ГЛАВА 23

— Не спать, — громыхает голос, пробуждая меня.

Я стону и бормочу в ответ, затем вскрикиваю, когда что-то холодное касается моего лица. Я приоткрываю левый глаз и смотрю на Короля. Выражение его лица беспристрастное. Так подозрительно. Холод проникает в правую часть моего лица, и на этот раз мой стон — стон облегчения.

— Что это? — спрашиваю я, медленно перекатываясь в его сторону.

— Пакет снега — говорит он.

Прежде чем я успеваю возразить, он запускает руку под лицевую часть моей туники и кладет ещё один пакет снега на мои рёбра, а затем ещё один под меня, затем поворачивает меня на спину. Снег приглушает боль в теле. Я вздыхаю, когда пульсирующий жар на время рассеивается.

Джован закатывает рукав моей туники и начинает промывать раны, не издавая ни звука. Моё тело потеряло столько энергии, что я сомневаюсь, что смогла бы двинуться, даже если бандиты снова ворвались бы внутрь. Он втирает сильно пахнущую мазь в поврежденную кожу и забинтовывает каждую рану. Он переходит к другой руке, а затем, к моему смущению, высоко закатывает мои штанины и повторяет тот же процесс. К тому времени, как он заканчивает с первой ногой, я забываю о смущении. Его прикосновения безличны и эффективны. Это напоминает мне о том, как я мыла детей в приюте. Эта мысль смутно оскорбительна. Он выглядит расслабленным, когда работает.

— Мне нужно добраться до твоих плеч, живота и спины, — говорит он.

Мои клятвы давно позабыты. Я поднимаю низ своей туники, обнажая нижнюю часть рёбер. Король снова втягивает воздух. Я слишком устала, чтобы говорить, но издаю вопросительный звук. Он смотрит на меня, его лицо лишено каких-либо эмоций.

Он снова убирает пакет со снегом и предупреждает меня, прежде чем легонько ткнуть в мои рёбра. Я зажимаю рот, сдерживая крики внутри.

— Наш отец умер от того, что ребро пробило его лёгкое.

Спустя целую вечность он останавливается.

— У меня нет никаких познаний в этом. Я знаю только о травмах, которые сам когда-либо получал, и... о травмах моего отца. Думаю, что большинство из них просто синяки, хотя эти два в середине выглядят хуже, чем другие, в них могут быть трещины. Ты жива спустя много часов, полагаю, будешь жить, — говорит он.

— Ох, здорово, — отвечаю я, мой голос сухой и скрипучий.

В его глазах мелькает веселье.

Он втирает другую мазь в мои рёбра.

— Мне надо обработать твою спину.

— Пожалуйста, отвернись, — говорю я, стараясь держать глаз открытым.

Мгновение он колеблется, но потом делает то, о чём я прошу. Похоже, кое-кому не нравится, когда ему указывают, что делать.

Я сажусь, будто мне уже тридцать перемен, и стягиваю с себя тунику. В несколько приёмов я перекладываюсь на живот и бормочу, когда готова. Он работает над моей спиной, и даже боль, когда он двигается по ушибам, не может омрачить облегчение от мазей, которые он наносит.

— Ты лучше, чем Рон, — говорю я в полудреме.

Рон давал мне только лёд. Мне следует сказать ему об этой мази.

Руки Джована останавливаются, хотя всё ещё остаются на моей спине. Я ворчу, когда он останавливается надолго, и он снова натирает меня мазью.

— Было очень подло, бить тебя сюда, — говорит он, прочищая горло.

Я согласно бормочу.

— Как твой отец сломал ребро? — спрашиваю я.

Король натягивает мех на мою спину. Он садится на край, и матрас прогибается. Я гадаю, услышал ли он мой вопрос.

— Упряжка перевернулась, — бормочет он.

Раздается стук и хлюпанье, он собирает различные предметы, которые только что использовал.

— Я больше не могу держать глаза открытыми.

Я вздыхаю в знак извинения.

— Теперь спи. Я вернусь и проверю тебя, как только смогу.

— Спасибо, Кедрик, — говорю я и сразу же погружаюсь в блаженный сон.

Верный своему слову, Король приходит и будит меня несколько раз в течение дня. Каждый раз он приносит снежные пакеты и натирает мазью мои рёбра и поясницу. Я отбрасываю в сторону мысли о том, насколько странной является эта ситуация, чтобы подумать о ней позже. На следующий день моей голове гораздо лучше, хотя рёбра и поясница всё так же плохи. Каждый раз, когда я думаю о своих вчерашних действиях, стыд пронзает меня насквозь. О чём я думала, отправляясь в обеденный зал в таком состоянии. Я поморщилась от некоторых фраз, которые я сказала Королю Джовану, и решила винить в этом свою травму головы.

Я до сих пор немного в шоке от его терпения и заботы, проявленной накануне. Я никогда раньше не видела эту черту его характера. В один момент он угрожает убить меня, а в другой — ухаживает, восстанавливая моё здоровье. Ярость за гранью разумного, а потом улыбка, когда я злюсь. У меня снова начинает болеть голова. Я быстро прекращаю попытки разгадать загадку брата Кедрика.

Я встаю, умываюсь, а затем одеваюсь в свой последний комплект чистой одежды. Я добавляю в огонь бусины Пиопа, и затем вспоминаю про Кауру. Быстро оглядев комнату, я осознаю, что её коробка исчезла. Я нахожусь в шаге от панической атаки, когда понимаю, что Король, должно быть, забрал её.

Я озадаченно качаю головой.

— Кто вселился в Короля Джована?

Дверь с грохотом открывается, и мужчина, вызвавший моё недоумение, входит и захлопывает её за собой.

Гнев нарастает.

— Что если бы я одевалась или мылась? — спрашиваю я, пристально глядя на него.

Есть ширма, отгораживающая горшок и таз, но это всё равно ужасно грубо.

— Но ты ведь этого не делала, — заявляет он.

Я отворачиваюсь, покачивая головой и закатывая глаза.

— Ты слишком часто закатываешь глаза.

Как он узнал? Я вздрагиваю и протягиваю руку вверх, чтобы проверить вуаль, но обнаруживаю, что её там нет.

Я в шоке смотрю на кровать, а потом снова на него. Он наблюдает за мной, наклонив голову на бок.

— Твоя вуаль там, я вижу её, — говорит он.

Должно быть, состояние моей головы гораздо хуже, чем я предполагала. Мне трудно собраться с мыслями.

— Спасибо за вчерашнее, — говорю я. — Мне было не очень хорошо, и если бы ни ваша помощь, мне было бы хуже. Я не знаю, почему я пошла вниз. Я плохо соображала.

Он фыркает.

— Я думаю, что слова, которые ты ищешь, это глупость и идиотизм.

Я хмурюсь из-за его плохих манер.

— Но не переживай. Мы все делаем глупости, с сотрясением мозга. Однажды у меня двоилось в глазах, и я попытался ударить по двойнику человека вместо него.

Я немного улыбаюсь, но мой взгляд снова и снова возвращается к вуали.

— Хочешь, чтобы я принёс её тебе? — спрашивает он.

Я перевожу взгляд с вуали на его лицо. Мне не нравится, как его взгляд проникает в мои мысли. Я колеблюсь и качаю головой.

— Нет, — я смотрю на огонь. — Просто тревожно, я никогда не снимала её дольше, чем на несколько минут, а сейчас я пробыла без неё всю ночь и часть дня.

Я тыкаю в бусины.

— Татум заставляла тебя постоянно носить вуаль, — говорит он.

— Да. Уверена, ты слышал, как я говорила Каму, что не знаю, почему ношу её.

И вот оно. Я ближе всего к тому, чтобы спросить его, почему он приказал мне не снимать вуаль. Я смотрю на него и вижу, как бесконечно расширяются его глаза, прежде чем он закрывает их. Его рука дёргается.

— Тогда, полагаю, ты никогда не видела своего лица.

Он фокусирует своё внимание на моём лице.

Должна ли я попытаться блефовать и получить от него ответ. Это не сработает.

— Нет, — говорю я и сажусь прямо.

Он знает, чего я хочу.

Он садится на сиденье вдоль кровати и смотрит на меня, пронизывая насквозь. Моё сердце колотится. Это оно?

Он неожиданно встает, прочищая горло.

— Я отправил членов делегации по различным поручениям в течение следующей недели. Я ожидаю, что ты останешься здесь на это время. Я приставил к твоей двери четырёх своих стражников на случай повторного визита наёмников. Уверяю тебя, они хорошо обучены.

— Сегодня я чувствую себя гораздо лучше. Завтра я уже смогу покинуть покои, — говорю я, мой голос дрожит.

Это единственный намёк на моё опустошение от его решения хранить молчание.

— Ты когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — спрашивает он.

Я игнорирую его вопрос так же, как он игнорирует мой.

— Где Каура? — спрашиваю я.

— Я присматривал за собакой. Я приведу её сегодня вечером, — он начинает двигаться к двери. — Знаешь, ты балуешь её, позволяя оставаться здесь.

В ответ я только хмурюсь. Он ухмыляется и покидает комнату, заставляя меня подпрыгнуть, захлопывая дверь.

Я сплю весь день, а когда просыпаюсь в тёмной комнате, натираю спину и рёбра мазью. Я бы убила за один или три снежных пакета. Я улыбаюсь и чувствую, как одна из трещин на моей губе снова открывается.

Дверь с грохотом открывается, и я вскакиваю, хватаясь за рёбра.

— Вени! Вы можете перестать делать это? — кричу я.

Король выглядит довольным.

— Нет.

Я забываю о своей злости, когда вижу, что он держит коробку с Каурой и несколько снежных пакетов под ней. Я протягиваю к ним руки. Он поднимает брови и передаёт мне их. Я кладу один на поясницу и один на рёбра, и со стоном откидываю голову назад, прикладывая последний к боковой части лица, над челюстью.

Когда я наклоняю голову, чтобы посмотреть на Короля, я вижу, что он наблюдает за мной тёмными глазами.

— Ты выглядишь намного лучше. Твои глаза стали получше, и отёк на лице намного... лучше, — говорит он.

Моя вуаль всё ещё снята. С ней слишком больно.

Я хихикаю.

— А я-то думала, вы презираете ложь. Я знаю, что выгляжу ужасно, Король Джован. Вам не нужно быть милым, это не ваша сильная сторона.

Несколько секунд он выглядит обиженным, прежде чем смеётся и проводит рукой по своим каштановым волосам.

— Я подумал, что стоит попробовать.

Каура поднимает голову на звук наших голосов. Она скулит, и Король берёт её за загривок и опускает на кровать. Она придвигается ближе ко мне, как будто чувствуя, что мне больно.

— Я в порядке. Подойди и проверь.

Она подходит ближе и запутывается в своих ножках. Я хихикаю и смотрю на Короля.

— Иногда она спотыкается о свои щенячьи ножки, — говорю я.

Смех Короля эхом разносится по комнате. Этот звук удивительный, как будто его вытащили из него. Я вовсе не хотела, чтобы мой комментарий был смешным, но его глубокий смех заразителен и заставляет меня тоже улыбаться.