ГЛАВА ПЕРВАЯ

Этим утром я в своей стихии. Перед занятиями наш директор созвал собрание всего коллектива, поэтому всем пришлось проснуться ни свет, ни заря, чтобы сюда прийти. Мои коллеги-учителя тащатся, а я нет. Я руковожу столом с закусками — тем, который я добровольно установила. Я принесла графин кофе из Старбакс и несколько дюжин пончиков. В центре стола — поднос с сахарным печеньем, искусно покрытым глазурью, с закрученными узорами и иллюстрациями талисмана средней школы Линдейл. Вперед, Ящерицы!

— Вау, Одри, ты действительно превзошла себя.

Я наслаждаюсь одобрением своих коллег.

— Лучшее печенье в округе, — говорит другой, взяв второе печенье и подмигнув.

Моя улыбка кажется вечной.

Но потом она соскальзывает с моего лица.

В комнату входит Ной Петерсон, и я удивляюсь, что его появление не сопровождается раскатами грома и клубами дыма. По крайней мере, должна быть какая-то зловещая музыка.

В руках у него уже термос с кофе и тако на завтрак. У него нет причин подходить к моему столику. Ему следовало бы занять место возле двери и терпеливо ждать начала встречи, но он просто не может удержаться.

Я поворачиваюсь и занимаюсь тем, что перекладываю салфетки, которые и так разложены аккуратным веером.

Ной доходит до меня в мгновение ока, потому что он огромный, и его шаги преодолевают все расстояние.

Я поднимаю на него взгляд и делаю скучающее выражение лица, как бы говоря: «О, это всего лишь ты. Какое разочарование».

— Доброе утро, Ной. Что в термосе? — интересуюсь я. — Дизельное топливо? Батарейная кислота? Человеческая кровь?

Ладно, видимо, я тоже ничего не могу с собой поделать.

Каждый день просыпаюсь и думаю: «Доброе утро всем, кроме Ноя Петерсона».

Он показывает на одно из сахарных печений.

— И что это должно быть?

Он знает, что это должно быть, я потратила несколько часов, чтобы покрыть их глазурью до полного совершенства, но все равно отвечаю:

— Это ящерица.

— А, понял.

Я сужаю глаза.

— Это... довольно очевидно.

Ной наклоняет голову влево, прищуривается и делает вид, что изучает ее внимательнее.

— Это похоже на змею.

Он берет одну штучку и протягивает другому учителю, чтобы узнать его мнение.

— О, милая змейка, — говорит учитель, невинно следуя примеру Ноя.

Мои руки сжимаются в кулаки.

— Ладно, ты не получишь ни одной.

Теперь, когда он знает, что победил, в его взгляде появляется юмор.

— Я думал, они для всех.

— Не для тебя.

— Я уже потрогал эту.

Я выхватываю ее у него из рук и швыряю в урну рядом со столом, затем ухожу.

Просто замечательно.

Теперь я должна обнулить свой мысленный счетчик Дней Без Происшествий. Я была на рекордном уровне: два.

Тем не менее, не жалею об этом. Я испекла это печенье не для Ноя. Он не заслуживает того, чтобы попробовать мои вкусности.

Совещание должно начаться с минуты на минуту, но стол для переговоров еще относительно пуст. Большинство моих коллег предпочитают слоняться по периферии комнаты, теряясь в общей массе, чтобы директор О'Мэлли не призвал их отвечать на вопросы.

Я сажусь и аккуратно раскладываю свои ручки и личный блокнот.

Собственность мисс Коэн.

Замечаю Ноя, когда он занимает место на противоположной стороне стола, через несколько стульев от меня.

Вокруг него быстро заполняются места.

Он — все, чем я не являюсь. Легкомысленный и всеми обожаемый.

Каждую весну его фотография попадает в ежегодник под заголовок «Самый крутой учитель Линдейла». Я никогда не выигрываю никаких суперлативов, даже отстойных.

Очевидно, я «стараюсь изо всех сил», как однажды с любовью выразилась другая учительница, когда не знала, что я все еще находилась в комнате отдыха и поглощала свою еду. Я — учитель, который несносно рано приходит на собрания и добровольно задерживается допоздна. Мой класс похож на последствие взрыва. У меня сложные доски объявлений с многослойным декором, вдохновляющие плакаты, таблицы поощрений. Моим ученикам едва хватает места, чтобы сесть.

Когда в начале учебного года Ной впервые увидел мой класс, его брови подпрыгнули до волос.

— Вау... это слишком даже для тебя, и это не комплимент.

Я решила проигнорировать его насмешливый тон и вместо этого улыбнулась, как будто он только что сказал самую приятную вещь на свете. Что-то вроде: Одри, ты мой герой. Нет никого умнее или круче тебя.

— Спасибо.

— Сколько времени у тебя на это ушло?

— Я почти все купила.

С этой ложью я задвинула мусорное ведро под стол, чтобы он не увидел пустую обертку от клейстера с надписью: «Теперь 200 штук!». Затем спрятала руку за спину, чтобы скрыть пластырь, который был у меня на большом пальце правой руки.

— Это копия Эйфелевой башни из папье-маше?

— О... да. В наши дни на Амазон можно найти что угодно.

На Эйфелеву башню у меня ушла целая неделя. Она заполнила весь угол классной комнаты. Дети могут сидеть под ней и читать на мягких подушках и одеялах.

Что делают другие люди на летних каникулах?

Вот директор О'Мэлли входит в конференц-зал с чашкой кофе с заправки и позвякивающими ключами. Он одет в выцветший серый костюм и узорчатый галстук из девяностых. Он невысокого роста, приземистый. Несколько оставшихся у него на макушке клочков волос отчаянно держатся за жизнь.

Когда он созывает собрание всего персонала, мы знаем, что нужно пристегнуться для долгой поездки.

Директор О'Мэлли, как пьяный дядя, которому на свадьбе дали в руки микрофон, знает, как заполнить время. Он обладает удивительной способностью растягивать краткое объявление в часовую бессвязную речь.

Я на минуту отключаюсь, когда мы обсуждаем эффективность обеденных очередей, и снова настраиваюсь на совершенно другую тему.

— Когда вы все будете заниматься своими делами, я хочу, чтобы вы постарались воплотить в жизнь аббревиатуру УЧИТЕЛЬ¹. Прекрасный. Энергичный. Удивительный. Веселый. Восторженный...

— Вы пропустили букву H, — воскликнул кто-то.

Директор О'Мэлли останавливается и начинает отступать назад, отмечая буквы на своих мясистых пальцах.

О боже...

— Разве Н не означает «трудолюбивый»? — спрашивает кто-то еще.

— Я думал, это «полезный», — вклинивается Ной, прекрасно понимая, что он делает.

На десять минут собрание срывается, так как директор О'Мэлли проводит голосование по поводу того, что по нашему должно означать «H»: «полезный» или «трудолюбивый».

В результате голоса разделились поровну, и тут вмешивается заместитель директора Траммелл — настоящий мозг здешней работы — и вежливо предлагает перейти к следующей теме повестки дня.

— Ах да, — директор О'Мэлли прочищает горло и, перейдя на совершенно новый торжественный тон, продолжает: — Я должен сообщить ужасную новость. Наша любимая миссис Манн вчера попала в аварию на мотоцикле.

В комнате раздается коллективный вздох, а затем все хотят узнать подробности.

— О, Боже!

— Бедная миссис Манн!

— Ее сбил мотоцикл?!

— Она ехала на нем, — уточняет директор О'Мэлли.

Невозможно.

Миссис Манн — шестидесятилетняя учительница обществознания, которая весит восемьдесят фунтов. Ее гардероб куплен по каталогу амишей. Она кричит на учеников за то, что они бегают по коридорам, но при этом укоряет их за опоздания. Однажды она отругала меня за то, что у меня не лучшая осанка.

— Она состоит в мотоклубе для женщин старше шестидесяти. Жилеты, нашивки — все как полагается. В общем, вчера она немного столкнулась с грузовиком с мороженым и сломала запястье. Она поправится, но это означает, что в поездке в Рим этим летом произошли изменения.

Каждый год миссис Манн и ее муж — профессор истории в местном колледже — добровольно берут группу из десяти учеников средней школы в Италию на трехнедельную программу обучения за границей, и каждый год я думаю: лучше они, чем я. Кто в здравом уме добровольно согласится провести часть своих летних каникул, сопровождая тринадцатилетних детей в чужой стране?

— Ученики уже отобраны для поездки этим летом, и вы, наверное, видели их в школе, они усердно работают над сбором средств, — он хлопает себя по животу. — Они слишком часто угощали меня шоколадными батончиками, но вот что я вам скажу... они не зря называют это «Лучший шоколад мира». Я просто не могу перед ними устоять.

Поняв, что лучше все взять на себя, заместитель директора Траммелл поднимается, вежливо улыбаясь. Без нее это место развалится.

— Мы ищем двух учителей-добровольцев, которые заменят миссис Манн и ее мужа в поездке, которая продлится три недели в июле. Есть желающие?

И тишина.

Заместитель директора Траммелл обводит взглядом комнату, и мы все смотрим куда угодно, только не на нее.

— Миссис Винсент? — с надеждой в голосе спрашивает заместитель директора Траммелл.

Миссис Винсент — учитель испанского языка, но она из тех гениев, которые говорят на восьми языках, один из них итальянский.

Она поднимает руки в знак поражения.

— О, боже. Как бы я хотела! — она не хочет. — Это звучит так весело. Рим в разгар лета — запишите меня. — Она едва скрывает свой сарказм. — Но я должна рожать в конце августа, так что сомневаюсь, что мой акушер хочет, чтобы я путешествовала за границу на таком позднем сроке беременности.

Каждая беременная учительница в комнате вздохнула с облегчением. Какое прекрасное оправдание.

Жаль, что я не беременна.

И не замужем.

И вообще не состою ни в каких отношениях.

На данный момент я связана только с химчисткой. Никто, в смысле, никто не выводит пятна от шоколада с ткани так, как они.

Заместитель директора Траммелл поджимает губы.

— Верно. Ну, если кто-то из вас передумает, пожалуйста, дайте мне знать. Мы должны заполнить эти два места до пятницы, иначе нам придется сообщить ученикам, что поездка отменяется. Это разобьет им сердце.

Она глубоко копает в этом вопросе, пытаясь заставить нас прогнуться.

На мгновение я начинаю поддаваться. Может, мне стоит поехать. Какая прекрасная возможность для этих подростков посмотреть мир и расширить свой кругозор.