- Вы павлон? - спросила Нина.

- Павлон, - кивнул Краснов. - Я помню вашего покойного мужа. Это был храбрый офицер, во главе эскадрона скакал на пулеметы, на верную смерть.

Он замолчал, накрыл одну ладонь другой и обеими постучал по столешнице.

- Царство ему небесное, - сказал он. - Какие люди были! Какие люди!.. Непоколебимая вера в Бога, преданность государю, любовь к родине... И их выбили в первую очередь... Ну, положим, я старорежимный генерал, чего-то не понял. А вы, капиталистка, вы ближе к народу, скажите, чем пронять эту Скифию, какую меру горя ей надобно, чтоб, как на Куликовом поле, все были едины?

- Не знаю, - ответила Нина. - Кажется, и на Куликовом поле кто-то из русских князей был с татарами.

- Да, да, - сказал Краснов. - Я понимаю. Сейчас мы опираемся на немцев, а это непопулярно. Но Дон не подчиняется Добрармии. Мы сами себе хозяева... Мы заинтересованы в вас, вы можете привлечь на нашу сторону рабочих... Нужен мир в тылу. Я надеюсь на вас, Нина Петровна!

На этом разговор закончился, и после фотографирования рядом с войсковым атаманом Нина покинула атаманский дворец. Она чувствовала, что ей везет, но не радовалась - будущее было темно.

На улице ее ждал Виктор, ходивший по площади, держась в тени зеленых, сладко пахнущих тополей. Вот он повернулся к ней боком, и под белым подолом рубахи, подхваченной тонким ремешком, бугром выпятился револьвер в брючном кармане. "Я чуть не погубила его, - подумала Нина. - Он по-прежнему верен". Виктор увидел ее, вот уж идет, прижата к груди подвязанная рука.

- Едем домой, - сказала Нина. - К чертям собачьим эту войну.

Он улыбнулся, посмотрел Бвнебо над памятником Ермаку и стал похож на старшего брата, на Макария.

- Как там наши? - спросила она. - Живы ли?

Виктор молча выгнул руку кренделем, Нина взяла его под руку и на минуту ощутила себя под защитой, когда можно ни о чем не думать.

- Пусть они воюют, а мы займемся своими делами - сказала Нина. Правда?.. Смотри, как хорошо вокруг. Солнышко светит.

За этими словами о солнце таился ужас Ледяного похода, червивые раны, тоска по людям.

Что ж, теперь они хоть отмылись и выспались, о чем мечтали, идя по Кубани! И солнышко греет, и шумят клейкие листья новой весны. Но где люди? Одни убиты, другие разбрелись.

Навстречу шел инвалид на свежеструганой деревяшке, одетый в серую гимназическую форму. Почти мальчик. Бог послал его навстречу Нине в день ее удачи, чтобы еще ярче показать зыбкость современности.

Триста спартанцев, вспомнила она. Вот один из них, случайно уцелевший.

- Нина Петровна, вы меня узнаете? Это я, Саша Колодуб... Витя, это я...

Он смущенно смотрел на Нину, как будто в чем-то перед ней провинился, не оправдал ее надежд.

- Здравствуй, Саша, - сказала она. - Здравствуй, милый. Как ты живешь?

На его круглом детском лице появилась бодрая улыбка.

- Вот! - ответил он. - Ногу наконец сделали. Теперь жить можно, больше воевать не зовут.

- А мы с Корниловым уходили, - сказала Нина. - Витя второй раз ранен.

- Я читал про вас в "Приазовском крае", - вымолвил Саша. - Я рад, что вы живы. Не подумайте, мне ничего от вас не надо. Я просто так...

- Как твои родители? - просила Нина. - Проклинают меня?

- За что вас проклинать?.. Приходите к нам в гости. Они будут рады.

Но Нина не поверила, она еще не забыла, как направляла спартанцев защищать город, не думая, чем все кончится. Спартанцы не должны оставаться калеками, они должны молча умирать. И никто не знает, что делать с уцелевшими. Полковник Матерно крепко спит по утрам.

- Чем занимаешься? - спросила Нина. - Тебе дали пенсию?

Нет, полковники не велели будить, разве она этого не помнит? Саша отмахнулся от вопроса, оберегая гордость. Пусть спят! Он проживет без них.

Прощай, маленький спартанец. Нина ничем не могла искупить своей вины. Ей было жалко Сашу, жалко Ушакова, Старова, всех, кто обагрил кровью эту женственную рыхлую родину. Боже, Нина была такой же! И жалела, и рвалась к руднику успеть.

После обеда, поколебавшись, она направила Виктора с тремя тысячами домой к Колодубу. Три тысячи - годовое жалованье офицера. Больше она не могла дать.

- Что ему делать через год? - спросил Виктор.

- Не знаю. Может, сделает протез вместо ужасной деревяшки, - сказала она, уловив в его вопросе укор.

Виктор ушел. Она подумала: "Он тоже мог стать калекой. Что бы я с ним делала?" Она запутывалась, он ждал, наверное, какого-то знака. Но она не подпускала его, все время осаживала, когда чувствовала, что вот-вот он перемахнет границу.

Нина взяла роман Сенкевича и села на диван почитать. Скинув туфли, она вытянула ноги, плотно сжала и подняла, изгибая стопы вправо-влево. "Ну и что? - спросила себя. - У меня их было трое. Двое убиты, Симошка жулик". Жизнь уходила с ужасными утратами.

Нина опустила ноги, закрыла глаза, облизала губы. Скорей бы возвращался!

В номер постучались, и знакомый голос с веселой мошеннической интонацией позвал ее. Старый знакомец Каминка из Азовско-Донского банка, с букетом пионов, коробкой пирожных и цимлянским! Но какого черта? Чем обязана, господин Каминка?

- Рад вас видеть, Нина Петровна! Как я рад! Только узнал, сразу примчался, думаю: а вдруг не забыла маленького Каминку? Не забыли же?

Тараторя, он поставил на стол коробку с бутылкой, сунул цветы в вазу.

- Здесь ваши любимые варшавские пирожные. Свежайшие! Я помню.

Нина вспомнила их встречу, когда она приходила просить денег, а он не давал, рассуждал о французской революции и угощал пирожными.

- Что вам угодно? - спросила она.

- Хочу вам помочь. Хотите еще кредита? На самых льготных условиях... и забудьте, что я вам предлагал слиться с Азовской компанией! Положение изменилось, надо как-то выкручиваться.

Нина подумала, что Каминка нуждается. Он чего-то хотел от нее, мягко улыбался, лицо было доброе, умильное.

- Мне - кредит? - не поверила она. - Я и так должна вашему банку под ужасные проценты. Не знаю, чем отдавать... Чего же вам угодно?

- Да, да, вы должны, я знаю... Положение переменилось... Надо вкладывать в промышленность, иначе все потеряем. - Каминка говорил быстро, убеждал взять деньги, в этом, кажется, была цель его визита. - Помните, как я бывал в вашем уютном палаццо? Мы дружили, Нина Петровна, мы хорошо дружили. Вы верите в мою искренность? Я даже ничего не потребую взамен. Разве что соизволите подтвердить ваш старый долг. Вы не отказываетесь от старого долга, это ведь ясно, как то, что вы необыкновенная женщина.

И Каминка извлек из кармана бумагу с заготовленным текстом. Нине оставалось только поставить подпись.

- Зачем это? - спросила она. - И подпись нотариуса?.. А где нотариус?.. Непонятно.

- Нет, нег, это формальность, просто формальность! Нотариус здесь, я позову, он в коридоре ждет. - Каминка замахал руками. - Мне поручил управляющий. Сам управляющий! Может, вы мне не верите, Нина Петровна? Так и скажите! Тогда о чем нам разговаривать? - Он сморщился, глядя исподлобья печальными, добрыми глазами.

Нина пожала плечами и подписала бумагу, все-таки не понимая, что нужно Каминке.

Он быстро взял листок, помахал им, приговаривая, как он любит и преклоняется перед ней, потом в номере появился лысоватый нотариус, заверил расписку, и, потирая руки, Каминка предложил выпить по бокалу цимлянского за здоровье замечательной Нины Петровны. Нотариус осторожно откупорил бутылку, выпили. Каминка схватил двумя пальцами из коробки безе и, хрустя и обсыпая крошки себе на грудь, уписал его.

- Какой вы смешной, - сказала Нина. - Вы как ребенок.

- Можно, я еще съем? - спросил Каминка. - Очень хочется.

Нервно посмеиваясь, он проглотил четыре безе, виновато потупился и признался, что обожает пирожные.

- Как оформим кредит? - поинтересовалась Нина у нотариусам. - Что говорит Иван Николаевич? - Она имела в виду главного банковского юриста, с которым познакомилась в январе.