Он заставил себя отступить от гнева. Заставил себя глубоко вздохнуть, затем встряхнулся и отвернулся от окна. Он подошел к камину, открыл решетку и щипцами положил на решетку пару свежих кусков угля. Он прислушался к внезапному, яростному потрескиванию, когда пламя исследовало поверхность нового топлива, и несколько мгновений стоял, согревая руки. Затем он поставил экран на место, вернулся к своему столу и сел за него.

Он знал истинную причину, по которой его гнев против коррупционеров Матери-Церкви в эти дни так легко превратился в раскаленную добела ярость, потрескивающую и ревущую, как пламя на его решетке. И он знал, что его гнев больше не был простым результатом возмущения. Нет, теперь это было скорее более заостренным и гораздо более... личным.

Он закрыл глаза, начертил знак скипетра на груди и пробормотал еще одну короткую, искреннюю молитву за своих друзей в Зионе. Для других членов Круга, которых он был вынужден оставить позади.

Он задавался вопросом, раскрыл ли Сэмил Уилсин личность предателя. Обнаружил ли он смертельную слабость в стенах крепости Круга? Или он все еще гадал? Все еще вынужденный держать свои знания при себе, чтобы Клинтан не понял, что он знал, что произойдет, и не нанес еще более быстрый и безжалостный удар?

Я не должен был этого говорить, Господи, - подумал архиепископ, - но спасибо Тебе за то, что избавил меня от бремени Сэмила. Я прошу Тебя быть с ним и защищать его и всех моих братьев. Если их можно спасти, тогда я прошу Тебя спасти их, потому что я люблю их, и потому что они такие хорошие люди и так нежно любят Тебя. И все же Ты - Главный Строитель всего этого мира. Ты один знаешь истинный план Твоей работы. И поэтому, в конце концов, больше всего я прошу Тебя о том, чтобы Ты укрепил меня в ближайшие дни и помог мне быть послушным любому Твоему плану.

Он снова открыл глаза и откинулся на спинку кресла. Это кресло было единственной настоящей роскошью, которую позволил себе Канир, - единственной экстравагантностью. Хотя, справедливости ради, правильнее было бы сказать, что это была единственная настоящая экстравагантность, которую он позволил себе принять. Восемь лет назад, когда Гарт Горджа, его давний личный секретарь, сказал ему, что люди архиепископства хотят купить ему специальный подарок на середину зимы, и попросил у него совета, Канир прокомментировал, что ему нужен новый стул для его офиса, потому что старый (который, вероятно, был по крайней мере на год или два старше отца Гарта) вконец износился. Отец Гарт кивнул и ушел, а архиепископ не слишком задумывался об этом. До тех пор, пока он не приехал со своим обычным зимним пастырским визитом - долгим, когда он постоянно проводил здесь, в Гласьер-Харт, не менее двух месяцев, - и не обнаружил, что кресло ждет его.

Его прихожане заказали его в самом Сиддар-Сити. Оно стоило - легко - эквивалента годового дохода для семьи из шести человек, и стоило каждой марки своей непомерной цены. Канир только позже обнаружил, что Фрейдмин Томис, его камердинер, предоставил свои аккуратные мерки, чтобы мастер, который изготовил это кресло, мог точно подогнать его под него. Во многих отношениях это был строгий дизайн, без обивки, расшитой золотыми нитями, и украшенной драгоценными камнями резьбы, которую могли бы потребовать другие, но это идеально соответствовало индивидуальности и вкусам Канира. И если бы деньги не были потрачены впустую на показное убранство, это было бы самое греховно удобное кресло, в котором когда-либо сидел Жэйсин Канир.

В данный момент, однако, его комфорт предлагал очень мало удовольствия.

Его губы кисло скривились, когда он понял, о чем только что подумал, но это не сделало его нынешнюю ситуацию более забавной, и короткая вспышка юмора быстро исчезла.

Он был глубоко тронут, когда Уилсин рассказал ему о своих подозрениях, о его растущей уверенности в том, что Круг был скомпрометирован, предан Клинтану и инквизиции. Тот факт, что Сэмил доверял ему достаточно, чтобы рассказать ему, знал, что он не предатель, наполнил его странной радостью, даже когда ужас от последствий этого предательства захлестнул его. А Сэмил был таким же прямолинейным и откровенным, как всегда.

- Одна из причин, по которой я говорю тебе, Жэйсин, - сказал он, - заключается в том, что, в отличие от любого из нас, у тебя есть прекрасный повод покинуть Зион в середине зимы. Все знают о твоих "странностях", так что никто - даже Клинтан - не подумает, что тебе не свойственно возвращаться в Гласьер-Харт, как обычно. Я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы уберечь как можно больше других наших архиепископов и епископов от опасности, но если нас так основательно предали, как я думаю, все мы будем отмечены для инквизиции. Это касается и тебя.

Уилсин посмотрел ему в глаза, затем протянул руку и положил по одной на каждое из плеч Канира.

- Ты забрал последние письма Эрейка Динниса из его камеры, Жэйсин. И мы отправили их его жене - его вдове - в Чарис. Сейчас будет не так просто. На этот раз они знают о нас. Но я не думаю, что они, скорее всего, предпримут открытые действия против нас, по крайней мере, еще месяц или два. Так что у тебя будет немного времени, как только ты доберешься до Гласьер-Харт. Используй это, Жэйсин. - Руки на его плечах встряхнули его с сильным, нежным акцентом. - Используй это. Составь свои планы, как сможешь, а потом исчезни.

Канир открыл рот, чтобы возразить, но обнаружил, что Уилсин снова трясет его.

- Ты ничего не смог бы здесь добиться, даже если бы остался, - сказал ему викарий. - Все, что ты мог бы сделать, это умереть вместе с нами остальными. Знаю, что ты готов сделать это, Жэйсин, но думаю, что у Бога на уме для тебя еще больше, чем мученичество. Как бы мне ни было неприятно это признавать, я пришел к выводу, что "Церковь Чариса" стала нашей единственной настоящей надеждой. Ну, не настолько большой, как нужно лично нам, поскольку я не вижу, что Стейнейр или Кэйлеб могли бы сделать для спасения Круга, даже если бы они знали о нашем затруднительном положении. Но это наша единственная надежда на то, что мы намеревались сделать в первую очередь. Гниль слишком глубоко проникла здесь, в Храме. Клинтан и Тринейр - но особенно Клинтан - слишком коррумпированы. Они активно стремятся поддерживать то самое зло, которое превращает Мать-Церковь в мерзость, и если у нас когда-либо действительно была какая-то надежда остановить их, то сейчас мы ее потеряли. У нас мало времени. Так что единственная надежда, которую я вижу, - это то, что чарисийцам удастся бросить им вызов. Что пример Чариса извне заставит реформироваться изнутри. Что это в конечном счете означает для универсальности Матери-Церкви, не могу сказать, но я пришел к выводу, что важнее, чтобы она была Божьей Церковью, будь она разбита на сколько угодно частей, чем чтобы она оставалась единой целостной сущностью, порабощенной силой Тьмы.

Канир видел боль в глазах Уилсина, понял горечь этого признания. И в этом признании он понял, что Уилсин тоже пришел поговорить с ним. Сама его душа содрогнулась при мысли о расколе, кошмаре религиозной борьбы - огромном просторе для доктринальных ошибок, - который должен охватить мир, если Мать-Церковь распадется на конкурирующие секты. И все же даже это было предпочтительнее, чем наблюдать, как Божья Церковь все глубже и глубже погружается в коррупцию, ибо это была худшая и самая мрачная "доктринальная ошибка", о которой Жэйсин Канир мог только мечтать.

И все же, несмотря на то, что он неохотно согласился с анализом Уилсина, и даже несмотря на то, что он полностью разделял настойчивость Уилсина, он понятия не имел, как ему удастся в конце концов избежать инквизиции. Правда, у него, вероятно, было бы, по крайней мере, немного больше шансов в Гласьер-Харт, чем в самом Храме, но это мало о чем говорило.

Он был уверен, что отец Брайан Тигман, интендант Гласьер-Харт, был, по крайней мере, в целом осведомлен о подозрениях Клинтана. Интендант, как и все интенданты, был назначен в Гласьер-Харт управлением инквизиции, и, так же как и все интенданты, он был членом ордена Шулера. Он также был холодным, суровым сторонником дисциплины. Канир несколько раз пытался добиться его замены, и каждый раз его просьба отклонялась. Это было, мягко говоря, необычно и свидетельствовало о заинтересованности инквизиции на очень высоком уровне в том, чтобы оставить Тигмана здесь, и все это означало, что у Канира не было сомнений в том, где лежит лояльность "его" интенданта. И все же, к сожалению, Тигман был не самым ловким агентом, которого мог выбрать Клинтан. Возможно, великий инквизитор посчитал, что достаточная самоотверженность заменит определенный недостаток утонченности? Или он решил, что для того, чтобы присматривать за явно помешанным "эксцентричным" типом вроде Канира, требуется лишь умеренная степень компетентности? Какова бы ни была логика, Тигман в последнее время очень плохо справлялся с тем, чтобы скрыть подозрение, с которым он относился к своему номинальному начальнику. Он был намного внимательнее, чем обычно, постоянно беспокоил архиепископа, советовался с ним, убеждался, что у него нет неожиданных потребностей или задач для своего верного интенданта. Что касается способов следить за кем-то, то это было примерно так же незаметно, как бросить булыжник в окно. Что, к сожалению, не делало его менее эффективным.

Хуже того, эта самая техника грубой силы многое сказала Каниру. Это говорило ему о том, что Клинтан уверен, что архиепископ у него под каблуком и может быть схвачен в любой момент. Это означало, что Тигман будет настороже в отношении любых мер, которые может предпринять Канир, а Тейрис был достаточно маленьким городом, чтобы интенданту и инквизиции было нетрудно следить за его действиями. У него не было абсолютно никакого представления о том, что он собирается делать после того, как достигнет своего архиепископства, даже первого слабого проблеска плана.