Времени для этого оставалось в обрез, поскольку июньская ночь коротка, а к утру мы должны были во что бы то ни стало пересечь шоссе на Даугавпилс севернее Каунаса и углубиться в леса.
Никогда мне не забыть, как танкисты со слезами на глазах расставались с танками, которые им было приказало собственными руками уничтожить.
При обходе частей, готовившихся к прорыву из окружения, нас с генералом Куркиным привлек шум, доносившийся из кустарника, где стоял танк Т-34. Мы подошли поближе и стали свидетелями драматической сцены.
- Не могу! Рука не поднимается калечить свой танк. Он, может, десять раз спасал меня от смерти, а вы заставляете его уродовать! - всхлипывал молоденький танкист, как оказалось, механик-водитель.
- А ты что, хочешь оставить его фашистским гадам целехоньким? Или на себе потянешь? Тоже мне разнюнился! - горячился рядом с механиком лейтенант.
Куркин положил руку на плечо плачущему танкисту и мягко, по-отечески сказал:
- Успокойся, сынок... Всем нам тяжело, но иного выхода нет. Не оставлять же нам действительно врагу машину в исправном состоянии...
Парень поднял мокрое от слез лицо, с тоской в глазах посмотрел на генерала и, схватив лежавший у ног молоток, нырнул в люк танка.
Мы молча пошли дальше, невольно прислушиваясь к бередившему душу грохоту в танке.
...Тяжелые испытания выпали на нашу долю. Около двух месяцев продвигались мы через леса Белоруссии и Северной Бряншины на восток, обходя ночами города, деревни и села, занятые крупными гарнизонами врага, уничтожая тыловые подразделения гитлеровцев, колонны их автомашин с боеприпасами и различным снаряжением. Несмотря на все тяготы и лишения, наши люди не падали духом, не теряли облика советских воинов. Они вышли к линии фронта в военной форме, имея при себе личное оружие и документы, а коммунисты - партийные билеты.
После выхода из окружения из танкистов группы генерала А. В. Куркина были сформированы и направлены на заводы за получением боевой техники танковые экипажи. Старшему командному составу, в том числе и мне, было приказано следовать в Москву.
* * *
В Москве я был принят начальником Главного бронетанкового управления генерал-лейтенантом танковых войск Я. Н. Федоренко. Еще в конце тридцатых годов у нас с ним установились хорошие, можно сказать, дружеские отношения, несмотря на различие в должностном положении.
- Живой! - стиснул Яков Николаевич мои плечи сильными руками, усаживая на диван будто гостя, а не подчиненного.
- Как видите, только душа болит. Как же так случилось, что мы оказались не подготовленными к этой страшной войне?
- Готовились, Павел Алексеевич, но, к великому сожалению, не успели. Ты ведь сам видел, чем нас бьет фашистская армия. Многочисленной и, прямо скажем, сильной боевой техникой, прежде всего танками, самолетами, поставляемыми уже не один год мощной военной промышленностью всей Западной Европы, да и не без помощи всего капиталистического мира. Зная об этом, Советское правительство стремилось дать нашей армии подобную, а кое в чем и лучшую боевую технику, да не хватило времени для производства ее в нужном количестве... - Федоренко подошел к своему рабочему столу, глубоко вздохнув, опустился в кресло и продолжил: - Конечно, у нас были допущены кое-какие промахи при создании в приграничных округах соответствующих группировок войск и приведении их в боевую готовность. Однако, мне думается, это все-таки не главная причина успеха немцев. Против танка с винтовкой не устоишь. Ценою большой крови мы могли бы только на некоторое время остановить их, но не разгромить...
Яков Николаевич коротко ознакомил меня с положением на советско-германском фронте, растянувшемся от Карельского перешейка до Черного моря. Просто не верилось, что немецко-фашистские войска за два с половиной месяца овладели советской Прибалтикой и вышли на подступы к Ленинграду, захватили Белоруссию и часть районов западных областей РСФСР, оккупировали Правобережную Украину, Молдавию, прорвались к Киеву, Одессе и Крыму. Ожесточенные бои шли на смоленско-московском направлении, и фашистская авиация уже совершала налеты на Москву.
- Ну, теперь ближе к делу, - сказал Федоренко и, раскрыв папку с документами, положил один из них перед собой. Это, как оказалось, был мой послужной список. - В связи с большими потерями бронетанковой техники и невозможностью восполнить их в скором времени Ставкой Верховного Главнокомандования было принято решение о расформировании механизированных корпусов.
- И что же дальше? - невольно вырвалось у меня.
- Собираем все, что осталось, вплоть до ремонтируемых и учебных танков, торопим промышленность с выполнением наших заказов, формируем отдельные танковые батальоны, полки и бригады... Как только предприятия танковой промышленности, эвакуированные на восток, начнут массовый выпуск танков, будут у нас и механизированные и танковые корпуса. А пока надо драться тем, что есть, менять тактику, помогать пехоте в обороне, действовать из засад, всеми способами истреблять живую силу и технику противника. - Генерал, взглянув на лежащий перед ним документ, потом на меня, вдруг неожиданно сообщил: - Есть предложение назначить тебя, Павел Алексеевич, начальником штаба бронетанковых войск Красной Армии. - Видимо не заметив на моем лице удовлетворенности этим предложением, он поспешил добавить: - Ты имеешь опыт работы в крупных штабах, теоретически подготовлен, как-никак преподавал в академии, кандидат наук...
- И оказался к тому же битым, - усмехнулся я.
- Ну, знаешь, за одного битого двух небитых дают... Не твоя в том вина. Воевать ты вроде бы умеешь.
- Это еще надо доказать...
- Вот чудак-человек! - уже раздраженно прервал меня Яков Николаевич. Ему, полковнику, предлагают должность генерал-лейтенанта, а он, видите ли, артачится! Да надо гордиться, что выбор пал именно на тебя!
- Благодарю за доверие! - вскочил я с дивана. - Только лучше пошлите на фронт, все равно - командиром полка или батальона. Я должен воевать, а не бумаги писать...
В глазах генерала вспыхнули гневные искорки. Опершись на стол тяжелыми, до синевы сжатыми кулаками, он резко поднялся, оттолкнув кресло.
- Ишь, герой нашелся! А я, по-твоему, здесь бумагу мараю? Отлыниваю от фронта?! - бушевал Федоренко, яростно жестикулируя.
Я молчал и, конечно, был уверен, что Я. Н. Федоренко тоже рвется в бой. Ведь его, как и любого советского человека, терзала жгучая ненависть к фашистам. Я знал, что он с радостью бы согласился командовать любым боевым соединением. Но ему, испытанному коммунисту, участнику гражданской войны, сражавшемуся за власть Советов в рядах революционных моряков, человеку большого опыта и незаурядных организаторских способностей, партия доверила в тяжелую годину высокий пост, определив его место во всенародной войне против захватчиков...
Погасив вспышку гнева, умолк и Яков Николаевич, понимая, что моя просьба не является какой-то бравадой. Ведь в то время не единицы, а сотни командиров, оказавшись по той или иной причине в тылу, подавали рапорт за рапортом с просьбой направить их в действующую армию.
- Идите и еще раз хорошенько подумайте над моим предложением, - перейдя на "вы", холодно сказал генерал и, наклонив изрядно поседевшую голову, углубился в служебные бумаги.
Вышел из кабинета заместителя наркома крайне расстроенным. "Ведь может быть так, - размышлял я, - что подпишут приказ о назначении на предложенную должность и ничего не останется, как подчиниться". И тут пришла мысль написать письмо на имя И. В. Сталина. Тотчас же кратко изложил суть своей просьбы и принял меры по доставке письма в Кремль.
Через день меня снова вызвали к Я. Н. Федоренко.
- А, явился челобитчик! Кто это тебя надоумил обращаться лично к товарищу Сталину? - грозно пробасил Яков Николаевич, но глаза его искрились веселыми огоньками. Уже из того, что он начал разговор с дружеского "ты", можно было догадаться - моя просьба удовлетворена.