К сожалению, я до сих пор это делаю.

— Прекрасно. — Сказал Уильям, тепло улыбаясь мне с места, где он читал в глубоком кресле в зоне отдыха рядом с кухней.

Он подставил мне щеку для поцелуя, что я старательно и сделала.

Каждый раз, когда я это делала, мне хотелось, чтобы он схватил меня, перетащил к себе на колени и впился в мою задницу своими ладонями.

У меня часто были такие агрессивные сексуальные фантазии. Хотелось, чтобы его милый жест, приглаживающий мои волосы, былего пальцами, глубоко зарывающимися в пряди, чтобы кукловодить моей головой вперед-назад над его эрекцией. Заменить наш раздельный душ перед сном на совместный, где я выгибалась вдвое, обхватив руками лодыжки, пока он входил в меня, а вода билась о нас обоих.

Сначала, давным-давно, я пыталась воплотить эти фантазии в жизнь, но Уильям не был заинтересован.

Я знала это, знала, но я была более чем возбуждена от блондина на парковке, от того, как он командовал теми мужчинами, даже не пошевелив пальцем. Было слишком легко представить, как он мог бы командовать мной, если бы ему дали шанс.

Именно его я должна была винить в своих поступках.

Я бросила свою сумку рядом с креслом Уильяма и опустилась на колени между его ног.

— Крессида... — мягко предупредил он.

Он даже не мог отругать меня как следует.

Я проигнорировала его.

Мои руки скользили вверх по его напряженным ногам, пока не нашли ремень и быстро расстегнули его. Его член был мягким в гнезде волос, но я вытащила его на свет, как будто это было откровением. Он был шелковистым во рту и легко проглатывался.

Рука Уильяма коснулась моей макушки, но не схватила меня, даже не оттолкнула.

— Крессида, серьезно... — снова запротестовал он.

Он не любил оральный секс. Ему нравился вагинальный секс: миссионерский, я сверху или иногда, если я заставляла его, по-собачьи.

Я сосала его усердно, пока базовая биология не взяла верх и он не вырос у меня во рту. Я врезалась головой в его член, втягивая его в свое горло и наслаждаясь тем, как это вызывало у меня рвотный позыв.

— Черт возьми! — сказал Уильям, не потому, что ему было приятно, хотя это было приятно, и не потому, что ему это нравилось, а потому, что он не хотел, чтобы ему это нравилось.

Мне было все равно. Я крепко зажмурила глаза, пока дрочила его основание и представляла, как белокурый Король, возможно, держал мою голову, пока я не застонала и не заткнула рот вокруг него. Как он мог бы похвалить меня за то, что я так глубоко вошла в него и так хорошо доставила ему удовольствие.

Вместо этого я получила:

— Я собираюсь кончить и не хочу делать это у тебя во рту.

— Пожалуйста? — я задыхалась на его члене, мой язык высунулся, чтобы облизать его головку.

Настала его очередь зажмурить глаза. Его ноги задрожали, когда он испытал оргазм, его сперма попала в мой открытый рот и на мои щеки. Это выжало его досуха и после этого он был бесполезен, как использованная салфетка на стуле.

Я откинулась на спинку стула и вытерла рот языком, а затем тыльной стороной ладони. Моя киска пульсировала, но я знала, что он не прикоснется к ней, поэтому не пыталась заставить его. Секс был для темного времени суток, а я уже нарушала его негласный кодекс сексуального поведения.

Я знала, какой будет его реакция, но, поскольку я была обжорой, я терпеливо ждала, стоя на коленях, пока он придет в себя. Чтобы он открыл глаза и пронзил меня своим разочарованным, растерянным осуждением. Он протянул руку вперед, чтобы нежно коснуться моей щеки, и спросил меня:

— Почему ты так унижаешься, Кресси? Мне это не нужно.

Я закрыла глаза от горячих слез, которые грозили вылиться из-за моего стыда, и прильнула к его руке, чтобы он подумал, что я сожалею. В каком-то смысле так оно и было, потому что я знала, что ему не нужно этого, чтобы любить меня. Уильям любил меня красиво, так, как можно любить идеально сформированную розу, сентиментальную безделушку. Но он не любил меня так, как мне было нужно, как я хотела втайне с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы чувствовать биение сердца в паху, как одно животное любит другое.

— Я приготовлю ужин. — Тихо сказала я, поднялась с колен и пошла на кухню.

— Звучит неплохо. — Согласился Уильям, легко простив меня за мой подвиг.

Он быстро натянул брюки и вернулся к книге, которую читал, пока я доставала пастуший пирог, который уже приготовила утром.

Наша ночь продолжалась как всегда — веселые, банальные разговоры о наших днях за мясом с картофельным пюре и овощами, час или около того чтения бок о бок перед камином, потому что у нас не было телевизора, а затем наши ночные, раздельные души перед сном. Мы не занимались сексом. Мы вообще редко занимались сексом, потому что врачи сказали, что шансы на то, что у Уильяма будут дети, невелики, а мой муж придерживался мнения, что секс нужен для цели, а не для отдыха.

Поэтому я лежала рядом с ним в нашем прекрасном доме до глубокой ночи, пока не наступали сумерки. Только тогда я тихонько перевернулась на спину, подняла ночную рубашку и погрузила пальцы в свою горячую киску. Я кончила менее чем за две минуты, зажав клитор между пальцами и засунув еще два пальца глубоко внутрь, думая о сексуальном молодом белокуром короле и о том, как бы он правил мной, если бы я была его королевой. Это был самый тяжелый момент за последние годы, а может быть, и за всю мою жизнь, а следом за ним пришли слезы. Я долго и беззвучно плакала в подушку, пока она не напиталась соленой влагой, а я не погрузилась в стыд. Он был во всех двухстах шести моих костях, он настолько спутался с моими молекулами, что стал неотъемлемой частью моей ДНК. Я жила с этим с тех пор, как была пубертатной девочкой — подростком, и я так устала от этого.

Я устала от скуки. Однообразие моего любящего мужа и нашей совместной жизни, «хомячье колесо» нашей социальной жизни с мелкими пригородными жителями и неопровержимым фактом, что меня не привлекает мой муж.

Я лежала в темноте, казалось, целую вечность, препарируя свои мысли, как академик на конференции. Медленно, без видимой эволюции, я приходила в ярость.

Я была двадцатишестилетней женщиной, ведущей себя как депрессивная домохозяйка средних лет.

У меня впереди были еще десятилетия, чтобы прожить жизнь, в которой волнение, спонтанность и перемены были бы постоянными. Почему я лежала в темноте, как жертва? Потому что мне было стыдно, что моя идеальная жизнь и муж не сделали меня счастливой?

Жалкая.

Потом я задумалась, а действительно ли я была такой. Уильям любил меня, потому что я была красивой и послушной, потому что он приучил меня быть такой с тех пор, как я была впечатлительной девочкой. Он не любил ту часть меня, которая царапалась и выла, пытаясь вырваться из социальных ограничений, в которые он так красиво заковывал меня годами. Это была та часть меня, которая хотела лгать, красть и обманывать. Грешить понемногу каждый день и питаться постоянными острыми ощущениями. Эта сторона позорила бы имя Айронов, а для Уильяма самым важным было его богатство и репутация.

Именно его богатство заставило меня задуматься. У меня не было собственных денег, если не считать нескольких тысяч долларов, которые мой дед вложил в небольшой траст для меня. Я не знала, хватит ли этого, чтобы начать новую жизнь. Я даже не знала, достаточно ли я сообразительна или сильна, чтобы начать самостоятельную жизнь, не после целой жизни в послушании отцу, а затем мужу.

Я не знала, но когда я лежала там, в темной ночи, я решила, что меня не волнует эта уверенность. На самом деле, это было частью волнения.

Я перевернулась и посмотрела на Уильяма, лежащего рядом со мной, его лицо было безмятежным и умиротворенным в дреме. Я с благоговением проследила за его густыми бровями, слегка неровным краем линии роста волос, вплоть до крылатого уха, которое я любила целовать. Я осторожно сняла покрывало с его тела, чтобы в последний раз пробежаться глазами по всему телу мужа.

Окончательное решение поселилось во мне, как яркая вещь, что-то светлое, что заставило тяжесть в моих костях зашипеть и выскочить в небытие.

— Уильям, я должна тебе кое-что сказать.