Шон выехал на двухполосную дорогу и вычислил по одностороннему разговору, что на другом конце линии находился водитель клоунской серебристой машинки. Лекси почесала голову под «рыбной» шляпой.

- Я буду дома послезавтра, - сказала она, когда Шон свернул на гравийную дорожку. – Заходи, и мы откроем бутылочку вина и закажем еду навынос… Ладно. Тоже люблю тебя. Она закончила разговор, и телефон вернулся обратно под рубашку. Затем Лекси обхватила свои груди и поправила.

- Ты в порядке?

- Да. – Она приподняла одну, потом вторую.

Шон заставил себя отвести взгляд от ее рубашки, пока объезжал старый дом, который когда-то был главным приютом КОА. Он остановился и посмотрел на Лекси, которая поправила грудь в последний раз.

- Помощь нужна?

Лекси взглянула на него, моргнула, как будто забыла, что не одна, потом сказала:

- Я справилась.

- Что у тебя там, кроме телефона и гигиенической помады? – И больших буферов.

- Парочка канадских долларов, несколько десяток. – Она опустила руки. – Мое водительское удостоверение и ключ от номера.

Деньги и ключ от номера.

- А фонаря, как у Мэри Поппинс, у тебя там нет?

- Хотелось бы мне иметь волшебный чемодан вот прямо сейчас. – Лекси не стала ждать, пока Шон подойдет, чтобы открыть ей дверцу. – Я бы вытащила оттуда мою косметичку, хороший шампунь и черную клоше. - Шон понятия не имел, что такое клоше, и не думал, что хочет это узнать. – И нижнее белье.

А вот о нижнем белье он кое-что знал. Особенно обо всех этих кружевных штучках, которые носили модели из «Виктории Сикрет».

Шаги Лекси по снегу и гравию казались непривычно громкими, когда она шла за Шоном к черному входу. Он подумал, должен ли рассказать ей о своей матери. Дать несколько коротких предупреждений. Но как он мог объяснить Джеральдину Браун? В прошлом Шон пытался, но люди обычно не верили, когда он говорил, что болезни его матери – просто актерская игра. Что она находится на смертном одре, по крайней мере, дважды в год. Это звучало ненормально, потому что и было ненормально. Если Шон говорил об этом, люди начинали и его считать ненормальным. Или так, или жестокосердным сукиным сыном, который не заботится о своей умирающей матери.

Дверь скрипнула, когда Шон открыл ее, Лекси зашла за ним в дом. И Шон тут же вспомнил, почему перестал приводить друзей домой еще в двенадцатилетнем возрасте. Пузырьки с таблетками и уйма лекарств, отпускаемых без рецепта, занимали почти всю столешницу. И прямо как когда он был ребенком, шею и лицо залил жар.

- Шон?

Он остановился в центре маленькой кухни, пока так хорошо знакомый жар обжигал ему желудок. В детстве у него была самая постыдная мать в доме, или в школе, или среди сидевших на трибунах.

- Это ты? Ты вернулся?

Вдохновением для последней болезни стало посещение медицинской клиники, где медсестра посоветовала матери сдать глюкозотолерантный тест на панкреатит.

- А ты ждала еще кого-то?

Шесть месяцев назад мать пошла к доктору по поводу чешущегося глаза, а покинула кабинет, находясь на краю могилы. Снова. В тот раз в ее дверь постучала ангина, и мать, конечно же, открыла.

Шон зашел в гостиную и в некотором роде почувствовал облегчение, увидев, что мать лежит на раскладном кресле, укрытая одним из пестрых афганских пледов, которые она всегда вязала. У нее на голове была эласто-гелевая черепная шапочка, закрепленная

лейкопластырем на шее. Шон купил матери охлаждающий головной убор, когда у нее был «менингит». Какое отношение этот предмет имел к панкреатиту, оставалось загадкой. Которую Шон не собирался разгадывать.

- Я привел гостя, - сказал он, оглянувшись на Лекси. – Мама, это Лекси Ковальски. – Он не мог решить, какой головной убор выглядит глупее: «рыбная» шляпа или черепная шапочка. – Лекси, это моя мать, Джеральдина Браун.

Лекси обошла Шона и подошла к дивану.

- Так приятно познакомиться с вами, миссис Браун. – Она действительно взяла его мать за руку и похлопала по ладони.

Джеральдина повернула голову, изучая Лекси.

- Ты не местная.

- Нет. Я живу в Сиэтле.

- Что ж, Шон. – Мать перевела взгляд с лица Лекси на лицо сына. – Ты не говорил мне, что приведешь… особенного друга?

Лекси не была никем особенным.

- Сюрприз.

- Так и есть.

Лекси отпустила руку его матери, и Шон почти уверился, что та узнала невесту из «Давай поженимся!». Джеральдина Браун смотрела телевизор в режиме нон-стоп, а Лекси была горячей новостью. Его мать ни словом не упомянула про шоу, и подозрения Шона возросли.

- Как долго вы двое знаете друг друга?

Лекси оглянулась на Шона, и они ответили одновременно:

- Какое-то время, - столкнулось в воздухе с: - Недолго.

Глаза Лекси расширились.

- Какое-то время, но иногда кажется, что мы только что познакомились, - сказала она, потом снова повернулась к его матери. – С вами случалось подобное?

- Лишь однажды. Отец Шона был любовью всей моей жизни. Я чувствовала, будто знала его целую вечность, но все же недостаточно долго. - Она вздохнула для пущего драматического эффекта. – Мы были половинками одного целого, но он умер, когда Шону было два года.

Теодор Нокс был вторым мужем матери. Она выходила замуж еще и в третий раз.

- Соболезную.

Джеральдин умудрилась чуть наклонить голову:

- Спасибо.

Да ради Бога. Прошло двадцать пять лет.

- Уже вторая половина дня. Ты не голодна, мам? – спросил Шон, прежде чем мать пустилась в многословный рассказ о том, как отчаянно она пыталась вернуть к нормальному существованию любовь своей жизни после того, как тот упал с крыши «Принца Руперта».

Дядя Эйб всегда говорил, что мать Шона стала зависимой от внимания, которое получала, пока выхаживала своего умирающего мужа, и после этого превратилась в ищущего внимание ипохондрика.

- Меня слишком тошнит, чтобы есть. – Она подняла руку и поправила пластырь под подбородком. – А что ты хотел предложить?

- Я купил курицу, пасту, яблоки, бананы и зелень.

Его мать не верила в свежие овощи и фрукты, но Шон более разумно относился к тому, что помещал в свое тело. В течение сезона он потреблял пять тысяч калорий в день, питаясь в соответствии с предприсанной диетой, состоящей из здоровых углеводой, «постного» белка, свежих фруктов и овощей, выпивал от двух до четырех литров воды и иногда употреблял водку с тоником или пиво.

- А хлеб?

- Мультизлаковый.

Нахмуренные брови матери сказали Шону, что конкретно она думает о чем-то мультизлаковом.

- Ты же знаешь, что от мультизлаков меня ужасно пучит и случается диарея.

Последнее, чего хотел Шон, это обсуждать физиологические процессы в теле своей матери. Возможно, это была ее любимая тема для разговора, но он бы предпочел получить удар молотком по голове.

- Или я могу засунуть в микроволновку замороженную пиццу.

- Там есть сыр. Сыр мне полезен.

Мать пререкалась как ребенок, но по крайней мере перестала изучать лицо Лекси так, будто собиралась подпрыгнуть, вся взволнованная при виде невесты из «Давай поженимся!».

- Фальшивый сыр.

- Хот-дог.

- Знаете, - сказала Лекси, приложив палец к подбородку, – возможно, я могла бы предложить вам кое-что получше, миссис Браун. Женщина с таким хрупким здоровьем, как вы, нуждается в соответствующем питании. А не в пицце.

Шона вырос на хот-догах, макаронах и замороженной пицце. И его матери не нравилось, когда он или кто-то еще говорил ей, что она неправильно питается. И хотя это была правда, он почти ждал, что мать скрестит руки на груди и очень возмутится.

- Я знаю, что вы правы, - сказала она.

Что? Должно быть, слова «женщина с хрупким здоровьем» сделали мать такой сговорчивой. Или же эласто-гелевая шапочка заморозила ей мозг.

- Я только что поела, но буду рада приготовить вам что-то вкусное. Я действительно очень хорошо готовлю, - уверила их Лекси. – Я унаследовала это по материнской линии. Вместе с талантом к изготовлению модной одежды для животных. – С легкой улыбкой она развернулась на пятках и вышла из комнаты в кухню.

Шон проследил, как она уходит. Взглядом скользнул вниз по ее спине и длинным волосам, задержавшись на секунду, чтобы оценить изгиб талии, а затем остановился на прекрасной круглой заднице. Шон не знал, кто из них более ненормальный: женщина в черепной шапочке или та, что в «рыбной» шляпе.

- Шон, - чуть слышно прошептала мать.

Он повернулся к матери и присел на край софы, стоявшей рядом с ее креслом.

- Что?

- Ты знаешь, кто она?

- Конечно.

- Она невеста из «Давай поженимся!». Я приготовилась смотреть церемонию прошлым вечером, только она сбежала. – Мать ткнула в Шона пальцем. – С тобой.

- Не совсем верно. Мы были в одном самолете.

- Ты украл ее у Пита!

- Нет, я не крал.

- Ты украл невесту из «Давай поженимся!».

Так вот почему мать не заговорила об этом с самого порога. Она думала, что они вместе. Как пара.

- Ты ошибаешься. Это не то, что ты подумала. Мы встретились в самолете прошлой ночью.

Мать прижала руку к груди, как будто у нее вот-вот случится инфаркт.

- Дай мне телефон. Я должна позвонить Ходе или Кэти Ли.

- Ты не хочешь ехать в Канкун. У тебя даже паспорта нет.

- Я могу его получить. Быстро, мне нужно позвонить на «Эн-Би-Си».

Мысль о том, что мир обнаружит: Лекси находится с Шоном в доме его матери, пугала.

- Ты не можешь так поступить. – Звон кастрюль и сковородок привлек внимание Шона к кухне, затем его мысли снова вернулись к разговору. Его матери понравится весь этот хаос, а вот ему нет. – Ты не можешь позвонить Ходе и Кэти Ли.

- Ты прав. Венди Уильямс предлагает путешествие в Орландо в «Мир Диснея». – Мать забралась пальцем под шапочку и почесала голову. – Я получу паспорт, чтобы отправиться в Волшебное королевство. Я бы хотела увидеть Замок Золушки и, может быть, прокатиться на речном катере.

- С каких это пор?

- С тех пор, что я поговорю с Венди и вдобавок получу бесплатное путешествие.

Шон верил матери. Она выпрыгнет из кресла и доберется до ближайшего аэропорта ради шанса увидеть Венди и устроить хаос. Шон не хотел, чтобы это случилось по нескольким очень хорошим причинам. Во-первых, обнаружение невесты из «Давай поженимся!» соберет кучу новостников и орду папарацци у дверей дома его матери. Шон так и видел, как стоит между матерью в черепной шапочке и Лекси в «рыбной» шляпе, стараясь выглядеть единственным нормальным под прицелами видеокамер и вспышками фотоаппаратов. Во-вторых, мысль о том, что его мать будет сидеть на диване у Венди и разговаривать с ней о своих последних хворях, вызывала у него тот же жар, который он чувствовал в детстве. Он никогда не знал, какая мать покажется на хоккейном матче. Относительно нормальная или та, что приносит грелку-подушку на батарейках и рассказывает о своих месячных. Или хуже, та, что преувеличивает его собственные болезни, превращая ветрянку в метициллин-резистентный золотистый стафилоккок. Тогда он был не в состоянии ее остановить. Но сейчас он стал взрослым. Хоккеистом, ежедневная работа которого включает жесткие удары о бортики и нанесение ударов в лицо с разворота в качестве ответного хода. Когда Шон Нокс выходил на лед, он становился его властелином. Он все держал под контролем. И вне льда тоже. Он держал под контролем все, кроме того, что касалось его матери.