ГЛАВА ПЯТНАДЦАТЬ

Ной назвал меня трусихой — это маленькое коварное семечко, которое прорастает и пускает корни, пока я сижу оставшееся утро под этим зонтиком. Я пытаюсь выкинуть эту мысль из головы, убеждая себя, что это была всего лишь шутка, но мой мозг не хочет ее отбрасывать.

«Неужели я трусиха?»

Почему? Потому что не хочу ссориться с Ноем из-за того, что произошло в баре? Я просто хочу забыть об этом и жить дальше, хотя он, похоже, хочет во всем разобраться.

Чего он хочет? Извинений? Ладно. Прости, что набросилась на тебя после того, как ты меня поцеловал, но знаешь, что, мы не совсем те люди, которые целуются. Считай меня сумасшедшей, но я думала, что ты ко мне неравнодушен. Мне повезло, что ты не вонзил нож мне в сердце, когда наши губы были сомкнуты а-ля Джон Сноу и Дейенерис³⁰.

Я пытаюсь вернуть нас на путь игривых врагов, которые хотят покончить друг с другом. Это весело! Убьем ли мы друг друга? Узнаете в следующей серии на будущей неделе!

Тем временем Ной пытается все испортить.

Что за фигня с этим загадочным флиртом?

Вздох.

Ладно.

Вот правда...

Чтобы быть предельно ясной, прямо здесь, на пляже, я знаю. В глубине ДУШИ Я ЗНАЮ. Ной довольно ясно дает понять о своих намерениях.

Но я еще не готова это признать. Как будто мой мозг защищает сердце, пытаясь уберечь его от правды.

«Вот так, вот так, малыш. Просто продолжай притворяться смущенной. Продолжай избегать его, убегать и снова купаться в море, как будто это и впрямь поможет».

В конце концов, я знаю, мне придется сорвать этот пластырь.

Но мне нравится этот пластырь. Он там уже несколько лет. Конечно, он немного запачкан по краям, а одна сторона просто болтается на ветру, но этот пластырь там не просто так. Я НЕ СНИМУ ПЛАСТЫРЬ.

Ной может идти к черту.

В середине дня я помогаю Габриэлле расставлять блюда для учеников. Повара из церкви Святой Сесилии собрали для нас отличный пляжный пикник. Тут и маленькие сэндвичи, холодный салат из макарон, итальянская газировка и свежие фрукты. Персики, вишни, дыни — все в сезон, все божественные. Я съедаю всего понемногу, стоя, как маленький нервный кролик, который может в любой момент убежать.

Ной оставляет меня в покое. Наверное, он чувствует, что я могу сломаться, если он не будет осторожен в обращении со мной.

После обеда ученики снова расходятся. Некоторые дремлют в шезлонгах. Некоторые возвращаются в воду. Я веду группу девочек на прогулку вдоль берега. Мы выбираем любимые цвета зонтиков и передаем друг другу то, что осталось от вишни. Я спрашиваю их, нравится ли им Рим.

— Все не так, как я себе представляла, — говорит Лиззи.

— Я не думала, что буду так сильно скучать по родителям, — признается Элис.

— Я чувствую то же самое, — заверяю их я.

— Но даже если я немного тоскую по дому, Рим такой классный, — добавляет Милли.

— Да, — соглашается Элис. — Когда мы вернемся осенью в школу, у нас будет, что рассказать интересного.

— И Милли точно влюбилась в одного из парней из Тринити!

— ЛИЗЗИ!

— Что?! Это правда! Мисс Коэн это не волнует. Она классная!

— Ага, а еще ТЫ влюбилась в одного из них. Так что вот!

— Все равно ничего не случится, — закатывает глаза Лиззи. — Они даже не знают о нашем существовании.

Я не утруждаю себя напоминанием о том, что отношения между школьниками в программе запрещены. Они это знают. Это все в порядке шутки. Будь мне столько же лет, сколько им, я бы делала то же самое. Эти мальчики из Тринити похожи на маленьких Джастинов Биберов — я понимаю, почему все сходят по ним с ума.

Когда наши шезлонги становятся едва различимыми пятнышками, мы поворачиваем назад, не торопясь, обшариваем песок в поисках ракушек и останавливаемся, чтобы купить фруктового мороженного у мужчины, усердно толкающего тележку вдоль пляжа.

— Не говорите остальным, что я вам это купила! — предупреждаю я, и все мы мизинцами обещаем хранить наш секрет.

Прежде чем вернуться к группе, мы доедаем наше угощение и выбрасываем улики в мусорный бак в нескольких метрах от наших шезлонгов. Затем мы снова наносим солнцезащитный крем и идем в воду.

Ной и несколько ребят катаются на буги-борде³¹. За день у него это неплохо получается: он бросает доску и, пробежав за ней, запрыгивает и катается на маленьких гребнях набегающих волн, а потом с уверенным смехом падает с доски.

Близится время ужина, но никто не хочет уходить. На самом деле, я уже собираюсь начать разгадывать второй кроссворд, как небо вдруг меняется. Как будто кто-то взмахнул волшебной палочкой и вызвал тяжелые грозовые тучи. В одну секунду небо становится из живописно-голубого черным и зловещим. Проливной дождь начинается так внезапно, что нам ничего не остается, кроме как позвать детей, вывести всех из воды и попытаться собрать все вещи.

Посетители пляжа совершают массовое бегство. Дети визжат, смеются, жалуются, пытаясь найти любое укрытие.

— Не стойте под зонтиками! — предупреждаю я, опасаясь, что металл притянет молнию. Так ведь это работает, верно? Кто знает — я преподаю английский, а не физику. Но лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

Это чистый хаос.

Как нам удалось принести столько вещей?!

Повсюду разобраны пляжные игрушки. Полотенца, закуски, телефоны, книги, и все бегают вокруг, пытаясь подобрать все, что попадется под руку. С охапкой мокрых полотенец я бешено мчусь к месту, где припаркованы фургоны и машина. Когда мы сюда пришли, прогулка не казалась такой уж долгой, но теперь она каким-то образом превратилась в мили.

— Давайте же! — кричит Ной всем. — Мы почти пришли.

У фургонов сопровождающие пересчитывают головы, пытаясь убедиться, что все в сборе.

— Нам не хватает Ли и Криса! — кричу я Ною.

Он ругается под нос и бежит обратно на пляж. Я иду с ним, беспокоясь, что мы могли их потерять. Вот дерьмо. Вот дерьмо. Вот они! Ли и Крис помогают пожилой паре сложить стулья и поднять зонтик, который они принесли с собой на пляж. Ной бросается к ним, чтобы ускорить процесс.

В это время дождь не прекращается.

Он льет так сильно, так стремительно, что мне почти ничего не видно дальше нескольких метров. Песок превращается в грязь. Мои ноги тонут, и я теряю шлепанцы. Зарычав, я поворачиваю назад и сильным рывком вытаскиваю их из песка.

Когда мы наконец возвращаемся на стоянку, все еще усаживаются в фургоны. Это довольно проблематично, потому что у нас с собой кулеры и сумки, набитые закусками, пляжными мячами, полотенцами и досками для катания. Все было упаковано бессистемно, поэтому не помещается в багажнике. Лоренцо берет на себя большую часть тяжелой работы, но я не хочу оставлять его одного, поэтому хватаю все, что могу. Мы почти закончили. Я занимаюсь одной из последних сумок, когда ко мне сзади подходит Ной и берет ее, подняв над головой.

— Иди в машину. Ты промокнешь.

Я быстро моргаю, пытаясь прояснить зрение, но это бесполезно. Дождь льет как из ведра.

— Всех посчитали?

Ной кивает.

— Дети кое-как расселись в двух фургонах, но все на месте.

— Ты не видел Габриэллу? Она ехала сюда со мной.

— Она в первом фургоне. Я еду с тобой.

Что?! Нет!

Мои мысли прерывает раскат грома. Мой жалкий вопль невозможно воспроизвести.

— Иди садись в машину, Одри, — снова говорит Ной, на этот раз уже менее терпеливо.

Нет смысла спорить. Сейчас точно не время. Я бегу к машине, втискиваюсь на водительское сиденье и бросаю на колени свою промокшую сумку.

Я оцениваю ситуацию.

Все на мне и все, что у меня есть, насквозь промокло, за исключением пластикового пакета с моим паспортом и правами. Я убеждаюсь, что они все еще сухие (слава богу), а затем роюсь в сумке в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь мне высохнуть. Давайте посмотрим... здесь есть мокрый кроссворд. Мокрый батончик мюсли. Мокрые солнцезащитные очки. Мое полотенце лежит вместе с остальными полотенцами на заднем сиденье одного из фургонов, не то чтобы это имело значение. Они насквозь промокли, как и все прочие наши вещи.

Дверь со стороны пассажира открывается, и Ной пытается устроиться на сиденье. Он слишком большой для этой крошечной машины. Клянусь, он может не поместиться. Это было бы комично, если бы не ситуация, в которой мы оказались. Чем больше времени он забирается внутрь, тем сильнее дождь заливает машину.

— Господи, это кресло отодвигается?

Ной дергает за рычаг, и оно отодвигается на мизерный дюйм. Я не успеваю сдержаться, и с моих губ срывается смех.

— Клянусь Богом, — стонет он.

Ной просовывает плечи в дверной проем, а затем сдвигается так, чтобы подтянуть колени к груди. Он смотрит на меня, а я на него. Сначала у меня дергаются уголки губ, и я пытаюсь справиться с собой, но потом мы оба начинаем смеяться. К глазам подступают крупные, обильные слезы.

Я ударяюсь головой о руль, и Fiat издает этот жалкий звук, от которого мы смеемся еще сильнее.

— Следующие два часа будут для тебя сущей пыткой, — говорю ему я. — Даже в лучших обстоятельствах я едва могу управлять этой штукой.

— Ну да, но у меня нет выбора. Я не могу поместиться на этом сиденье с рулем, так что машину придется вести тебе. Кстати, фургоны уже уезжают. Нет смысла пытаться держаться их. Это будет кошмар — ехать в такой дождь. У тебя будет хреновая видимость.

— Мы можем посидеть секунду и переждать?

— Не думаю, что он утихнет. Лоренцо опасается, что некоторые дороги затопит.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь держать себя в руках.

— Ладно, хорошо... думаю, нам пора ехать. Ты скажешь куда? — спрашиваю его я.

— Мой телефон почти разрядился. Сможешь?

Я роюсь в своей сумке. Ищу. И ничего не нахожу.

— У меня нет телефона.

Я ломаю голову, пытаясь вспомнить, где видела его в последний раз. Полчаса назад, сидя в шезлонге, я проверяла на нем время. Я помню, что положила его обратно рядом с собой.

— Должно быть, он в моем полотенце. Надеюсь, оно в фургоне.

Нет смысла выходить и искать его на пляже. Я никогда его не найду. Пока мы собирали вещи, все зонтики и стулья убрали, и я даже не уверен, что смогу найти место, где мы сидели. Если его нет в полотенце, значит, он пропал. Я не могу сейчас беспокоиться о такой возможности.