* * *

У летчиков-офицеров к Макарию было товарищеское отношение, тем более он был представлен к производству в прапорщики. И он ждал по звездочке на погоны, по "гвоздю", как назывались они в офицерском просторечии. Его тщеславие было разгорячено. Если он за месяц военных действий становится прапором, то кем может стать через год? И еще за разрушение бомбами в двух местах железнодорожного полотна во время воздушной разведки его могут представить к кресту.

С этими мыслями Макарий и летел на новую разведку. Двухместный биплан шел с предельной скоростью, на что указывала стрелка тахометра. Ровно трещал мотор, восьмидесятисильный "гном", в контрольном пузырьке пульсировало масло. Макарий благополучно пересек линию фронта и направился над шоссе, как по реке, к городку. Сверху хорошо просматривалась дорожка в лесу, где притаились артиллерийские двуколки, у моста стоял ряд палаток, со стороны западной окраины тянулись пехотные колонны и обозы... Рихтер то бегал карандашом по планшету, то склонялся над бортом, глядя вниз.

Макарий убрал ручку руля глубины, и аппарат заскользил вниз к небольшим дымкам, синевшим на опушке леса.

Пока это было как на состязаниях, ни австрийских истребителей, ни шрапнелей. Но при возвращении сдал мотор, стал дергаться биплан, и земля начала приближаться.

Рихтер смотрел на Макария. Макарий работал элеронами, удерживая аппарат, и ему некогда было испугаться.

Магнетто? Бензонасос? Он покачал бензин вручную, и мотор немного выровнялся. Теперь Рихтер должен был поработать, чтобы долетели.

И Рихтер понял, но качал медленно, с ленцой.

Летели как по булыжной мостовой.

Макарий терпел, потом стал грозить кулаком.

Рихтер демонстративно отвернулся, он был старше по чину и мог не обращать внимания ни на какие жесты, пусть охотник бы и лопнул от злости.

В огромном, обособленном от мира воздушном пространстве Макарию грозила гибель от руки дворянина. Он не боялся смерти от пули или ветра. "Надо всячески стараться сохранять жизнь нашим отважным летчикам!" - прочел он как-то статью в предвоенном номере "Аэро-автомобильной жизни".

Но зачем Господь послал ему этого Рихтера?!

Отвлекшись, Макарий упустил мгновение, когда аппарат заскользил на правое крыло и чуть было не подчинился инстинкту, не дернул ручку руля в левую сторону, - вернее, почти дернул, и аппарат стал задираться, после чего должно было последовать еще большее скольжение на крыло и на хвост.

Зачем Господь послал этого дурака?

Макарий взял из открытого ящика отвертку и швырнул в наблюдателя. Тот совсем бросил качать, привстал, будто собирался кинуться на летчика.

- Качай! - показал рукой Макарий. - Убьемся!

Они благополучно долетели до летного поля, и тут Рихтер оставил бензонасос в покое.

Но Макарию уже было не до поручика. Снова скользнули на крыло, скорость была мала, и вдруг перед выровнявшимся аппаратом на поле оказались две лошади. Макарий стал отворачивать влево, но явно не успевал. Нижнее правое крыло ударило по животным, затрещало, и биплан косо бросило на землю.

Первым к ним подбежал ефрейтор-ездовой, помог вылезти из гондолы потрясенным авиаторам и сразу оставил их, застонал над бившейся в нескольких саженях лошадью с переломанными задними ногами. Из порванных вен фонтанами била кровь, заливая желто-бурую траву.

Рихтер прижимал к груди правую руку, на щеке была большая ссадина. Оглядываясь то на Макария, то на ездового, он, морщась от боли, вытащил револьвер, зашел к лошади спереди и дважды выстрелил ей во вскидывающуюся голову.

У Макария сильно болело колено, он сел на землю рядом с аппаратом.

- Твои лошади, мерзавец! - крикнул Рихтер. - Из-за тебя офицеры разбились!

Макарий отметил, что поручик все же признает в нем офицера, но после потрясения это был пустяк.

В тот же день Рихтер подал Свентицкому рапорт на Макария, обвиняя летчика в оскорблении. Командир отряда рапорт не принял и посоветовал поручику угостить Макария кахетинским за то, что тот спасал его драгоценную жизнь.

Впрочем, вскоре пришел долгожданный приказ о производстве, и Макарий получил такие же права, как и Рихтер.

Летная офицерская форма была хороша - синий китель со стоячим воротником, черные брюки с красным кантом, черная фуражка с черным бархатным околышем и красным кантом. А погоны! Серебряные с красным кантом, с эмблемой - орел с мечом и пропеллером, со звездочками.

И оклад жалованья - триста. Да залетных - двести.

* * *

- У меня денщик папиросы ворует, - вдруг со смешком признался молоденький прапорщик Васильцов, недавно прибывший в отряд из Севастопольской авиашколы. - Вы бы научили меня...

- Да в зубы ему, скотине! - посоветовал Свентицкий. - Чего тут учить? Хотите, пойдем с вами для моральной помощи? Как, господа?

- Нет, я лучше с ним поговорю, - возразил Васильцов. - Сперва строго-настрого предупрежу.

- Э-э! - протянул Рихтер. - Народ уважает только силу. Либо ты его, либо он тебя.

- У нас в области Войска Донского с ворами-конокрадами доныне управляются самосудом, - сказал Макарий. - У моего деда в прошлом годе хотели коней увести, там их и прибили.

- Кого прибили? - спросил Васильцов.

- А вы как думаете? - усмехнулся Макарий.

В ту ночь, когда он хватал за руки работника Михайлу, чтобы оттащить его от конокрадов, он делал это из глупого мальчишества. Не надо было хватать.

- Значит, коль денщик у меня вор, я непременно должен стать зверем? спросил Васильцов.

- Каков народ, такие и управители, - сказал Рихтер. - Вы для денщика глупый барин, он не будет себя уважать, ежели не стибрит у вас какую-нибудь ерунду. Он заодно проверяет ваш характер.

- В общем, идем помогать невинному прапорщику подытожил Свентицкий. Рихтер, вы на разведку, чтоб прохвост не улизнул, а мы следом.

Видя, что офицеры настраиваются покуражиться, Васильцов стал отговаривать, чем только развеселил. Впрочем, лишь только расселись по телегам и поехали в деревню, разговор быстро отошел от скучного юнца и переместился на прекрасных дам, обитавших в помещичьей усадьбе в форме сестер милосердия военно-перевязочного отряда. Пока телеги постукивали по дороге, летчики рисовали себе вечер в офицерском собрании, музыку, танцы. Ощущение беззаботности и вседозволенности овладело ими, и, казалось, они верят в бесконечность этого вечера, в то, что кто-то защитит их отеческой рукой в любых переделках.

Где-то вдалеке тяжело бухнуло дальнобойное орудие. Все насторожились, поглядели с вытянутыми лицами назад, в сторону аэродрома. Но дальнобойное било не туда. Поняв это, оживились, а поручик Антонов, прилетевший утром с фотографирования, опустил голову. Он вернулся только чудом, но Свентицкий устроил ему разнос за то, что тот мог выдать преследователю-австрийцу расположение отряда.

- Что хорошо, - сказал Макарий, - она не требует от меня никаких клятв. Раньше, говорит, у нее был какой-то подполковник-артиллерист. ..

- И кто лучше? - спросил Васильцов робко-нахальным тоном. - Прапорщик или подполковник?

- У них зубки прорезаются! - воскликнул Рихтер, болтая ногами. - Вопрос по существу, Игнатенков, надо отвечать.

- Артиллерист не идет ни в какое сравнение с авиаторами, - отмахнулся Макарий - Вам-то, Рихтер, это следует знать и понимать.

- О! - засмеялся Рихтер. - У этого сокола зуб крокодила. Господа, я вам не рассказывал, как прапорщик Игнатенков знакомится с дамами? Он говорит: мне некогда, у меня полет, оставим условности до мирной поры. И дамы, глядя на его нетерпение... Ха-ха!

- Можете тоже попробовать, - посоветовал Макарий.

Снова бухнуло несколько разрывов дальнобойных. Васильцов внимательно поглядел в ту сторону, но в окрестностях все было тихо, и на гумне толклись воробьи и голуби.

- Ну так что будем делать с денщиком? - напомнил Свентицкий. Предлагаю не откладывать в долгий ящик.

Телеги подъехали к белой хатке, где квартировал Васильцов, офицеры поспрыгивали на землю, поправили кители под ремнями, поразмяли плечи. Во дворе возле дымящего самовара курили васильцовский денщик, усатый коренастый нижний чин, и хозяин-гуцул, черноволосый мужик в лаптях. Увидев офицеров, денщик заулыбался, вытянулся, показывая, что он и службу служит, и одновременно является приближенным к авиаторам лицом.