Невидимый, невиданный парад Всегда ведет, гордясь собой, убийца
Под погребальный перезвон наград.
За каждой бляшкою тела и души И прерванный его стараньем род,
А он, как бы безвинный и послушный, Счастливым победителем идет.
И вдруг она поняла, что он проговаривает вместе с этим толстеньким на сцене все слова, составляющие строчки и не повторяет за ним, а вместе с ним одновременно...
это открытие ошеломило ее... она в стихах совсем не разбиралась и никогда их не читала, после того, как окончила школу... значит, это очень известные стихи, раз он их повторяет... но что-то подсказывало ей, что это не так...
Нам всем спасенья нету от расплаты За дерзкую гордыню на виду,
За то, что так обмануты солдаты, И легионы мертвые идут.
... она теперь уже следила только за Славой, и ей казалось, что звучат два голоса...
что его губы тоже шевелятся... что он давно знает эти стихи... вообще, что он опережает актера, и тот повторяет за ним... Слава уже ничего не замечал вокруг. Теперь он весь был там, в этих стихах,. ошеломленный совершенно невероятным стечением обстоятельств...
И злом перенасыщена веками
Земля его не в силах сохранить, И недра восстают, снега и камни,
Чтоб под собою нас похоронить.
И звездные соседние уклады С оглядкою уверенно начать,
Где не посмеют звонкие награды Убийцу беззастенчиво венчать.
Вдруг именно тем женским чутьем, которое ничем не заменимо -- ни разумом, ни привычками -- она поняла, что не следует ничего спрашивать и предпринимать... она уже не смотрела на сцену и не слышала, что там происходит, а только следила за ним скошенным едва заметно глазом, и сердце ее так колотилось, что она боялась, что он услышит... ей вдруг представилось, что ряд передних кресел -- это бруствер окопа, хотя она никогда не была в окопе, только в кино видела... и вот он с чуть вытянутой вперед шеей так смотрит вперед, что, кажется, пронзает пространство и отодвигает на пути мешающие взгляду предметы... а следом бросится вперед за своим взглядом, и нет силы, которая может его остановить, и нет смерти, которая может ему помешать, он все равно достигнет того, что увидел, потому что впереди то поле жизни, которое ему еще предстоит... то поле - до обрыва вниз, и он непременно одолеет его ползком или в полный рост, но одолеет... так она чувствует... а ей -- вслед за ним... и в обрыв бы туда вместе... значит, главное всегда быть готовой и не отставать сильно от него... не отставать... потому что одной ей на этом просматриваемом им поле делать нечего...
Когда все захлопали, и артисты стали выходить на поклоны, он крепко взял ее руку выше локтя, вытолкнул из ряда и только одними губами обозначил: "Пошли... " голоса не было -- во рту так пересохло, что даже язык не ворочался... за углом на улице он прислонился спиной к стене и стоял, не шевелясь...
- Что с тобой? -- Решилась спросить Наташа...
- Это... -- начал он растягивая буквы... -- это "и пораженья от победы...
ты сам... ты сам не должен отличать... "
- Что? -- Переспросила она.
- Что-то случилось...
- Что? -- нетерпеливо перебила она, - Скажи, скажи... я дура... я не понимаю... я боюсь...
- Я сам боюсь. -- Он улыбнулся и посмотрел ей в глаза. -- У нас есть водка?
- Есть... - Машинально ответила она. Слава пристально смотрел на нее, и именно в это мгновение из-за мечущегося в ее глазах испуга он понял, осознал, что никогда не было у него более преданного друга... человека, которому он мог бы доверить все... и въедливый червячок сожаления -- самого хищного и неумолимого чувства - тут же уколол его и шепнул: "Что ж ты, дурак, столько лет не понимал этого... или трусил... " Наташа видела, что он совершенно другой, что он где-то далеко, что она ничего не понимает, и страх чего-то неодолимого, а главное, непонятного парализовывал всю ее... она чувствовала, что дыхание останавливается... и последним усилием, еще смогла произнести сдавленныим голосом, - Скажи, что с тобой?...
- Пошли. - Он очнулся и почувствовал, как ей плохо, - Пошли. Ничего, ничего... это мои стихи.... -- он слишком долго молчал и не мог больше... и снова прошептал ей в самое ухо, обхватив сзади рукой, - это мои стихи...
По расписанию гастроли театра заканчивались через три дня спектаклем в сельском клубе колхоза-миллионера. Тамошний председатель долго ссорился с начальством, потрясая двумя золотыми звездами Героя, грозил всякий раз, как его начинали зажимать, а это было постоянно.... ездил в центр, отвоевывал, обещал, выполнял... в конце концов, какой-то умный местный начальник решил обратить беду во благо, и стал помогать дерзкому председателю, каждый раз выставляя его потом, как ширму показушной прекрасной жизни... что творилось через три версты, уже было не важно... так оно и шло сначала по району, потом по области, а там и на всю страну стал греметь колхоз... вот и клуб, которому позавидовал бы не только провинциальный театр, а в нем кроме кружков, танцев, лекций и слетов передовиков
буквально столичная афиша... и для своих -- билеты даром, а для заезжих по столичным же ценам...
Про этого Орлова знали все "борзые", и артисты ехали охотно на гарантированный сбор и шикарные обеды "до" и "после"...
Наташа, как бывалая светская дама, моментально сориентировалась, разузнала об этом расписании... до знаменитого клуба езды было два часа автобусом, даже узнала у кого-то из друзей, где там остановиться... она была уверена, что Слава обязательно должен поехать и выяснить все про свои стихи... она сходила с ума...
у нее не укладывалось в голове... "мои стихи"... не мог же он врать! Но, когда он наотрез отказался ехать, такая мысль стала точить ее: "Сболтнул?!. А потом неудобно стало... " Он видимо понял, что ее терзает, и тихо приказал: "Садись и молчи". Говорить ему было трудно, даже не оттого, что снова переживал все произносимое и приходящее на память -- она была совсем со стороны, родная до невозможности объяснить, но не посвященная ни в его жизнь, ни в его муки... ну, что она, в самом деле, знала о нем? Практически только то, что происходило с ней, а не с ним, когда они были вместе... а он о ней? Точно столько же... но...
стихи... она поймет? А он для кого писал? Она что -- глупее, тупее, грубее других?... а может быть, так тяжело говорить, потому что она роднее, нужнее, ближе... и нельзя упустить ни полшажочка, чтобы все поняла, чтобы все знала...
а, может, не надо -- жить, как было... спокойнее... ей спокойнее... он то выдержит... он "разведка"... так и положено ему -- бродить всю жизнь без места, не засвечиваться и не останавливаться... ни следа, ни зарубки... "Сукин, война кончилась! Нет. -- Возражал он себе. Нет. -- Потому что новая идет... Нет"...
Он никуда не поехал. Ни в колхоз. Ни на последний прощальный спектакль в городе... до полночи, как всегда сидел за столом и писал... несколько раз Наташа проходила мимо него, заспанная, в ночной рубахе, и заглядывала через плечо...
конечно, букв разобрать не могла, но слова бежали по странице от края до края длинными ровными дорожками... стихи она знала, как выглядят...
После работы она не пошла домой, а поспешила на вокзал...
поезд отходил в восемь ноль пять. У пятого вагона она остановилась возле проводника и ждала. Перрон наполнялся медленно. Все обращали внимание на красивую женщину, а те, что входили в вагон, особенно.
- Вы едете с нами? - поинтересовался один.
- Возможно, если вы мне поможете.
- Я готов! Такой женщине!
- А Вы из театра?
- Почти... -- ответил входящий и не стал подниматься на подножку вагона.
- А мне надо не почти...
- Кто же вам нужен? -- Она внимательно посмотрела на него, соображая, говорить или нет -- и решилась.
- Мне надо найти автора этой пьесы. Говорят, он здесь.
- Да. Говорят. А зачем, если не секрет?
- Вот и секрет. -- Закокетничала Наташа.
- Тогда... тогда Автор -- это я. -- Просто сказал мужчина.