шампуня.

— Тебе не нужно извиняться. Я даже представить себе не могу, через что ты проходишь.

— Мы созданы для того, чтобы наслаждаться жизнью и оставить все это позади, — утверждает она.

— Не всегда так просто оставить все позади.

Она прижимается ко мне и удовлетворенно вздыхает.

— Хочешь посмотреть что-нибудь еще? — Предлагаю я.

Она качает головой. — Я не могу продолжать убегать, Тоби. Если я не разберусь со всем этим, то это просто будет продолжать обрушиваться на меня из ниоткуда и брать под контроль.

— Станет легче.

— Будет ли он? — Грустно спрашивает она.

— Честно говоря, я понятия не имею. Я никогда не терял никого, о ком заботился настолько, чтобы это по-настоящему повлияло на мою жизнь. Я думал, что так и будет, но, наверное, мне повезло.

Она поворачивается, чтобы посмотреть на меня, желая, чтобы я объяснил.

— У мамы была опухоль головного мозга.

— Святое дерьмо, — выдыхает она. — Когда ты сказал, что она сильная… черт, Тоби.

— Это были дерьмовые несколько лет, — говорю я, и с моих губ срывается грустный, невеселый смех от того, насколько верно это утверждение.

— Как она сейчас?

— Хорошо, — говорю я, проглатывая эмоции, которые вызывают мысли о том, что ее могло не быть. Возможно, Джонас мучил нас своим присутствием всю мою жизнь, но на самом деле мы были вдвоем против всего мира. Все было намного терпимее до того, как она заболела. Она всегда была рядом, заботилась обо мне, была плечом, которого я жаждал, поддержкой, в которой я нуждался, когда жизнь маленького солдата мафии становилась немного невыносимой.

Все мы родились с возложенными на нас высокими ожиданиями. Только наша кровь обеспечивала то, каким будет наше будущее. Это то, против чего никто из нас никогда по-настоящему не сопротивлялся, все мы хотим той жизни, в которой родились. Но это не означало, что обучение, которому наши отцы подвергали нас на протяжении многих лет, не было жестоким.

Мама с ее мягким голосом и успокаивающими объятиями была бальзамом от всего этого насилия и коррупции.

Но когда она стала слабее, я потерял ее поддержку. Она все еще была там, конечно, была. Но это никогда не было то же самое. И становилось только хуже, поскольку она все больше и больше времени проводила то в больнице, то в постели, а я был вынужден проводить больше времени в присутствии Джонаса. Я был вынужден терпеть все больше и больше его оскорблений, суровость его наказаний за все, что он считал неправильным, росла с каждой неделей.

Я делал храброе лицо, когда был с мамой, но она могла видеть. Она знала, что мы оба страдали. У нее просто не было ни возможности, ни сил выбраться.

Если бы она сказала мне правду раньше…

Если только…

Я тяжело вздохнул. Я уже миллион раз перебирал все «что, если».

Если бы я знал о Галене и Стелле, мы могли бы сбежать из страны. Оставить эту пизду позади. Но в конце концов, что хорошего в этом было? Он бы всегда нашел нас. И всегда было бы больнее. Результат мог быть хуже, чем то, с чем мы имеем дело сейчас.

Я смотрю в глаза Джоди, чувствуя ее боль и горе, как свои собственные, и впервые с тех пор, как вся моя жизнь взорвалась у меня перед носом, я на самом деле чувствую небольшую благодарность за то, что не потерял никого, кто мне был дорог. Джоди, возможно, не имеет ни малейшего представления о том, кем на самом деле были мужчины, по которым она сейчас скорбит, но это не значит, что боль стала менее реальной.

Если бы я был лучшим человеком. Я мог бы чувствовать себя виноватым за то, что планировал последние несколько недель. Но я не лучшим человек.

Я родился в мире, где Джонас был отцом, и я убил своего первого мужчину до своего десятого дня рождения.

Моя репутация может быть хорошей. Но моя душа такая же темная и запятнанная, как и у других. Я просто лучше это скрываю.

— Они думают, что с ней все будет в порядке. У нее впереди еще немало лет.

— Это потрясающе.

— Она этого заслуживает, — честно говорю я. После всего, что моя мама пережила со своим мужем, она более чем заслуживает счастья с мужчиной, который все еще держит ее сердце после всех этих лет и расстояния между ними. И ей нужно проводить время с дочерью.

— Я с нетерпением жду встречи с ней однажды.

Одна только мысль заставляет меня напрягаться.

— Я уверен, что ей бы это тоже понравилось, — говорю я, хотя уже знаю, что этого никогда не произойдет.

Я видела волнение в глазах мамы, когда Стелла и Себ влюбились друг в друга, а затем Эмми и Тео, когда она увидела их вместе. Я знаю, что у нее есть идеи насчет того, что я буду следующим, вероятно, ей интересно, как будет выглядеть моя девушка, как быстро мы отправим ее покупать модную шляпку и планировать рассадку гостей. Господи, зная ее, она, наверное, уже присматривалась к гребаной детской одежде, когда ходила по магазинам.

Она никогда не делилась со мной своими мечтами о том, чтобы однажды у меня была своя семья — настоящая, любящая, честная семья, такую, какую она никогда не смогла мне обеспечить, — это секрет, и я знаю, что она не забудет об этом легко.

— Мне нравится здесь. Мы можем остаться навсегда?

Джоди прижимается к моему теплу, и я ловлю себя на том, что снова отстраняюсь от реальности и просто наслаждаюсь ее обществом.

Это чертовски опасное положение.

***

Я не готова, — говорит Джоди рядом со мной, когда я подъезжаю к ее дому в воскресенье вечером.

Наши длинные выходные были и благословением, и проклятием.

Я останавливаю машину и глушу двигатель, прежде чем повернуться к ней.

Она выглядит совсем не так, как та, которую я нашел в куче на земле за кофейней несколько дней назад. Она все еще сражается в своих битвах, точно так же, как я в своих, но она кажется легче. Тени в ее глазах не такие темные и навязчивые. Хотел бы я сказать то же самое о своих.

Я сделал огромный шаг вперед в отношении моего плана на эти выходные, и это здорово. Но в то же время я обнаружил то, чего не ожидал.

Ее.

Какая-то часть меня начинает чувствовать больше, чем должна.

Но я не могу позволить себе думать о ней во всем этом.

На войне всегда есть жертвы. Вот как это должно работать.

И это битва, которую я, черт побери, выиграю.

— Невозможно бежать вечно, детка, — говорю я, переплетая свои пальцы с ее.

— Пойдем со мной, — настаивает она. — Ненадолго. Я еще не готова отпустить тебя.

Я бросаю взгляд в сторону дома, ожидая увидеть там ее маму, но признаков жизни нет.

— Эмм…

— Я покажу тебе свою спальню, — говорит она, многозначительно шевеля бровями.

— Я не уверен, что твоя мама оценит все твои призывы к Богу.

— Возможно, нет. Но я хотела бы, чтобы ты познакомился с ней.

Отказ сидит прямо на кончике моего языка. Согласие на встречу с женщиной, которая может знать или не знать правду о моей лжи, может стать началом конца моего плана.

Что-то похожее на надежду струится по моим венам при этой мысли, но я отбрасываю ее в тот момент, когда осознаю это.

Ничто не помешает мне осуществить мою месть, мое правосудие.

Ни Джоди, ни ее мама.

Никто.

— Да, хорошо, — говорю я, когда тишина между нами становится слишком тяжелой. — Но я не могу остаться долго. Мне очень нужно вернуться.

Это не ложь — у меня на телефоне потоки проигнорированных сообщений от всех парней, которые хотят знать, почему я исчез с лица Земли и не появился на работе, когда нас вызвали на эти выходные, о чем, я уверен, я услышу от самого босса.