Глава 4

Амнезия

Тишина.

Мое сознание заполняла тишина, нервируя меня. Не тот вид тишины из настоящего, скорее из прошлого. Сейчас мысли наполняла куча волнующих меня вопросов.

«Почему я не могу вспомнить? Кто я? Что со мной случилось? Где моя семья? У меня вообще была семья?»

Каждую свободную секунду после пробуждения я пыталась понять, как оказалась здесь, где бы это ни было.

Но на этом все. Абсолютно никакой фоновой музыки у меня в голове. Никаких воспоминаний, к которым можно прибегнуть, когда не находилось ответов. Никаких размышлений о моем любимом цвете, какую еду я предпочитала, и даже не единого предположения о любимой песне или о последнем просмотренном фильме.

Это как смотреть на совершенно белую стену (которых в этой комнате было предостаточно), и ждать, что она пробормочет ответ.

И ничего.

Я была напугана, но не знала, чем именно. Полагаю, всем сразу. Если я ничего не знала, то разве не должна бояться всего?

Я даже не знала саму себя, чтобы понять, как следует действовать прямо сейчас. Какая была бы моя «нормальная» реакция на ситуацию, подобную этой? И была ли она?

Я понятия не имела.

Доктора и медсестры говорили, что моему мозгу просто нужно время. Время, чтобы излечиться от повреждений, о появлении которых мне было ничего неизвестно, и тогда все вернется на круги своя.

Прошло два дня с тех пор, как я очнулась и не смогла никому назвать свое имя. Может, это и не такой уж долгий срок, но, когда вы находитесь посреди засухи, наводнение — ваш спаситель.

Чем дольше я ждала, тем настороженнее становилась, тем сильнее волновалась.

Мне нужны были ответы. Из своей собственной головы или от людей, окружающих меня. У меня сложилось отчетливое впечатление, что со мной обращались осторожно, будто я стеклянная чаща с многочисленными сколами и трещинами, которое вот-вот разобьется. Мне не нравилось это ощущение, первое реально ощутимое чувство истины.

Персонал на цыпочках ходил вокруг меня, коридоры погружались в тишину, когда меня везли на анализы, все дарили милые, жалостливые улыбки, что было мне совсем не по нраву.

Я смирилась с этими тревожными чувствами. Быть сварливым лучше, чем испуганным. Как я должна когда-нибудь поправиться, если все ведут себя так, будто я не смогу?

А я смогу.

Кое-что было мне предельно ясно: я — сильная. Боец. Пусть и не ведала о состоянии своего организма, когда меня сюда привезли, но я пробыла в коме почти три месяца с полностью стертым сознанием и при этом выжила? Это сделало меня сильнее.

Поэтому, несмотря на безмолвие в своих мыслях, когда я пыталась вспомнить что-то, — хоть что-нибудь о себе, — которое было нервирующим; и что я оказалась в больнице в одиночестве (почему я была одна?), я во всем разберусь. Так или иначе.

Дверь в мою палату открылась, и вошел доктор в своем неизменном белом халате поверх зеленой формы. Его седые волосы были зачесаны назад, стетоскоп висел на шее, а в руках он держал планшет.

Я застонала.

— Пожалуйста, скажите, что мне не придется снова смотреть на карточки.

Он улыбнулся.

— Не фанатка карточек?

— Может, если бы я была в детском саду, — сообщила я неохотно.

Доктор засмеялся.

— Следует ли нам добавить чувство юмора в список ваших черт? — спросил он, подтаскивая раскладной стул к кровати.

Доктор провел здесь так много времени (наряду со множеством других врачей), что они могли бы просто оставить его здесь.

— Думаю, об этом еще рано говорить, — пробормотала я.

Я бы не назвала это юмором; это больше похоже на рассерженный сарказм с намеком на мольбу. С тех пор как очнулась, меня подвергали тестированию за тестированием и громоздкой куче карточек. Мы потратили немало времени на картинки, чтобы я рассказывала о том, что вижу. Они к тому же не были красивыми. Это были изображения вроде коровы, гамбургера, машины, мужчины, женщины и тому подобное. Доктора, по большему счету, просто выясняли, какой объем информации выбросил мой мозг. На данный момент я знала обо всем, кроме хотя бы крохотной детали о себе или о том, как я сюда попала.

А мое имя?

Все еще не имела ни малейшего представления.

Я всех просила, чтобы меня называли Амнезией. Это то, чем я была. Кем была. Они думали, что я шучу (эх, может, поэтому док захотел вписать чувство юмора), но шуткой это не было. Им же нужно было как-то меня называть.

— Сегодня никаких карточек. Думаю, можно с уверенностью утверждать, что вы знаете общую информацию о мире вокруг вас.

— И что дальше?.. — спросила я, гадая, какие новые забавы меня ждут.

— Я надеялся, что вы мне расскажете про вчерашний день, — сказал он, будто мы вели дружескую беседу.

— Вчерашний день?

Он кивнул.

— Что вы делали, что ели, с кем разговаривали. Все в таком духе.

— Это все указано в моей карте, — я нахмурилась. — Что бы я ни делала, все туда вносится.

Он коротко улыбнулся.

— Да, я в курсе. Я хочу услышать это от вас. Таким образом, смогу выяснить некоторые подробности о потери вашей памяти. Посмотрим, сможете ли вы вспомнить вещи, которые произошли с момента вашего пробуждения.

Я пробежалась по своему чрезвычайно волнующему дню, даже добавила часть о том, что мне не нравятся бананы. Медсестра сказала, что они хорошие, но это было ложью. Они были кашеобразными и мерзкими. Я бы не стала больше слушать ее советы относительно питания.

И чтобы получить дополнительные бонусные очки, я в деталях рассказала о том, что вспомнила после пробуждения из комы. Он внимательно слушал, набрасывая заметки поверх бумаги. Было немного странным осознавать, что все мои знания о себе уместились буквально в эту стопку бумаг.

Как я могла так мало понимать себя?

— Мисс? — позвал доктор, и я вскинула голову.

— Амнезия, — напомнила ему.

Он нахмурился.

— Не думаю, что это хорошее имя. Я могу попросить медсестер принести вам книжку с именами для детей, чтобы вы смогли выбрать одно для себя.

— Мне нравится Амнезия, — оспорила я упрямо.

— Почему? — поинтересовался доктор.

Он звучал как психиатр, которая навещала меня.

Пожав одним плечом, я ответила:

— Потому что оно объясняет то, кем я являюсь. Полностью потерявшая память.

— Вам не кажется, что вы нечто большее?

— Конечно, но я еще не выяснила это.

— Есть ли у вас желание разгадать себя? Что вам нравится и не нравится?

Я медленно кивнула. Казалось, это была непростая задача, но на самом деле, какой у меня был выбор? Я сморщила нос.

— С чего бы мне этого не хотеть?

— Ваше нынешнее состояние встречается крайне редко и может сопровождаться сильным чувством потери, депрессии и общей безнадёжностью.

— Какое оно, это нынешнее состояние?

— Вы что-то вспоминали сегодня? Какие-то флешбэки или мысли, которые больше походили на воспоминания? Сны, когда вы спали? — спросил доктор, увиливая от моего вопроса.

— Нет, и когда я пытаюсь, то просто… ничего. — Я развела руками, будто в таком же замешательстве, в котором наверняка находился он.

— О чем вы думаете?

— В основном я думаю о том, что произошло со мной и насколько сильную травму я получила.

— Думаете ли вы о будущем?

— Тяжело думать о будущем, когда я не имею не малейшего понятия о том, откуда я взялась. И когда у меня очень смутные представления о моем настоящем.

— Ощущаете ли вы что-нибудь, хоть что-то, какими бы незначительными ни были эти чувства, когда вы обращаетесь к своим мыслям? Или даже когда пытаетесь вспомнить? Боль? Страх? Печаль?

Я открыла рот, чтобы ответить, но ту же закрыла. Я чувствовала намек на что-то, но не была уверена, что готова произнести это вслух. Впрочем, и отмалчиваться я не могла, потому что доктор Бэк уловил, что я хотела что-то сказать.

— Мне страшно, — прошептала я. — Но не думаю, что это из-за воспоминаний… Ну, может, и из-за них. Я не знаю.

Он медленно кивнул. Казалось, он принял для себя какое-то решение. Поправив планшет на коленях, доктор поднял взгляд.

— Я полагаю, у вас то, что чаще всего называют фугой или диссоциативной амнезией. Как я уже упоминал, это очень редкое состояние, и, надо признать, я никогда никого с подобным заболеванием не лечил.

— Почему? — просто спросила я.

Меня не беспокоило, что я была его первым таким пациентом. Для меня это тоже впервые.

Ну, я так думала.

— Пациенты с диссоциативной фугой забывают о своем прошлом, а также свою личность. Они понятия не имеют, кто они. Любые напоминания о их жизни, демонстрация фотографий и так далее не пробуждает их память.

— Почему это происходит?

— Ну, в большинстве случаев это происходит потому, что человек пережил нечто травмирующее. До такой степени, что их разум стирает все в целях защиты.

— Мне кажется, это немного чересчур, — пробормотала я.

Он сделал паузу, что-то нацарапал на листе бумаге, а затем поднял глаза. У меня возникло ощущение, что я менее взволнована происходящим, чем должна быть. Тем не менее, я не знала, как вести себя.

— Когда вас принесли, вы находились без сознания, ни на что не реагировали. На затылке была большая рана и одна шишка на виске. Температура вашего тела была низкой, дыхание очень поверхностным, а в легких скопилось много воды. Честно говоря, я очень удивился, что вы выжили.

В животе что-то перевернулось от его слов. Пусть и не помнила об этом, но я сопереживала той девушке.

— Вода в моих легких? — спросила я.

Доктор Бэк кивнул.

— Вас нашли в озере. Почти выброшенную на берег. Вам повезло, что он был там, чтобы найти вас. Та сторона озера намного меньше населена.

Я ухватилась за информацию, как кролик за протянутую перед ним морковку.

— Почему я была в воде? — задалась я вопросом, пытаясь выжать больше информации.

— Мы не знаем. То немногое, что было на вас надето, разорвано и покрыто кровью. Очевидно, что вы попали в какое-то происшествие.

— Никто ничего не видел? Не сообщал о чем-то?

Его лицо потемнело.

— Нет.

— Как это вообще возможно?

— Вы получили серьезное сотрясение мозга, и вам наложили двенадцать швов на затылке.