Но во-вторых, и, вероятно, еще более убедительно, по крайней мере трое тюремщиков, которые были ответственны за предоставление ему "особого обращения", были строго наказаны своим собственным начальством. Это не остановило случайные злоупотребления, но он был убежден, что их наказание было искренним.

Когда он наконец смирился с этим, то испытал два противоречивых чувства. Одним из них было еще более глубокое презрение к его похитителям, за их трусливый отказ эффективно допросить его даже под прикрытием "спонтанных" действий простых солдат. Но другим, тем, что все еще шокировало и смущало его, было осознание того, что солдаты делали это самостоятельно. Что солдаты были так разъярены смертью Хасканса, что фактически игнорировали приказ не избивать и оскорблять рукоположенного священника.

И хуже, гораздо хуже, было сокрушительное осознание того, что солдаты были не одиноки в своем гневе.

Несмотря на все остальное, что они сделали, его похитители, по крайней мере, разрешили ему доступ к духовнику. Он не сомневался, что их готовность позволить это была таким же циничным расчетом, как и все остальное, что они сделали, но он не мог притворяться, что не был благодарен. Они даже позволили ему встречу с настоящим священником - одним из Божьих слуг, у которого хватило честности, морального и духовного мужества оставаться открыто соблюдающим "приверженность Храму" - вместо того, чтобы дать ему возможность отвергнуть их собственное ложное и неверное духовенство. Ему разрешили исповедаться, но как осужденному убийце ему не разрешалось разговаривать наедине даже со своим духовником. Всегда при этом присутствовал священник "Церкви Чариса", поклявшийся (конечно) уважать святость исповеди (не то, чтобы Уэймин на мгновение поверил, что он действительно это сделает), даже когда он вводил юридические ограничения на исповедь. Это помешало Уэймину использовать его для передачи сообщений кому-либо за пределами тюрьмы через исповедника. С другой стороны, у него тоже не осталось никого, кому можно было бы передать сообщения, учитывая чистую прополку, которую провел Гарвей.

Но визиты исповедника трижды за пятидневку давали ему, по крайней мере, ограниченное представление о событиях за стенами тюрьмы Касимар, и это окно подтвердило версию его пленителей о событиях в Мэнчире. Другой священник не хотел говорить ему об этом - из жалости и сострадания, как подозревал Уэймин. Он не хотел, чтобы интендант обнаружил, насколько полностью и окончательно он потерпел неудачу. И все же, в конце концов, кусочки и фрагменты, которые он был готов признать, убедили Уэймина в том, что рассказы его следователей, насмешки тюремщиков и простых солдат были слишком правдивы.

Итак, теперь он должен был быть повешен, его великая работа во имя Бога полностью разрушена глупой доверчивостью и сентиментальностью невежественных, немытых кретинов, которые позволили себе пускать слюни над единственным провинциальным верховным священником и той судьбой, которую навлекло на него его предательство Бога и его собственных клятв.

Эйдрин Уэймин снова закрыл глаза, расхаживая, расхаживая, и расхаживая, в то время как дымящаяся лава ненависти, неудачи и отчаяния текла через него.

- Это подтверждено, ваше преосвященство, - мрачно сказал Валис Хиллкипер, граф Крэгги-Хилл. - У меня только что был посыльный с семафорной станции. Они повесили его сегодня утром.

- Пусть Бог и архангелы приветствуют его как своего собственного, - пробормотал епископ-исполнитель Томис Шайлейр, проводя пальцем по скипетру Лэнгхорна.

В роскошно обставленной комнате на мгновение воцарилась тишина и безмолвие. Было так тихо, что они могли слышать отдаленные голоса города Валейна из-за стен роскошной резиденции графа. Крэг-хаус был скорее особняком, чем замком, хотя и был окружен двадцатифутовой стеной. Он также был достаточно большим и имел достаточно... незаметных входов и выходов, чтобы Шайлейр чувствовал себя в достаточной безопасности, посещая его. Это было не так далеко и безопасно, как крошечный монастырь за пределами Сирэйбора, где он был гостем Эймилейна Гарната, законного епископа Ларчроса, но это было достаточно безопасно. Особенно теперь, когда Крэгги-Хилл, подобно графу Сторм-Кип и барону Ларчрос, незаметно увеличил численность своих собственных воинов.

И, честно говоря, - подумал Шайлейр сейчас, - я чувствую себя здесь гораздо в большей безопасности, чем в Сардоре.

На хорошо натренированном лице епископа-исполнителя не было и следа его мысленной гримасы. Он и Марак Халинд, его секретарь и помощник, были "гостями" Мейлвина Норкросса, епископа Баркора, почти месяц, прежде чем переехали в Ларчрос. Норкросс был одним из старших священнослужителей, которые поклялись в послушании "Церкви Чариса", чтобы сохранить свой престол, и он предложил то, что казалось самым многообещающим портом во время шторма, когда Шайлейр бежал из Мэнчира. Однако в данном случае дворец Норкросса в Сардоре, столице баронства Баркор, оказался менее подходящим, чем он надеялся.

Тот факт, что Норкросс поклялся подчиняться и следовать указаниям "архиепископа Клейрманта", не беспокоил ни его, ни Шайлейра, поскольку никто не мог дать действительную клятву тому, кого Мать-Церковь отлучила от Церкви. И Шайлейр был уверен в преданности Норкросса законной Церкви. Его возмущение и гнев по поводу ереси "Церкви Чариса", безусловно, казались искренними, даже если епископ, официально поклявшийся в своей верности этой церкви, должен был быть осторожен в том, где он позволял им проявляться. И, во всяком случае, епископ Баркора увяз слишком глубоко, чтобы сейчас отступать. Но это не сделало Шайлейра счастливее оттого, что его безопасность зависела от барона Баркора.

Он пришел к выводу, что сэр Жер Сумирс, нынешний барон, гораздо лучше умеет хвастаться и обещать, чем действовать. Его усилия по увеличению числа личных оруженосцев были жалкими по сравнению с усилиями таких людей, как Крэгги-Хилл и барон Ларчрос, и он был гораздо более готов давать экстравагантные гарантии в частной беседе, чем подвергать себя малейшему риску, чтобы воплотить эти гарантии в жизнь. Фактически, Шайлейр пришел к выводу, что, несмотря на всю несомненную ненависть Баркора к сэру Корину Гарвею и членам регентского совета, он был слишком робок, чтобы сделать что-либо, что могло бы привлечь к нему внимание. Он был достаточно готов говорить, даже вкладывать значительные суммы денег в организацию сопротивления, но не рисковал переходить к открытым действиям.

Он прикрывает свою задницу, вот что он делает, - холодно подумал Шайлейр. - Если мы победим - когда мы победим - он напомнит нам всем, что он был на нашей стороне с самого начала, и он будет ожидать своей доли вознаграждения Матери-Церкви ее верным сыновьям. И если случится так, что мы не победим, он снова скроется и сделает вид, что ничего об этом не знал. Только не он! Да ведь он всегда был верным и преданным подданным князя Дейвина! Тем, кому и в голову не пришло бы бросить вызов законным приказам регентов Дейвина! А что касается церковных вопросов, то он определенно не имеет права выносить такие суждения! Кто он такой, чтобы ставить свое суждение выше утвержденного и посвященного архиепископа, сидящего в Мэнчире? Сама эта мысль никогда не приходила ему в голову.

Но мысли о Баркоре оставили неприятный привкус во рту епископа-исполнителя, и ему не нужны были еще какие-то нехорошие ощущения в дополнение к новостям Крэгги-Хилла. Он решительно задвинул отсутствующего барона на задний план и посмотрел на людей, сидевших с ним за столом.

Крэгги-Хилл, как их хозяин и старший дворянин их стратегического совета, сидел во главе стола. К ним присоединились граф Сторм-Кип и барон Ларчрос, также присутствовали епископ Эймилейн и капеллан Ларчроса, отец Эйруэйн Йер. Брайан Селкир, граф Дип-Холлоу, и сэр Эдалфо Линкин, герцог Блэкуотер, к сожалению, не смогли присутствовать, что и было настоящей причиной, по которой Халинд делал заметки. Это было не то же самое, как их личное присутствие, но, по крайней мере, позволило бы им быть в курсе любых решений, которые были фактически приняты сегодня.

И нравилось им это или нет, на самом деле это был единственный способ сохранить координацию. Никому из них не нравилась идея изложения своих планов и надежд на бумаге, даже в самом надежном шифре, который только могла придумать Мать-Церковь, и все же полагаться на письменные сообщения было менее рискованно, чем если бы все участники их заговора собрались в одном месте и раскрыли себя для действий, которые, несомненно, уже осуществляли Энвил-Рок и его сын. Если уж на то пошло, граф Уиндшер разместил тридцать своих "конных констеблей" здесь, в самой Валейне. Они не добивались особого сотрудничества от подданных Крэгги-Хилла, которые были настолько замкнуты и упрямо преданы своему графу, насколько кто-либо мог бы попросить, но просто скрывать неуклонно растущее число оруженосцев Крэгги-Хилла было проблемой. На данный момент он распределил их по полудюжине поместий, разбросанных по внутренним районам его графства, где, надеюсь, никто не поймет, что каждая группа была лишь небольшой частью общей силы, которую он собирал. Однако скрывать приезды и отъезды крупных феодалов было труднее, чем спрятать несколько десятков или даже несколько сотен вооруженных людей в сельской местности.

- Были ли какие-либо признаки беспорядков в Мэнчире после казни отца Эйдрина, милорд? - спросил Шайлейр, глядя через стол на Крэгги-Хилла.

- Никаких, ваше преосвященство, - непоколебимо ответил высокий, крепко сложенный граф.